После 1989 года и краха фальшиво названных «коммунистическими» режимов бывшего империалистического блока под управлением СССР, подлинному марксизму пришлось отбиваться от усиленной кампании искажений и лжи, утверждающей, что марксизм – это устаревшая, дискредитировавшая себя идеология, которая, будучи реализованной на практике, может лишь подготовить почву для сталинского тоталитарного ГУЛага. Этим кампаниям способствовало не только существование режимов, поддерживавших эксплуатацию и репрессии трудящихся под красным флагом, но и все прежние проявления рабочего движения, которые, перейдя на сторону буржуазии, продолжают использовать искаженную версию марксизма в качестве апологии своего участия в империалистических войнах и отстаивания более огосударствленных форм капиталистического правления; и это было характерно для последних ста лет и более. Так, мобилизация рабочего класса на поля сражений 1914-1918 годов была инициирована бывшими социалистами, использовавшими отрывки из Маркса и Энгельса, которые были применимы в период, когда национальные войны еще были возможны, чтобы оправдать свою поддержку империалистической и реакционной мировой войны. Позже сталинисты и троцкисты продемонстрировали свою приверженность лагерю капитала, окрасив Вторую мировую войну в фальшиво-марксистские тона, в частности, призывая к защите «социалистического отечества» или «выродившегося рабочего государства» в СССР.

Но контрреволюция, охватившая рабочий класс после героической борьбы 1917-1923 годов, приняла не только открытые формы сталинизма и фашизма. Она имела и «демократическую» сторону, прежде всего в идеологии антифашизма, призванной привлечь рабочих и даже бывших революционных активистов, уставших от ужасов фашистских репрессий и массовых убийств. Но на более теоретическом уровне эта демократическая контрреволюция также породила новую деформацию марксизма, которую назвали «западным марксизмом» и которая стала ключевым компонентом того, что мы называем модернизмом[1]. В отличие от сталинистов и троцкистов, это направление было более аморфным и не выдвигало определенной программы по огосударствлению капитала (хотя оно в целом признавало, что в том, что Маркузе и другие называли «советским марксизмом», действительно было что-то некапиталистическое). Оно в основном базировалась вокруг университетов или санкционированных государством «институтах социальных исследований» – особенно в случае с Франкфуртской школой, главным интеллектуальным вдохновителем «западного марксизма».

Это направление можно рассматривать как источник модернизма, поскольку оно претендует на критику «устаревших догм» марксизма, которые, возможно, когда-то и были актуальны, но больше не применимы к «современному капитализму». Конечно, подлинный марксизм далек от того, чтобы быть статичной догмой, и должен постоянно анализировать бесконечные изменения, вызванные самым динамичным и экспансивным обществом, которое когда-либо существовало в истории человечества. Но суть модернизма заключается в том, что, ссылаясь на имя Маркса, он лишает марксизм его основополагающих принципов, всех его революционных черт. Таким образом, для него характерны некоторые или все из следующих элементов:

 - Прежде всего, отрицание революционной природы рабочего класса. Провал революционных попыток 1917-1923 годов продемонстрировал для модернизма историческую несостоятельность рабочего класса и даже его восторженное отношение к контрреволюции – будь то из-за его подчинения фашизму (сильный элемент в работах Адорно, например) или из-за того, что сам «традиционный» марксизм считался ответственным за сталинизм (что позже объединит эти «постмарксистские» идеологии с основными темами идеологических кампаний, последовавших за «крахом коммунизма» 1989 года). В период послевоенного бума Маркузе, придя к выводу, что рабочий класс Запада был подкуплен экономическим процветанием и «одномерными» идеологиями вроде потребительства, начал искать другие «революционные» субъекты, такие как студенты, протестующие против войны во Вьетнаме, или крестьяне, якобы ведущие «антиимпериалистическую борьбу» на периферии системы[2];

- отказ от какой-либо преемственности с прогрессивным историческим развитием, как в целом, так и, в частности, с пролетарским движением: Маркс принимается, но часто Энгельс отвергается как в лучшем случае вульгаризатор; Второй Интернационал не играет никакой роли в развитии марксизма и полностью отождествляется с его оппортунистическим крылом; такое же отношение может быть и к Коммунистическому Интернационалу, который рассматривается не более чем источник «советского марксизма» последнего времени;

- В соответствии с вышесказанным, отвергается цель диктатуры пролетариата и построения революционной классовой партии. Действительно, революционная воинственность часто представляется как высшая форма отчуждения.

Таким образом марксизм превращается в индивидуальное утопическое отрицание капитализма на культурно-идеологическом уровне, искажая для этой цели раннего Маркса и его подход к проблеме отчуждения, или превращая критику политической экономии в изощренный аргумент в пользу вечной, неизменной природы капитализма и отказ от теории упадка капитализма.

Модернизм проникает в революционное движение

В нашей статье «Модернизм: от левизны к пустоте», опубликованной в «Мировой революции» №3 в апреле 1975 г., мы определили Франкфуртскую школу как один из главных источников модернизма и показали, что ее главные сторонники открыто отождествляли себя с правящим классом и империалистической войной 1939-1945 годов:

«В 30-е и 40-е годы сталинские попутчики из Института социальных исследований во Франкфурте (Маркузе, Хоркхаймер, Адорно) начали закладывать основу, которую сегодня используют модернисты. По их мнению, марксизм и пролетариат потерпели крах, потому что они были недостаточно «революционны». Например, рабочие не встали горячо на защиту республиканской Испании в 1936-1938 годах... Не видя, что подавление рабочих восстаний 1917-1923 годов в конечном итоге привело к новой империалистической войне, эти дилетанты с энтузиазмом «выбрали» сторону союзников во время того самого империалистического конфликта».

В статье отмечается, например, что во время войны Маркузе служил в Управлении разведывательных исследований Госдепартамента США и стал исполняющим обязанности руководителя его восточноевропейского отдела.

Название статьи, указывающее на истоки модернизма в левом крыле капитала, в данном случае совершенно точно. Однако более поздний опыт подтвердил, что модернизм, как и различные искажения социализма, критикуемые в «Манифесте коммунистической партии», может укорениться в течениях, которые изначально стремились занять место пролетариата. В 1960-х годах, столкнувшись с послевоенным экономическим бумом, группа «Социализм или варварство» решила доказать, что Маркс ошибался относительно неизбежности экономических кризисов при капитализме. В 1948 году, порвав с троцкизмом, группа «Социализм или варварство» настаивала на том, что капитализм превратился в упадочную систему, и Коммунистическая левая Франции приветствовала ее как потенциально положительное развитие, даже несмотря на то, что КЛФ недвусмысленно предупреждала их о трудностях полного разрыва с троцкизмом и об интеллектуальном высокомерии, когда они считают себя единственными, кто способен решить проблемы, стоящие перед рабочим классом и революционным движением, без всякого обращения к левой коммунистической традиции, которая уже поставила глубокие вопросы о поражении революций 1917-1923 годов и природе «социалистического» строя в СССР и других странах[3]. На самом деле «Социализм или варварство» доказали, что они были очарованы капиталистическим ростом в 1950-е и 1960-е годы не меньше, чем такой деятель, как социал-демократ Бернштейн в 1890-е годы. И по мере того, как они все больше приходили к выводу, что догмы сталинизма и троцкизма коренятся в самом марксизме, они стали ставить под сомнение не только экономические противоречия системы, но даже коренное противоречие между рабочим классом и капиталом, заменяя его туманным конфликтом между «отдающими и исполняющими приказы», который воспроизводил классическую анархистскую одержимость «властью». Логическим следствием отрицания внутренних противоречий капитала была разработка концепции социализма как системы «самоуправления», которая могла бы сосуществовать с товарным производством, – еще один регресс к анархизму, представленному как новая и радикальная альтернатива «традиционному марксизму»[4].

«Социализм или варварство» и, в частности, их видение всеобщего самоуправления оказали большое влияние на ситуационистское течение, момент славы которого пришелся на события мая-июня 1968 года. Статья Марка Xирика в Révolution Internationale №2, 1969 г.[5] показала, что влияние «Социализма или варварства» распространялось и на отказ ситуационистов от марксистской концепции глубокой связи между классовой борьбой и объективным капиталистическим кризисом. Для них громадные классовые движения 1968 года и последующих годов были, прежде всего, следствием субъективных факторов: на общем уровне скуки и отчуждения «повседневной жизни» при капитализме, но также, в частности, образцового вмешательства самих ситуационистов. Таким образом, ситуационисты были укоренены в модернистском мировоззрении, но, участвуя в реальном классовом движении, и, несмотря на классически  «художественный» – фактически мелкобуржуазный – характер лозунгов типа «Никогда не работай!», гораздо менее враждебно относились к борьбе рабочего класса, чем некоторые из их преемников.

К началу 1970-х годов и «Социализм или варварство», и Ситуационистский интернационал прекратили свое существование, а большинство модернистских течений – некоторые из которых прошли школу группы «Социализм или варварство» и ситуационизма, и даже бордигистская ветвь левого коммунизма – выработали более «марксистский» язык, способный обнаружить ошибки самоуправления (даже если, как мы увидим, они часто воскрешали его в новых формах) и настаивать на том, что коммунизм означает искоренение всей совокупности капиталистических общественных отношений, основанных на наемном труде и товарном производстве. Так родилось «коммунизационное» течение, ставшее с тех пор основной формой модернистской идеологии. Не случайно это развитие совпало с возрождением левого коммунизма. Коммунизаторы, такие как группа «Invariance» вокруг Жака Каматта, группа Mouvement Communiste вокруг Барро/Дове[6] или Organisation des Jeunes Travailleurs Révolutionnaires вокруг Доминика Блана, были гораздо более склонны представить себя наследниками исторического левого коммунизма, а также и критиками его ограниченности, и, прежде всего, «консерватизма» возрожденных левокоммунистических групп, настаивающих на необходимости боевой политической организации и оборонительной борьбы рабочего класса как предпосылки будущей коммунистической революции. Элементы этого нового течения называют себя «коммунизаторами», потому что они утверждают, что являются единственными настоящими коммунистами, единственными, кто понял, что имел в виду Маркс в «Немецкой идеологии», когда он определил коммунизм как «действительное движение, которое уничтожает теперешнее состояние». В этом смысле, несмотря на некоторые ранние дебаты между коммунизаторами и новыми левокоммунистическими группами[7], это обновленное выражение модернизма все больше становилось разрушительной силой против левых коммунистов, о чем свидетельствует роль так называемой тенденции Берара или ex-Lutte Ouvrière, которая отделилась от Révolution Internationale в 1974 году и очень быстро исчезла из политической жизни.

Как мы уже говорили, возрождение левого коммунизма в конце 1960-х и начале 1970-х годов было глубоко связано с толчком международной классовой борьбы, потрясшим большую часть Европы и Америки, а также со все более очевидным возвращением открытого экономического кризиса. В этот период, хотя коммунизаторы, и прежде всего Каматт, все больше и больше ставили под сомнение центральное значение классовой борьбы рабочих, идея о том, что рабочий класс – это просто «класс для капитала», и что его будущее заключается в его отрицании, а не в утверждении его как класса, имела гораздо меньший вес, чем это стало после трудностей классовой борьбы в 1980-х годах и прежде всего с началом фазы капиталистического распада после обрушения Восточного блока в 1989 году. Как мы утверждали в другом месте[8], этот период был отмечен реальным ослаблением классовой идентичности, осознания пролетариатом себя как отдельной и антагонистической силы в капиталистическом обществе. Эти условия дали более благодатную почву для коммунизаторов, которые вообще утверждали, что пролетариату необходимо ликвидировать именно эту классовую идентичность, но не как конечный результат революционной борьбы, а как ее предварительное условие.  И в период, когда кризис системы все больше и больше порождает народные восстания, в которых рабочий класс не играет заметной роли, может показаться, что идеи коммунизаторов оправдываются, и что мы становимся свидетелями «восстания человечества» против капитала, которое Каматт и другие предсказывали еще в 1970-х годах.

Параллельно с этим, первые признаки возрождения классовой борьбы в первом десятилетии нового века сопровождались определенным возрождением анархизма, привлекая молодые элементы, ищущие революционные идеи, но в большинстве своем неспособные соединиться с подлинной марксистской традицией, которую они все еще склонны ассоциировать с поражением Русской революции и вырождением большевизма. Учитывая скудость теоретической базы анархизма, коммунизаторы, особенно такие личности как Дове и группы Théorie Communiste, Aufheben и Endnotes, смогли предложить анархистской среде видимость теоретической глубины, демонстрируя свое знакомство с марксистской терминологией, но никак не оспаривая большинство центральных предрассудков анархизма, в частности, неприятие централизованной политической организации. Если посмотреть с другой стороны, то коммунизационное течение само по себе является новым вариантом анархизма, что мы постараемся продемонстрировать в последующих статьях этой серии. Но поскольку многие из его приверженцев ссылаются не только на Маркса, но и на Бордигу, КРПГ и другие составляющие традиции левых коммунистов, их часто путают с настоящей левокоммунистической традицией, и это может быть крайне негативным фактором в политической эволюции новых элементов, ищущих коммунистической ясности.

Именно по этой причине необходимо, чтобы левые коммунисты резко отделили себя от коммунизаторской тенденции по наиболее важным вопросам, которые их разделяют:

-    Прежде всего, настаивая на том, что, несмотря на все изменения в составе рабочего класса, которые мы наблюдали в последние десятилетия, несмотря на все идеологические и политические неудачи, с которыми столкнулся рабочий класс, он остается единственным революционным классом в капиталистическом обществе, и что его борьба в защиту своих материальных интересов остается единственной почвой, на которой может вырасти революционное наступление на капитал. Таким образом, отказ от всех теорий, которые призывают рабочий класс отрицать себя или отказаться от своей оборонительной борьбы.

 -   Во-вторых, подтверждая, что для борьбы с натиском буржуазной идеологии и для окончательного превращения непосредственной экономической борьбы в политическое и социальное наступление на всю систему, революционное меньшинство должно быть организовано в международном масштабе и на основе согласованной политической платформы. Таким образом, критика идеи, что коммунистическая воинственность – это «высшая стадия отчуждения», что пролетарские политические организации могут быть только «сектами» или «рэкетом» и должны раствориться в свободном сотрудничестве суверенных индивидов. При этом мы покажем, как враждебность к революционной организации привела часть коммунизаторского течения к политическому паразитизму, а склонность к индивидуализму – к буржуазному карьеризму.

-    В-третьих, отстаивая необходимость борьбы рабочего класса за свою политическую диктатуру над обществом, чтобы начать переходный период к коммунизму, в противовес мнению коммунизаторов о некоем «великом распаде», которое обходит стороной как необходимость политической власти рабочего класса, так и переходный период.

По поводу метода этой серии статей

Мы рассматриваем эту серию как продолжение нашей давней серии об историческом развитии коммунистической программы [9]. Таким образом, рассматривая моменты, которые отличают нас от коммунизаторов, перечисленных выше, мы также будем использовать исторический подход, сосредоточившись на некоторых «классических» текстах коммунизационной теории 1970-х годов и траектории некоторых основных фигур в развитии теории коммунизации. Соответственно, наши предполагаемые статьи будут включать:

 -   Обзор первой крупной борьбы ИКТ против модернистской/коммунизационной теории в своих собственных рядах, «тенденции экс-Lutte Ouvière» в начале 1970-х годов;

-    Напоминание о политической пути Жака Каматта, который во многом раскрывает истинный «секрет» или направление коммунизационной теории;

-    Критика таких текстов, как «Об организации» Каматта и «Воинственность: Высшая стадия отчуждения»;

-    Ответ на некоторые тексты Барро/Дове о «коммунистических мерах» и отмене стоимости.

Выполняя эту работу, мы также переиздадим некоторые собственные тексты ИКТ в ответ на модернистскую концепцию коммунизма и классовой борьбы, большинство из которых были недоступны в течение многих лет.

CDW

----------------

Примечания:
[1] В более широком обиходе термин «модернизм» используется для описания некоторых художественных направлений, возникших в конце XIX и начале XX веков, и особенно после Первой мировой войны, например, экспериментальное творчество Джеймса Джойса и Вирджинии Вулф, атональная музыка Шенберга, экспрессионизм и кубизм в живописи. Конечно, было бы интересно проанализировать эти художественные движения в их историческом контексте (см. например, «Заметки к истории искусства в эпоху восходящего и упадочного капитализма» (https://en.internationalism.org/icconline/201206/4977/notes-toward-history-art-ascendant-and-decadent-capitalism)), но здесь мы хотим пояснить, что использование нами термина модернизм для описания конкретного политического течения имеет совсем другое значение.

[2] Пролетарский ответ на теоретизацию Маркузе об интеграции рабочего класса в капитализм см. в книге Пола Маттика «Критика Маркузе: одномерный человек в классовом обществе», Merlin Press, 1972. Мы не будем здесь пытаться дать более развернутую критику основных фигур и идеологии Франкфуртской школы, хотя это остается важной задачей на будущее. Очевидно, что во главе этой школы стояли образованные и даже блестящие интеллектуалы, которые исследовали реальные вопросы, в частности, то, как капиталистическая идеология проникает в массы населения и, в частности, в рабочий класс. При этом они пытались объединить элементы марксизма и психоанализа Фрейда. Но поскольку эта попытка синтеза была задумана не с коммунистической позиции, не с позиции «обобществившегося человечества», если использовать терминологию «Тезисов о Фейербахе», а с позиции изолированного профессора, она не только не достигла этой общей «критической теории», но, благодаря своей изощренности, привлекла пытливые умы к проекту, который мог быть только инструментализирован господствующей идеологией.

[3]Коммунизм стоит на повестке дня истории: Касториадис, Мунис и проблема разрыва с троцкизмом (https://en.internationalism.org/content/14445/communism-agenda-history-castoriadis-munis-and-problem-breaking-trotskyism).

[4] Касториадис, Мунис и проблема разрыва с троцкизмом, Вторая часть: О содержании коммунистической революции (https://en.internationalism.org/international-review/201808/16490/castoriadis-munis-and-problem-breaking-trotskyism-second-part-cont).

[5] Понимание Мая  (https://en.internationalism.org/node/3417).

[6] Не путать с существующей «рабочистской» группой Коммунистическое движение.

[7] Например, Движение коммунистов прислало свой вклад в конференцию в Ливерпуле в 1973 году, организованную «Рабочим Голосом» после призыва «Интернационализма» в США к созданию международной дискуссионной сети.

[8] См. доклад о классовой борьбе на 23-м конгрессе ИКТ: (https://en.internationalism.org/content/16707/report-class-struggle-formation-loss-and-re-conquest-proletarian-class-identity).

[9] Темы для размышления и обсуждения: https://en.internationalism.org/go_deeper. «Коммунизм – это не просто хорошая идея, а материальная необходимость».