Как сказано в статье «40 лет ИКТ: итоги и перспективы», XXI конгресс нашей организации одобрил доклад о ее роли как «фракции». Доклад состоит из двух частей, в первой идет речь об историческом контексте понятия «Фракция», а во второй содержится конкретный анализ того, как наша организация выполнила взятые на себя обязательства. Ниже мы публикуем первую часть доклада, которая, в отличие от специфических проблем деятельности ИКТ, представляет общий интерес.

Понятие Фракции в истории рабочего движения

Главной темой XXI конгресса ИКТ стало критическое подведение итогов деятельности организации. Оно включает в себя:

• теоретическую работу (см. 3 доклада о международном положении);

• осмысление роли ИКТ в подготовке создания будущей партии.

Второе со всей очевидностью предполагает необходимость определить задачи ИКТ в нынешний исторический период, когда еще не сложились условия для возникновения революционной партии – то есть организации, оказывающей непосредственное влияние на развитие классовых конфликтов:

«Историю этой организации – Партии – можно понять и изучить лишь в общем контексте различных этапов движения рабочего класса, встающих перед ним проблем, уровня его сознательности и способности в определенный момент предложить адекватное решение этих проблем, извлечь уроки из собственного опыта и превратить последний в стартовую площадку для грядущей борьбы.

Являясь фактором первостепенной важности для развития рабочего класса, политические партии, в то же время, отражают его реальное положение в каждый момент его истории» («О партии и ее взаимоотношениях с рабочим классом», пункт 9, «Ревю энтернасьональ», № 35).

«На протяжении всей своей истории рабочий класс испытывал воздействие буржуазной идеологии, стремящейся подкупить пролетарские партии, исказить, извратить их подлинные задачи. Этой тенденции противостояли революционные фракции, ставившие своей целью разработку, прояснение, уточнение коммунистических позиций. Ярким примером здесь служат левые коммунисты, выделившиеся из III Интернационала: проблему партии невозможно понять без учета опыта и вклада международного левого коммунизма.

Однако именно Итальянской фракции левых коммунистов (ИФЛК) принадлежит особая заслуга в том, что она показала качественное различие между процессами организации революционеров в периоды подъема и спада классовой борьбы. ИФЛК четко определила форму организации революционеров и ее задачи для каждого из периодов: в первом случае это партия, способная оказывать прямое и непосредственное влияние на развитие борьбы; во втором – сравнительно небольшая организация, чья возможность влиять на рабочий класс существенно ограничена. Такой тип организации получил название Фракции, и она в промежутке между периодами подъема классовой борьбы, требующими наличия Партии, обеспечивает органическую связь, представляет собой соединительное звено, мост от старой Партии к новой» (там же, п. 10).

Таким образом, перед нами встает целый ряд вопросов:

• что подразумевает понятие фракции в различные моменты истории рабочего движения?

• в какой мере ИКТ может рассматриваться как «фракция»?

• какие задачи фракции актуальны для ИКТ, а какие уже нет?

• какие особые задачи, не относящиеся к функции фракции, стоят перед ИКТ?

В первой части настоящего доклада мы подробно рассмотрим эти четыре пункта, чтобы определить исторические рамки нашего анализа и лучше ответить на основной вопрос, уже поставленный выше: какую роль предстоит сыграть ИКТ в подготовке строительства будущей партии?

Исследуя понятие Фракции в различные моменты истории рабочего движения, мы следом за Итальянской фракцией выделяем три периода:

• становление рабочего движения: Союз коммунистов и МТР;

• период зрелости: II Интернационал;

• эпоха «войн и революций» (выражение, использованное Коминтерном).

Но для начала было бы небесполезно кратко напомнить об истории партий пролетариата, поскольку вопрос о Фракции требует постановки вопроса о Партии, ибо последняя представляет собой как бы исходную и конечную точку деятельности Фракции.

1) Понятие «партии» в истории рабочего движения

Это понятие вырабатывалось постепенно, как в теории, так и на практике, в процессе накопления опыта рабочим движением (от Союза коммунистов и МТР через II Интернационал к коммунистическим партиям).

Союз коммунистов, подпольная организация, существовал еще в период сект:

«На заре современного капитализма, в первой половине XIX века, рабочий класс оставался еще на стадии становления и вел локальную, спорадическую борьбу, которая могла вызвать к жизни лишь идейные школы, секты и союзы. Наиболее передовым для своего времени являлся Союз коммунистов, а его «Манифест Коммунистической партии» и призыв «Пролетарии всей стран, соединяйтесь!» предвещали наступление следующего этапа развития» («О природе и функции политической партии пролетариата»).

МТР позволило рабочим организациям выйти за рамки сект и содействовало широкому объединению европейских пролетариев, их освобождению от идейной путаницы, которая еще влияла на их сознание. Одновременно, будучи неоднородным объединением (включавшим в себя профсоюзы, кооперативы, пропагандистские группы и пр.), оно еще не являлось партией в том понимании, какое сложилось в период существования II Интернационала.

«Возникновение I Интернационала совпало с действительным вступлением пролетариата на арену социальной и политической борьбы в ведущих странах Европы. Международное товарищество рабочих объединило все организованные пролетарские силы самой разнообразной идейной направленности и все аспекты рабочей борьбы: экономические, просветительские, политические и теоретические. I Интернационал являлся в высшей степени унитарной организацией рабочего класса во всем его разнообразии.

II Интернационал возник на этапе разграничения между экономической борьбой наемных работников и социально-политической борьбой. В этот период высшего подъема капитализма Интернационал стал организацией борьбы за реформы и политические завоевания, в нем пролетариат утвердил себя как политическая сила. Одновременно завершилось идеологическое размежевание в рядах рабочего класса, были заложены теоретические основы его исторической революционной миссии» (там же).

Именно во II Интернационале было четко проведено различие между общеклассовой организацией (профсоюзами) и такой специфической организацией, как партия, призванной отстаивать его историческую программу. Это различие было уже совершенно очевидным в момент создания III Интернационала, когда пролетарская революция впервые в истории оказалась поставлена в повестку дня. В новый период, по мнению Коминтерна, общеклассовой организацией являлись не профсоюзы (которые, к тому же, объединяли не весь пролетариат), а рабочие советы. При этом в III Интернационале имела место путаница в понимании роли профсоюзов и партии.

Несмотря на все различия между этими тремя организациями, у них есть одна общая черта: они оказывали влияние на ход классовой борьбы, и в этом смысле их можно называть «партиями».

Подобное влияние проявлялось еще слабо во время революций 1848-1849 гг. у Союза коммунистов, который выступал главным образом как левое крыло демократического движения. Так, «Нойе Райнише Цайтунг», газета, издаваемая Марксом, пользовалась определенным влиянием в Рейнской области и даже в остальной части Германии, однако она не являлась печатным изданием Союза коммунистов и позиционировала себя как «орган демократии». Энгельс признавал: «Как легко было предвидеть, перед лицом поднявшегося теперь движения народных масс Союз оказался слишком слабым орудием воздействия» («К истории Союза коммунистов»). Одной из важных причин этого являлась слабость самого пролетариата Германии, где тяжелая индустрия еще не получила в то время достаточного развития. Однако в той же работе Энгельс отмечал: «Союз был безусловно единственной революционной организацией, имевшей значение в Германии». Воздействие МТР оказалось гораздо большим, поскольку оно сделалось «силой» в Европе. Но именно II Интернационал (и составлявшие его партии) сумел впервые в истории определяющим образом повлиять на рабочие массы.

2) Понятие «фракции» на заре рабочего движения

Проблема эта возникла уже во времена Маркса, но впоследствии обрела гораздо большую важность: что происходит с партией, когда авангард, отстаивающий историческую программу рабочего класса, не имеет возможности оказывать непосредственное влияние на классовую борьбу пролетариата?

На этот вопрос история отвечала по-разному. Одним из возможных ответов был роспуск партии, когда исчезали условия ее существования. Подобное произошло с Союзом коммунистов и МТР. В обоих случаях Маркс и Энгельс всячески содействовали их ликвидации.

Так, в ноябре 1852 года, после процесса кельнских коммунистов, который знаменовал собой победу контрреволюции в Германии, они призвали Центральный совет Союза коммунистов к самороспуску. Следует отметить, что вопрос о деятельности революционного меньшинства период реакции поднимался в Союзе начиная с осени 1850 года. В середине того же года Маркс и Энгельс констатировали, что революционное движение пошло на спад по причине подъема экономики:

«Учитывая общее процветание, способствующее бурному развитию производительных сил буржуазного общества, насколько вообще позволяют его условия, не приходится говорить о подлинной революции. Такая революция возможна лишь в периоды, когда вступают в конфликт два фактора, современные производительные силы и буржуазные формы производства» («Нойе Райнише Цайтунг», тетради V и VI).

Марксу и Энгельсу пришлось бороться с меньшинством Виллиха-Шаппера, которые намеревались призывать рабочих к восстанию несмотря ни на что:

«На место критического воззрения меньшинство ставит догматическое, на место материалистического – идеалистическое. Вместо действительных отношений меньшинство сделало движущей силой революции одну лишь волю. Между тем как мы говорим рабочим: "Вам, может быть, придется пережить 15, 20, 50 лет гражданских войн и международных столкновений, не только для того, чтобы изменить существующие условия, но и для того, чтобы изменить самих себя и сделать себя способными к политическому господству", - вы говорите наоборот: "Мы должны тотчас достигнуть власти, или же мы можем лечь спать". В то время как мы специально указываем немецким рабочим на неразвитость немецкого пролетариата, вы самым грубым образом льстите национальному чувству и сословному предрассудку немецких ремесленников, что, разумеется, популярнее. Подобно тому, как демократы превращают слово народ в святыню, вы проделываете это со словом пролетариат. Подобно демократам, вы подменяете революционное развитие фразой о революции» (выступление Маркса на Центральном комитета Союза Коммунистов 15 сентября 1850 г.).

Точно так же на Гаагском конгрессе 1872 года Маркс и Энгельс поддержали решение переместить Генеральный Совет в Нью-Йорк, чтобы избавить его от влияния бакунистских течений, которые набирали вес после тяжкого поражения европейского пролетариата в лице Парижской Коммуны. Этот переезд Генерального совета из Европы означал фактическое прекращение работы МТР, которое являлось прелюдией к его роспуску. Последний стал свершившимся фактом на конференции в Филадельфии в июле 1876 года.

Роспуск партии, когда исчезают условия ее существования, в определенном смысле прошел достаточно безболезненно в случае Союза коммунистов и МТР по сравнению с организациями более позднего времени. Союз являлся маленькой подпольной организацией (если не считать периода революций 1848-1849 гг.), не занимавшей «официальных» позиций в обществе. Роспуск же МТР вовсе не означал исчезновения всех его составляющих. Так, английские тред-юнионы и немецкая рабочая партия продолжали существовать и после этого. Прекратилась лишь формальная связь между членскими организациями.

В дальнейшем все происходило иначе. Рабочие партии не распускались, а переходили на сторону врага. Они становились институтами буржуазного общественного устройства, и это возлагало на революционные элементы совершенно другой род ответственности, чем на ранних этапах рабочего движения.

После роспуска Союза коммунистов не осталось никакой организации, которая могла бы послужить мостом к новой партии, а ее возникновения рано или поздно следовало ожидать. Впрочем, Маркс и Энгельс полагали, что в тот период приоритетной являлась углубленная теоретическая работа, а поскольку практически единственными теоретиками являлись они сами, то не нуждались для этого в помощи какой-либо формальной организации. Притом ряд бывших членов Союза продолжал поддерживать с ними отношения, в частности, в эмиграции в Англии. В 1856 году даже состоялось примирение Маркса с Шаппером. В 1864 году Эккариус, имевший тесные связи с английским рабочим движением, пригласил Маркса в президиум знаменитого митинга 28 сентября в Сент-Мартинс-холле, где было принято решение о создании Международного Товарищества Рабочих[1]. По той же причине в Генеральный совет МТР вошло значительное число бывших членов Союза: Эккариус, Лесснер, Лохнер, Пфендер, Шаппер и, разумеется, Маркс с Энгельсом.

После роспуска МТР, как мы отмечали, сохранились некоторые его членские организации, которые способствовали затем созданию II Интернационала, в частности, объединенная немецкая партия (СРПГ), образованная в 1875 году в том числе «эйзенахцами» (Бебель, Либкнехт), прежде состоявшими в МТР.

Здесь необходимо подчеркнуть те задачи, которые ставили перед собой две рассмотренные выше организации. В случае Союза коммунистов в «Манифесте Коммунистической партии» четко говорится о том, что пролетарская революция возможна в достаточно краткосрочной перспективе. Только после поражения революции 1848-1849 гг. Маркс и Энгельс осознали, что исторические условия для нее пока не созрели. Точно так же в момент основания МТР представлялось, что близится «освобождение трудящихся» (как сказано в уставе организации), хотя сторонники различных течений, входивших в Интернационал – мютюэлисты, коллективисты и др., представляли его себе по-разному. Поражение Парижской Коммуны со всей очевидностью вновь показало незрелость условий, необходимых для свержения капитализма. Тем более что в последующий период он продемонстрировал бурное развитие с усилением промышленной мощи Германии, которая в начале ХХ века опережала Англию.

3) Фракции во II Интернационале[2]

В период расцвета капитализма, когда перспектива революции оставалась отдаленной, социалистические партии обрели большой вес в рабочем классе (в особенности, в Германии). Рост их влияния в условиях, когда умонастроения значительной части рабочих не являлись революционными, связан с тем, что социалистические партии не только включали в свою программу социализм как конечную цель, но и отстаивали в своей повседневной работе «программу-минимум» реформирования капиталистического общества. Такая ситуация привела к противостоянию тех, для кого «цель ничто, движение все» (Бернштейн), и тех, кто считал, что «социалистическая конечная цель является единственным решающим моментом, отличающим социал-демократическое движение от буржуазной демократии и буржуазного радикализма. Именно эта конечная цель прекращает все рабочее движение из бесплодного штопания, предпринимаемого для спасения капиталистического строя, в классовую борьбу против этого строя с целью его окончательного уничтожения». «Для социал-демократии повседневная практическая борьба за социальные реформы, за улучшение положения трудового народа еще на почве существующего строя, борьба за демократические учреждения представляет собой, напротив, единственный путь руководства классовой борьбой пролетариата, продвижения к конечной цели – захвату политической власти и упразднению системы наемного труда» (Роза Люксембург, предисловие к работе «Социальная реформа или революция?»). В действительности, несмотря на то, что СПГ и Социалистический Интернационал официально отвергли тезисы Бернштейна, их поддерживало большинство членов германской партии (в особенности, ее аппарата) и Интернационала.

«Опыт II Интернационала подтверждает невозможность для пролетариата сохранять свою партию на протяжении длительного периода отсутствия революционной ситуации. Участие партий II Интернационала в империалистической войне 1914 года, положившее ему конец, лишь подтвердило тот факт, что эта организация долгое время загнивала. Уязвимость политической организации пролетариата перед проникновением идеологии правящего класса капиталистов существует всегда, но в длительные периоды стагнации и спада классовой борьбы она принимает такие масштабы, что в итоге буржуазная идеология вообще подменяет собой пролетарскую, партия неизбежно лишается своего изначального классового содержания и становится оружием враждебного класса» («О природе и функции политической партии пролетариата», п. 12).

Именно в таком контексте впервые возникают подлинные фракции. Первой их них была фракция большевиков, которая после II съезда РСДРП повела борьбу против оппортунизма сначала по организационным вопросам, а затем по проблемам тактики пролетариата в такой полуфеодальной стране, как Россия. Нужно отметить, что до 1917 года большевики и меньшевики входили в одну партию – РСДРП, хотя проводили совершенно самостоятельную политику.

Аналогичную работу вело с 1907 года в голландской партии течение, группировавшееся вокруг еженедельника «Трибуна» (руководимого Вейнкопом, Ван Равейстеном и Сетоном, в котором сотрудничали Гортер и Паннекук). Это течение боролось с оппортунистическим уклоном в партии, представленным главным образом ее парламентской фракцией и Трульстрой, который уже на конгресс 1908 года предлагал запретить «Трибуну». Трульстра добился своего на чрезвычайном конгрессе в Девентере (13-14 февраля 1909 года), который принял решение о запрете «Трибуны» и исключении из партии ее трех редакторов. Подобная политика, ставившая целью изолировать «вождей»-трибунистов от их сторонников, вызвала решительные протесты этих последних. Международное бюро II Интернационала предложило свое посредничество, однако в нем господствовали реформисты, и в результате непримиримость Трульстры, с одной стороны, и троих редакторов, с другой (надо сказать, что в этом Гортер их не поддерживал[3]), вынудило трибунистов создать в марте новую партию – Социал-демократическую. Вплоть до мировой войны она оставалась очень малочисленной, не добивалась успеха на выборах, но пользовалась поддержкой левых в Интернационале, в частности, большевиков, что позволило ей в 1910 году возвратиться в Социалистический Интернационал (со второй попытки, первый раз в 1909 году ей было в этом отказано) и послать своих делегатов (одного, тогда как у традиционной партии их было 7) на международные конгрессы 1910 года в Копенгагене и 1912 года в Базеле. Во время войны, в которой Голландия не участвовала, но которая тяжким бременем легла на плечи рабочего класса (вызвав безработицу, трудности со снабжением продовольствием и пр.), влияние СДП возросло, в том числе на выборах, поскольку она занимала интернационалистскую позицию и поддерживала рабочие выступления. В ноябре 1918 года партия сменила название и стала называться Коммунистической партией Нидерландов; это произошло еще до основания Коммунистической партии Германии (КПГ).

Последнюю как раз и создало течение, также сыгравшее важную роль фракции в партии II Интернационала. Вечером 4 августа 1914 года, после единодушного голосования депутатов-социалистов в Рейхстаге за военные кредиты, несколько активистов-интернационалистов собралось дома у Розы Люксембург, чтобы определить дальнейшие перспективы борьбы и способы объединения тех, кто выступал в партии против шовинистической политики ее руководства и большинства. Собравшиеся сошлись на том, что такую работу надо вести внутри партии. Во многих городах ее рядовые активисты не одобрили голосование парламентской группы за военные кредиты. Критиковали даже Либкнехта, который 4 августа проголосовал вместе с остальными депутатами из партийной дисциплины. Во время следующего голосования за кредиты, 2 декабря, Либкнехт единственный голосовал против, затем его поддержал Отто Рюле и другие депутаты. Зимой 1914-1915 гг. нелегально распространялись листовки, среди них озаглавленная «Главный враг – у нас дома». В апреле 1915 года вышел первый и единственный номер «Интернационала», 5 тысяч экземпляров которого разошлись за один день. Так стала поначалу называться и группа, руководимая Розой Люксембург, Йогихесом, Либкнехтом, Мерингом, Кларой Цеткин. В подполье, подвергаясь репрессиям[4], эта маленькая группа, которая сначала приняла название «Группы Спартака», а затем «Союза Спартака», вела борьбу не только против войны и правительства, но и против правых и центристов в социал-демократии. В этой борьбе она была не одинока, другие группы, в частности, в Гамбурге и Бремене (в которые входили Паннекук, Радек и Фрелих) проводили еще более последовательную интернационалистскую политическую линию. В начале 1917 года, когда руководство СПГ исключило оппозиционеров, чтобы помешать распространению их идей в партийных рядах, данные группы продолжили действовать самостоятельно, а спартаковцы вели фракционную работу в центристской Объединенной СПГ. В итоге 31 декабря 1918 года все эти течения объединились в КПГ, но костяком ее стали именно спартаковцы.

Итальянская левая фракция возникла несколько позже, чем в России, Голландии и Германии. Это были «абстенционисты»[5], группировавшиеся вокруг журнала «Совет», издаваемого в Неаполе Бордигой и его товарищами. Формально они образовали фракцию на конгрессе ИСП в октябре 1919 года. Однако уже с 1912 года Бордига руководил непримиримым революционным течением в молодежной Федерации и неаполитанской организации ИСП. Подобное отставание частично объясняется тем, что Бордига был мобилизован и не мог участвовать в политической жизни до 1917 года. Другой причиной стало то, что во время войны у руля партии стояли левые силы, так как конгресс 1912 года исключил правых реформистов, а конгресс 1914 года – франкмасонов. Это произошло по инициативе Муссолини, который руководил газетой ИСП «Аванти». Воспользовавшись сложившейся ситуацией, он 18 октября 1914 года опубликовал редакционную статью «От полного нейтралитета к нейтралитету деятельному», где призвал к вступлению Италии в войну на стороне Антанты. Разумеется, после этого его вывели из редакции, однако месяц спустя он начал издавать газету «Пополо д’Италия» на средства, предоставленные депутатом-социалистом Марселем Кашеном (будущим лидером французской компартии) в интересах французского правительства и Антанты. 29 ноября Муссолини был исключен из ИСП. В дальнейшем в условиях войны в партии произошло разделение на правых, левых и центристов, партийное руководство колебалось между правыми и левыми, между реформистскими и «максималистскими» позициями. «Только в 1917 году, на конгрессе в Риме четко выявились правое и левое течения. Первое получило 17 тысяч голосов, второе – 14 тысяч. Победа Турати, Тревеса, Модильяни одновременно с развитием русской революции ускорило формирование непримиримой революционной фракции во Флоренции, Милане, Турине и Неаполе» (см. нашу книгу «Итальянские левые коммунисты»). Только начиная с 1920 года, под влиянием русской революции, образования III Интернационала (и при его поддержке) и рабочих забастовок в Италии, в частности, в Турине, «абстенционисты» обрели влияние в партии. Они также вступили в контакт с редакцией газеты «Ордине Нуово», издававшейся Грамши, несмотря на существовавшие между ними серьезные разногласия (Грамши выступал за участие в выборах, стоял на позициях своего рода революционного синдикализма и без колебаний порвал с правыми и центристами, чтобы образовать собственную автономную фракцию). «В октябре 1920 года в Милане была создана Объединенная коммунистическая фракция, исключившая правое крыло Турати; она отказалась от бойкота выборов во исполнение решений II конгресса Коминтерна» (там же). Принципиальное решение о расколе было принято в декабре 1920 года на конференции в Имоле: «Наша фракционная работа теперь должна быть завершена… немедленный выход из партии и уход с конгресса (ИСП) сразу после голосования, независимо от его исхода. Затем последует… раскол с центром» (там же). На конгрессе в Ливорно, открывшемся 21 января, «предложения имольской конференции поддержала треть членов соцпартии: 58783 из 172487. Меньшинство покинуло конгресс и решило образовать Итальянскую коммунистическую партию, секцию Коммунистического Интернационала… Покидая конгресс, Бордига в сердцах заявил: "Мы уносим с собой всю честь вашего прошлого "» (там же).

Это краткое рассмотрение деятельности основных фракций, возникших в партиях II Интернационала, позволяет определить главную задачу, возложенную на фракцию: защищать революционные принципы в партии, переживающей перерождение:

• во-первых, чтобы привлечь максимальное число активистов к поддержке этих принципов и исключить из партии тех, кто разделяет правые и центристские позиции;

• во-вторых, чтобы при необходимости преобразоваться в новую революционную партию.

Следует отметить, что почти все левые течения стремились остаться в партии как можно дольше. Единственными исключениями являлись трибунисты (хотя Гортер и Паннекук не разделяли подобной позиции) и «радикальные левые» под руководством Радека, Паннекука и Фрелиха, которые в 1917 году после исключения оппозиционеров из СПГ отказались войти в ОСПГ (в отличие от спартаковцев). Расставание левых с традиционной партией, ступившей на путь предательства, происходило либо из-за их исключения, либо в силу необходимости создать партию, которая находилась бы в авангарде революционного подъема.

Нужно отметить также, что левые не обязательно оставались в перерождающейся партии в меньшинстве: на Турском конгрессе французской социалистической партии предложение левых вступить в Коминтерн получило поддержку большинства. Вот почему созданная тогда Коммунистическая партия сохранила в качестве центрального органа основанную Жоресом газету «Юманите». К несчастью, сохранила она и прежнего генерального секретаря Фроссара, который вошел в руководство компартии.

И последнее замечание: эта способность левой фракции создавать новую партию была возможна лишь потому, что между предательством традиционной партии и революционным подъемом прошло мало времени (3 года). Впоследствии ситуация кардинальным образом изменилась.

4) Фракции, вышедшие из Коммунистического Интернационала

Коммунистический Интернационал был основан в марте 1919 года. В то время существовало немного коммунистических партий как таковых (только в России, Нидерландах, Германии, Польше и, не столь массовых, в нескольких других странах). Однако уже тогда возникла первая «левая» фракция (по крайней мере, объявившая себя таковой) в ведущей коммунистической партии – РКП(б), которая приняла это название лишь годом ранее, на VII съезде РСДРП в марте 1918 года. Имеется в виду течение, образовавшееся в начале 1918 года вокруг журнала «Коммунист» и вдохновляемое Осинским, Бухариным, Радеком и Владимиром Смирновым. Основное разногласие между этой фракцией и партией касалось Брестских мирных переговоров. «Левые коммунисты» выступали против них, за «революционную войну», «экспорт» революции в другие страны на острие штыков. Одновременно фракция критиковала авторитарные методы новой пролетарской власти и выступала за более широкое участие в ней рабочих масс, что было достаточно близко к позициям Розы Люксембург (см. ее «Рукопись о русской революции»). Подписание Брестского мира знаменовало собой конец этой фракции. Впоследствии Бухарин был одним из ведущих представителей правого крыла партии, однако ряд его прежних единомышленников, например, Осинский, примкнули к левым течениям, появившимся позже. Таким образом, еще до возникновения целого ряда фракций в социалистических партиях Западной Европы, которые впоследствии образовали коммунистические партии (так, «абстенционисты» Бордиги оформились как группа лишь в декабре 1918 года), русские революционеры уже вели борьбу (впрочем, далеко не всегда последовательную) против уклонов партии большевиков. Интересно отметить (хотя в настоящей статье нет возможности подробно проанализировать этот феномен), что по целому ряду вопросов, актуальных для того времени, российские активисты выступали в качестве первопроходцев: создание большевистской фракции после II съезда РСДРП, однозначное отношение к империалистической войне в 1914 году, ведущая роль в Циммервальдском движении, создание нового Интернационала, основание первой коммунистической партии в марте 1918 года, политическая ориентация I конгресса Коминтерна. Такое «первенство» нашло проявление и в образовании фракций в коммунистической партии. На самом деле, будучи первой (и единственной) коммунистической партией, пришедшей к власти, РКП(б) первой испытала на себе воздействие того, что, помимо окончания мирового революционного подъема, в конечном итоге обрекло ее на гибель: ее интеграции в государство. Таким образом, пролетарское сопротивление, при всей его непоследовательности, процессу перерождения партии началось в России гораздо раньше других стран.

В РКП(б) возник целый ряд «левых» течений:

• в 1919 году группа «демократического централизма» во главе с Осинским и Сапроновым, которая выступила против принципа «единоначалия» в промышленности и отстаивала коллегиальность как «сильнейшее орудие против возрождения ведомственности и бюрократического омертвения советского аппарата» («Тезисы о коллегиальности и единоличии»);

• в том же году многие члены группы «демократического централизма» вошли также в «военную оппозицию», которая на краткое время образовалась в марте 1919 года для борьбы со строительством Красной армии на основе критериев классической буржуазной армии.

Во время гражданской войны критика политики партии звучала достаточно редко из-за угрозы со стороны белых, нависшей над молодой Советской республикой, но, как только они были разгромлены Красной армией, оппозиционные группы получили развитие:

• в начале 1921 года, в преддверии Х съезда партии и во время дискуссии по профсоюзному вопросу сформировалась «Рабочая оппозиция» во главе со Шляпниковым, Медведевым (оба – рабочие-металлисты) и Александрой Коллонтай, составительницей оппозиционной Платформы, в которой предлагалось (по примеру революционных синдикалистов) поручить управление экономикой профсоюзам, а не государственной бюрократии[6]. После запрета фракций на Х съезде (который совпал по времени с Кронштадтским восстанием) Рабочая оппозиция самораспустилась. В дальнейшем Коллонтай стала верной сторонницей Сталина;

• осенью 1921 года возникла группа «Рабочая правда», главным образом, состоявшая из интеллигентов-«пролеткультовцев», во главе с одним из них – Богдановым. Так же, как и другие оппозиционные течения, группа обличала бюрократизацию партии и государства, но одновременно занимала полуменьшевистскую позицию, полагая, что в России созрели условия не для пролетарской революции, а для мощного развития страны на современных капиталистических основах (позднее такую же позицию заняло течение «коммунистов советов»);

• в 1922-1923 гг. образовалась «Рабочая группа» под руководством Гавриила Мясникова, уральского рабочего, который громко заявил о себе в 1921 году, после Х съезда РКП(б), когда потребовал «свободы печати для всех, от монархистов до анархистов». Несмотря на попытки Ленина разубедить его, Мясников не отрекся от своих позиций и в начале 1922 года был исключен из партии. Вместе с другими активистами-рабочими он создал «Рабочую группу РКП(б)» и распространял ее «Манифест» среди делегатов XII съезда партии. Группа вела подпольную работу среди партийных и беспартийных рабочих и, по-видимому, сыграла определенную роль в забастовочном движении летом 1923 года, когда призвала к проведению массовых демонстраций и попыталась политизировать чисто оборонительное выступление рабочего класса. Эта забастовочная активность убедила ГПУ, что группа представляет угрозу, и ее руководители, в том числе Мясников, были арестованы. Группа продолжила действовать в подполье, даже в ссылке, до конца 1920-х гг., когда Мясникову удалось покинуть страну. В Париже он сотрудничал в периодическом издании «Рабочий-коммунист», которое стояло на позициях, близких КРПГ.

Из всех течений, боровшихся против перерождения партии большевиков, наиболее последовательные позиции отстаивала, бесспорно, «Рабочая группа». Она была близка к КРПГ, которая публиковала ее документы и поддерживала с ней контакт. Но главное, что ее критика политики партии основывалась на интернационалистском представлении о революции, в отличие от других групп, которые сосредотачивались исключительно на проблемах демократии (в партии и рабочем классе) и управления экономикой. Вот почему «Рабочая группа» отвергала политику единого фронта, провозглашенную на III и IV конгрессах Коминтерна, в то время как троцкистское движение разделяло позиции первых четырех конгрессов. Нужно отметить, что в ссылке велись дискуссии между левым крылом троцкистов и представителями «Рабочей группы».

Из всех левых течений, возникавших в большевистской партии, «Рабочая группа», вероятно, была ближе всех к формированию подлинной фракции. Но ужасные сталинские репрессии против революционеров (на фоне которых бледнели репрессии царские) лишили ее всякой возможности развития. После второй мировой войны Мясников решил возвратиться в Россию. Как и следовало ожидать, он немедленно «исчез», и левые коммунисты, и без того слабые, лишились одного из самых своих отважных борцов.

Борьба левых фракций в других странах принимала различные формы. Если рассмотреть три вышеупомянутые коммунистические партии, то приходится констатировать, что в них достаточно рано возникли левые течения.

Во время основания Коммунистической партии Германии левые позиции в ней разделяло большинство. По профсоюзному вопросу Роза Люксембург, которая составила программу партии и представляла ее на учредительном конгрессе, высказалась ясно и категорично: «[Профсоюзы] больше не являются рабочими организациями, теперь они самые надежные защитники буржуазного государства и общества. Отсюда само собой следует, что борьба за социализацию не может не включать в себя борьбу за ликвидацию профсоюзов. С этим мы согласны». По вопросу о парламентаризме съезд не согласился со спартаковцами (Розой Люксембург, Либкнехтом, Йогихесом и др.) и выступил против участия в предстоящих выборах. После убийства этих активистов новое руководство (Леви и Брандлер) первое время как будто шло на уступки левым (по-прежнему составлявшим большинство) по вопросу о профсоюзах, однако уже начиная с Франкфуртской конференции КПГ, состоявшейся в августе 1919 года, Леви, который стремился сблизиться с ОСПГ, высказался за работу и в парламенте, и в профсоюзах, а на Гейдельбергском конгрессе ему с помощью ловкого маневра удалось исключить своих левых противников, составлявших большинство. Исключенные активисты отказались немедленно образовать новую партию, так как выступали против раскола и надеялись возвратиться в КПГ. Их решительно поддерживали голландские левые активисты (в частности, Гортер и Паннекук), которые пользовались в то время большим авторитетом в Коминтерне и определяли политику Амстердамского бюро, созданного Интернационалом для координации работы в Западной Европе и Америке. Лишь полгода спустя (4 и 5 апреля 1920 года), после того, как февральский конгресс КПГ отказался восстановить в партии исключенных активистов, а сама она взяла курс на примирение с СПГ во время капповского путча (13-17 марта), эта активисты создали КРПГ (Коммунистическую рабочую партию Германии). Их поддержало Амстердамское бюро, организовавшее в феврале международную конференцию, одобрившую предложенные левыми тезисы (по профсоюзному, парламентскому вопросу и с осуждением оппортунистического поворота Коминтерна, который, в частности, нашел проявление в одобрении решения английских коммунистов вступить в Лейбористскую партию[7]). Новая партия пользовалась поддержкой левого меньшинства (во главе с Гортером и Паннекуком) Коммунистической партии Нидерландов, которая опубликовала в своей газете программу КРПГ, принятую на учредительном конгрессе последней. Это не помешало Паннекуку высказать ряд критических замечаний в адрес новой партии (в письме 5 июля 1920 года), в частности, по поводу ее позиции в отношении «Юнионов» (где он предостерегал ее от каких-либо уступок революционному синдикализму), но прежде всего – из-за наличия в ней «национал-большевистского» течения, которое он считал «чудовищной аберрацией». В тот момент по всем основным вопросам, с которыми сталкивался мировой пролетариат (о профсоюзах, парламентах, партии[8], отношениях с социалистическими партиями, характере русской революции и др.), голландские левые (и особенно Паннекук), за которыми следовало большинство КРПГ, стояли в авангарде рабочего движения.

Конгресс КРПГ, состоявшийся 1-4 августа, принял решение об исключении сначала «национал-большевиков», а затем, спустя несколько месяцев, - федералистов, выступавших против членства в Коминтерне. Со своей стороны, Паннекук, Гортер и КРПГ решили остаться в Интернационале, чтобы вести в нем борьбу против усиливающегося оппортунистического уклона. Вот почему в преддверии II конгресса Коминтерна, который должен был состояться в Москве 17 июля 1920 года, КРПГ отправила в Россию двух делегатов, Яна Аппеля и Франца Юнга[9]. Не имея долгое время известий от них, партия избрала еще двоих делегатов, в том числе Отто Рюле, которые, узнав о катастрофическом положении рабочего класса и усилении бюрократизации правительственного аппарата в России, решили не участвовать в конгрессе, несмотря на то, что им предложили высказать свою точку зрения и предоставили возможность участия с совещательным голосом. В преддверии этого конгресса Ленин написал работу «Детская болезнь "левизны" в коммунизме», где, в частности, отмечал: «Ошибка левого доктринерства в коммунизме является в настоящий момент в тысячу раз менее опасной и менее значительной, чем ошибка правого доктринерства».

Таким образом, как большевики, так и КРПГ хотели, чтобы эта последняя вступила в III Интернационал, а значит, в КПГ, однако объединение КПГ с левыми в Независимой социал-демократической партии Германии (НСДПГ) в декабре 1920 года и образование Объединенной коммунистической партии Германии (ОКПГ), которому противились все левые течения в Интернационале, исключило подобную возможность. Тем не менее, КРПГ получила статус партии-«сторонницы Коминтерна», постоянного представителя в его Исполкоме и отправила трех делегатов на его III конгресс, состоявшийся в июне 1921 года. Однако их сотрудничество вскоре пошло на спад после «мартовских боев» (авантюристического выступления под руководством ОКПГ) и подавления Кронштадтского восстания (хотя нужно отметить, что под воздействием официальной советской пропаганды левые поначалу считали его делом рук белогвардейцев). Одновременно правое руководство Коммунистической партии Нидерландов (Вейнкопа прозвали «голландским Леви»), которое пользовалось доверием Москвы, начало в нарушение партийного устава исключать левых активистов. В итоге последние создали в сентябре новую партию – Коммунистическую рабочую партию Нидерландов (КРПН) – по образцу КРПГ.

Политика единого фронта, принятая на III конгрессе Коминтерна, лишь усугубила ситуацию. Последней каплей стало адресованное КРПГ ультимативное требование объединиться с ОКПГ. В июле 1921 года, за два месяца до намеченного на сентябрь конгресса КРПГ, руководство этой партии при поддержке Гортера приняло резолюцию, означавшую разрыв с Коминтерном, и призвало к созданию «Рабочего коммунистического Интернационала». Это было явно поспешное, преждевременное решение. На конгрессе обсуждалось образование нового Интернационала (чему противились берлинские активисты, в частности, Ян Аппель) и в итоге было принято решение сформировать Информационное бюро для его подготовки. Бюро это действовало так, как будто новый Интернационал уже существовал, в то время как его учредительная конференция состоялась лишь в апреле 1922 года. К тому времени в КРПГ произошел раскол между составлявшей большинство «берлинской тенденцией», враждебной созданию нового Интернационала, и «эссенской тенденцией», не признававшей борьбы рабочих за экономические требования. В результате в учредительной конференции нового международного объединения приняла участие лишь эта последняя, которая, однако, рассчитывала на поддержку Гортера, составителя программы будущего КРИ (Коммунистического рабочего Интернационала). Создавшие его группы были не слишком представительны: помимо эссенской тенденции, в их число входила КРПН, болгарские левые коммунисты, Коммунистическая рабочая партия Сильвии Панкхёрст, австрийская Коммунистическая рабочая партия, прозванная берлинской КРПГ «потемкинской деревней». В итоге этот мертворожденный «Интернационал» прекратил существование вместе с исчезновением своих учредителей. Эссенская тенденция пережила ряд расколов, КРПН распалась: поначалу в ней возникло течение, поддержавшее берлинцев и враждебное КРИ, а затем последовали внутренние распри, носившие скорее клановый, нежели принципиальный характер.

По большому счету, основной причиной досадной неудачи, постигшей КРИ, являлось окончание революционного подъема, который послужил трамплином для создания Коминтерна:

«Ошибкой Гортера и его сторонников, имевшей тяжкие последствия для революционного движения, являлось искусственное образование КРИ в то время, когда в Коминтерне оставались левые фракции, которые можно было бы объединить в единое интернациональное левокоммунистическое течение… Завершение мирового революционного процесса, которое ясно ощущалось в Европе начиная с 1921 года, не позволяло создать новый Интернационал. Полагая, будто революционная перспектива неизбежна, а капитализм переживает «смертельный кризис», эссенское течение и Гортер считали вполне логичным образование КРИ. Но тезисы, из которых они исходили, оказались ошибочными» (см. нашу книгу «Голландские левые», гл. 4).

Неудачи КРПГ и КРПН наглядно иллюстрируют необходимость для революционеров как можно более четко представлять себе эволюцию межклассового соотношения сил.

Если немецкие и голландские левые осознали факт окончания революционного подъема с большим опозданием[10], то большевики и руководство Коминтерна, а также итальянские левые коммунисты, сориентировались гораздо быстрее. Но меры, предложенные ими в новой ситуации, коренным образом отличались:

• по мнению большевиков и большинства Коминтерна, следовало «идти к массам», так как массы больше не готовы идти к революции; это нашло отражение в оппортунистической политике, в частности, по отношению к социал-демократическим партиям и «центристским» течениям, а также к профсоюзам;

• итальянские левые, напротив, считали, что необходимо действовать с той же непримиримостью, которая отличала большевиков во время войны и вплоть до образования Коминтерна; по их мнению, недопустимо было пытаться ускорить революцию, идя на принципиальные уступки; подобное ускорение неминуемо привело бы к поражению.

В действительности оппортунистический курс, взятый Коминтерном начиная со II-го и особенно III конгресса и знаменовавший собой отступление от прежней непримиримости, был вызван не только трудностями, с которыми столкнулся ведущий революционную борьбу мировой пролетариат, но и неразрешимым противоречием, вставшим перед партией большевиков, фактически руководившей Интернационалом. С одной стороны, совершив революцию в России, эта партия выступала зачинательницей мировой революции. Впрочем, большевики всегда заявляли, что первая является прологом ко второй, и прекрасно сознавали, что поражение мирового пролетариата означает гибель русской революции. С другой стороны, взяв власть в стране, они должны были действовать, исходя из государственных интересов, что, в частности, подразумевало обеспечение внутренней и внешней «безопасности», а значит, стабильности режима. В этом смысле подавление забастовок в Петрограде и кровавая расправа над восставшим Кронштадтом в марте 1921 года вполне соответствовали политике «единого фронта», то есть сотрудничества с социалистическими партиями в той мере, в какой эти последние могли влиять на правительства своих стран с целью побудить их проводить более благоприятную для России внешнюю политику.

Непримиримость итальянских левых коммунистов, которые фактически осуществляли руководство КПИ («Римские тезисы», принятые ее II конгрессом в 1922 году, были написаны Бордигой и Террачини), нашла яркое проявление в противодействии фашизму, который находился в Италии на подъеме после поражения рабочего движения в 1920 году. На практике эта непримиримость выражалась в полнейшем неприятии каких-либо союзов с буржуазными партиями (либеральными или «социалистическими») перед лицом фашистской угрозы: пролетариат мог бороться с фашизмом лишь «на своей территории», путем экономических стачек и организации сил самообороны. В теоретическом плане именно Бордига первым серьезно проанализировал феномен фашизма; его критика, до сих пор сохраняющая актуальность, была предложена на рассмотрение IV конгресса Коминтерна в противовес занятой последним позиции:

• «Фашизм не является порождением средних слоев и сельской буржуазии. Он вызван поражением пролетариата, которое подтолкнуло нерешительные мелкобуржуазные слои к поддержке фашистской реакции».

• «Фашизм – не феодальная реакция. Он зародился в таких крупных промышленных центрах, как Милан,…» при поддержке промышленников.

• «Фашизм не противостоит демократии. Вооруженные банды служат необходимым подспорьем, когда государство уже не в состоянии обеспечить сохранение власти буржуазии» (цит. по: «Итальянские левые коммунисты», гл. 1).

Эта непримиримость нашла отражение и в отношении к политике единого фронта, сотрудничества с социалистическими партиями и неизбежно следовавшему из нее лозунгу «рабочего правительства», который «на практике оборачивается отрицанием политической программы коммунизма, то есть необходимости готовить массы к борьбе за диктатуру пролетариата» (слова Бордиги, цит. по: «Итальянские левые коммунисты»).

Непримиримость эта выразилась также в осуждении политики Коминтерна, побуждавшего компартии объединяться с левыми течениями в социалистических или «центристских» партиях, что в Германии нашло проявление в создании ОКПГ, а в Италии – во вступлении в августе 1924 года двух тысяч «терцини» (сторонников III Интернационала) в партию, которая к тому времени насчитывала не более 20 тысяч членов в результате репрессий и разочарования.

Непримиримость была проявлена и в отношении к политике «большевизации» компартий, начавшейся после V конгресса Коминтерна (июль 1924 года), против которой выступил также и Троцкий. Эта политика заключалась в упрочении внутрипартийной дисциплины – бюрократической дисциплины, призванной подавить сопротивление процессам перерождения. Большевизация также подразумевала организацию по «заводским ячейкам», которая разобщала рабочих, ограничивала их рамками «своих» предприятий, что затрудняло общепролетарское понимание революционной борьбы.

Хотя левые еще составляли значительное большинство в партии, Коминтерн навязал ей правое руководство (Грамши, Тольятти), которое поддерживало его политику. Это оказалось тем легче, что Бордига с февраля по октябрь 1923 года находился в заключении. Однако на состоявшейся в мае 1924 года в подполье конференции тезисы с резкой критикой политики Интернационала, составленные Бордигой, Гриеко, Фортикьяри и Репосси, получили поддержку 35 из 45 секретарей федерации и 4 из 5 межрегиональных секретарей. В 1925 году Коминтерн развязал кампанию против различных оппозиций, начиная с Левой оппозиции Троцкого. «В марте-апреле 1925 года расширенный Исполком Коминтерна поставил в повестку дня ликвидацию "бордигистского" течения в связи с III конгрессом КПИ. Он запретил публикацию статьи Бордиги, благожелательной к Троцкому. Большевизация итальянской секции Интернационала началась с отставки Фортикьяри с поста федерального секретаря в Милане. Тогда же, в апреле, левые в партии во главе с Даменом, Репосси, Перроне и Фортикьяри спешно организовали комитет по примирению… для координации противодействия. Руководство Грамши подвергло резкой критике комитет по примирению, назвав его "организационной фракцией". На самом деле левые в то время еще не хотели образовывать фракцию: она бы лишь послужила предлогом для исключения их из партии, а они составляли большинство в ней. Поначалу Бордига отказывался войти в комитет, не желая нарушать дисциплину. И только в июне присоединился к Дамену, Фортикьяри и Репосси. Ему было поручено написать "Платформу левых", которая стала первым решительным ответом на большевизацию…» («Итальянские левые коммунисты»).

«Под угрозой исключения из партии комитет по примирению был вынужден заявить о самороспуске… Это стало началом конца преобладанию левых в КПИ» («Итальянские левые коммунисты»).

В январе 1926 года на конгрессе, состоявшемся за рубежом из-за фашистских репрессий, левые представили «Лионские тезисы», которые получили поддержку лишь 9,2% делегатов: проводимая по указанию Коминтерна политика интенсивной вербовки неполитизированной молодежи в партию дала свои плоды… Лионские тезисы послужили ориентиром политики итальянских левых в эмиграции.

Бордига дал свой последний бой на 6-м заседании расширенного Исполкома Коминтерна в феврале-марте 1926 года. Он осудил оппортунистический уклон III Интернационала и поднял вопрос о фракциях, хотя и не актуализировал его. Бордига заявил, что «история фракций есть история Ленина», что они являются не болезнью, а лишь симптомами ее, представляют собой реакцию «защиты от оппортунистических влияний».

В сентябре 1926 года Бордига писал Карлу Коршу: «Не нужно стремиться к расколу партий и Интернационала. Пусть они накапливают опыт искусственной, механической дисциплины, повинуются ей во всем ее абсурдном формализме, пока это будет возможным, никогда не отказываясь от идеологической и политической критики, никогда не солидаризируясь с руководством… Вообще я считаю, что сегодня на первый план нужно выдвинуть не столько организацию и маневры, сколько подготовку к разработке международной левой политической идеологии, основанной на богатом опыте Коминтерна. Пока до этого еще далеко, всякая международная инициатива представляется проблематичной» (цит. по: «Итальянские левые коммунисты»).

На таких основах и возникла в итоге Левая фракция в КПИ, первая конференция которой состоялась в апреле 1928 года в Пантене под Парижем. Во фракцию в то время входили 4 «федерации» – Брюссельская, Нью-Йоркская, Парижская и Лионская, а также активисты из Люксембурга, Берлина и Москвы.

Конференция единогласно приняла резолюцию, намечающую перспективы деятельности фракции. В ней, в числе прочего, отмечалось:

1. «Образовать левую фракцию в Коммунистическом Интернационале…

2. (…)

3. Издавать раз в два месяца журнал "Прометео".

4. Создавать левые группы, задачей которых станет беспощадная борьба против оппортунизма и оппортунистов…

5. Поставить перед собой следующие ближайшие цели:

1. Возвращение в Интернационал всех исключенных из него, кто признает Манифест Коммунистической партии и тезисы II международного конгресса.

2. Созыв VI международного конгресса под председательством Льва Троцкого.

3. Включение в повестку дня VI международного конгресса вопроса об исключении из Интернационала всех, кто поддерживает резолюции XV съезда ВКП(б)».

Таким образом:

• Фракция видела себя не чисто итальянской организацией, а частью Коминтерна;

• Она полагала, что в последнем еще есть пролетарские элементы, и рассчитывала помочь им;

• Она считала, что ВКП(б) должна подчиниться решениям конгресса Коминтерна и «провести чистку в своих рядах», исключив всех, кто открыто стал на путь предательства (как прежде происходило в других партиях Интернационала);

• Она ставила перед собой задачу работать не со всеми рабочими вообще, а отдавать приоритет активистам Коминтерна.

Фракция вела огромную работу вплоть до 1945 года, до 1952-го ее дело продолжали французские левые коммунисты. Об их деятельности мы не раз рассказывали в наших статьях и дискуссионных текстах, и нет необходимости повторяться.

Одним из основных достижений Итальянской фракции – и центральной темой данного доклада – является именно выработка самого понятия Фракции на основе опыта, накопленного рабочим движением. В общих чертах мы дали ее определение в начале доклада. Кроме того, в приложении мы приведем подборку цитат из текстов Итальянской фракции и французских левых коммунистов, которые вносят в это понятие дополнительную ясность. А ниже приведем отрывок из нашей статьи с определением понятия Фракции («Итальянская фракция и французские левые коммунисты», «Ревю энтернасьональ», № 90):

«Коммунистическое меньшинство существует постоянно как проявление революционного становления пролетариата. Однако степень его влияния на повседневную классовую борьбу непосредственно обусловлена масштабами последней и уровнем сознательности рабочих масс. И только в период подъема сознательной борьбы пролетариата коммунистическое меньшинство может рассчитывать на то, чтобы оказать на нее определенное влияние. Лишь в таких обстоятельствах можно говорить о меньшинстве как о партии. Однако в исторические периоды отступления пролетариата и торжества контрреволюции тщетно надеяться, что революционные позиции завоюют серьезное, определяющее влияние в рабочем классе. В такие периоды возможна и необходима лишь деятельность фракции, задачами которой являются подготовка политических условий для образования будущей партии, когда межклассовое соотношение сил изменится в пользу пролетариата, и коммунисты получат возможность серьезно влиять на него» (примеч. 4).

«Левая фракция формируется в тот момент, когда партия пролетариата постепенно перерождается под влиянием оппортунизма, то есть проникновения в ее ряды буржуазной идеологии. Меньшинство, следующее революционной программе, обязано вести организованную борьбу с тем, чтобы программу эту приняла вся партия. Либо Фракции удается настоять на своем и спасти партию, либо последняя продолжит перерождаться и в итоге со всеми своими силами и возможностями перейдет в лагерь буржуазии. Момент такого перехода определить нелегко. Однако одним из его характерных признаков является невозможность пролетарской деятельности в партии. Левая фракция должна вести внутрипартийную борьбу до тех пор, пока остается надежда, что партии удастся помочь: вот почему в 1920-е и начале 1930-х гг. левые фракции не уходили из партий Коминтерна; их исключали, нередко с помощью тайных маневров. Таким образом, стоит партии перейти в лагерь буржуазии – возврата нет. А значит, пролетариат неизбежно должен создать новую партию, чтобы возвратиться на путь революции, и роль фракции заключается в том, чтобы служить «мостом» между партией прошлого, перешедшей в стан врага, и партией будущего, чьи программные основы фракция обязана заложить и составить костяк. Поскольку после перехода партии в лагерь буржуазии пролетарская деятельность в ней становится невозможной, для революционеров становится бесполезной и опасной тактика "энтризма", которую используют троцкисты, а левые коммунисты неизменно отвергают. Стремление вести пролетарскую работу в буржуазной партии бесплодно и ведет лишь к одному: к ускорению оппортунистического перерождения организаций, которые предпринимают подобные попытки. Партию это уже не спасет. Если же такая деятельность ведется путем "вербовки" на свою сторону новых членов партии, то они оказываются заражены общим оппортунизмом и ни в коей мере не могут стать авангардом рабочего класса.

На самом деле одно из фундаментальных различий между Итальянской фракцией и троцкизмом заключается в том, что она в своей политике объединения революционных сил неизменно отдавала приоритет максимальной ясности позиций, строгому следованию программе при всей открытости для дискуссий с другими группами, боровшимися против перерождения Коминтерна. Троцкистское же течение, наоборот, попыталось создать собственные организации преждевременно, без серьезного обсуждения и предварительного прояснения политических позиций, делая ставку прежде всего на "личные договоренности" и авторитет Троцкого как одного из вождей революции 1917 года и основателей Коминтерна».

В этом отрывке говорится о методах троцкистского течения, о которых мы ранее не упоминали. Важно отметить, что двумя его основными чертами – до того, как оно перешло в лагерь буржуазии, - являлись следующие:

• в его концепциях никогда не находилось места понятию фракции; по мнению троцкистов, совершается переход от партии к партии, и если в период спада классовой борьбы революционеры остаются в меньшинстве, их организация является «партией в миниатюре»; такое понятие имело хождение и в Итальянской фракции в середине 1930-х гг., а сегодня используется Интернационалистической коммунистической тенденцией (ICT), поскольку ее основная составляющая называется Интернационалистической коммунистической партией;

• Троцкий (и не он один) глубоко недооценил масштабы контрреволюции – настолько, что посчитал забастовки мая-июня 1936 года во Франции «началом революции». В этом смысле для Фракции очень важно понятие исторического курса (также отвергаемое Тенденцией).

Стремление к полной ясности, которое итальянские левые неизменно выказывали, ибо видели в нем главное условие для выполнения стоявших перед ними задач, очевидно, неотделимо от осознания важности теории и при этом готовности в любой момент пересмотреть те позиции, которые ранее представлялись незыблемыми.

5) Вместо заключения

В завершение этой части доклада кратко расскажем о судьбе течений, которые вышли из Коминтерна и о происхождении которых мы рассказали выше.

Течение германо-голландских левых сохранилось и после исчезновения КРПГ и КРПН. Оно было представлено прежде всего Группой коммунистов-интернационалистов Голландии, влияние которой распространилось и за пределы этой страны (примером служит «Живой марксизм» Пола Маттика в США). Во время одного из самых трагических и критических событий 1930-х гг. – гражданской войны в Испании, эта группа стояла на позициях твердого интернационализма, не делая никаких уступок антифашизму. Она оказала идейное влияние на других левых коммунистов, включая редакцию «Билана» (которые разделяли взгляды Розы Люксембург и немецких левых по национальному вопросу) и французских левых коммунистов. Последние отвергли классическую точку зрения итальянских левых на профсоюзы и согласились в этом отношении с германо-голландскими левыми. Однако две позиции, занятые этим течением (и не разделявшиеся КРПГ) оказались впоследствии для него роковыми:

• отношение к революции 1917 года как к буржуазной;

• отрицание необходимости партии.

Это привело к тому, что данная группа зачислила в лагерь буржуазии целый ряд пролетарских организаций прошлого и в итоге перечеркнула историю рабочего движения, отказалась извлекать уроки из нее.

Привело это и к неприятию роли фракции, поскольку задача ее состоит в подготовке к созданию органа, которое течение коммунистов советов не приемлет – то есть партии.

Вышеуказанные недостатки обусловили фактическое неучастие в процессе подготовки будущей партии, а значит, и коммунистической революции, хотя следует отметить, что идеи коммунизма советов по-прежнему оказывают влияние на пролетариат.

И последнее замечание, предваряющее вторую часть доклада: можно ли рассматривать ИКТ как фракцию? Ответ очевиден, и он отрицательный, ибо наша организация никогда не входила ни в какую пролетарскую партию. Такой ответ еще в 1950-е гг. дал товарищ М.Х. в письме активистам группы «Интернационализм»:

«Фракция служила органической, непосредственной связью, поскольку существовала лишь относительно недолгое время. Зачастую она продолжала действовать внутри старой организации вплоть до разрыва между ними. Разрыв этот нередко означал превращение фракции в новую партию (примерами служат большевики и Союз Спартака, а также почти все левые фракции прежней партии). Такой органической связи сегодня практически не существует… Поскольку Фракция не могла дать ответы на новые по существу вопросы, которые встают в наш период перманентного кризиса и эволюции в направлении государственного капитализма, и не оказалась раздроблена на мельчайшие течения, она предпочла крепко держаться своих прежних революционных принципов, нежели стремилась вырабатывать новые, являлась более хранительницей, чем строительницей. По этой причине, а также в силу того, что относительно краткое время служила органической, непосредственной связью, она являлась зародышем новой Партии…

Если [группа] частично выполняет задачи Фракции, а именно: переоценку опыта, обучение активистов, то она также должна анализировать новое развитие ситуации и перспективы, а не заново создавать программу будущей Партии. Последнее она полностью не может взять на себя, ибо является лишь одной из составляющих будущей Партии. Ее вклад в разработку программы является неполным в силу ее организационной природы».

Сегодня, когда ИКТ исполняется 40 лет, нам остается лишь напомнить еще раз то, что мы писали по случаю его тридцатилетия:

«Способностью ИКТ оставаться на уровне своих задач на протяжении 30 лет мы во многом обязаны Итальянской фракции левых коммунистов. Секрет положительного итога деятельности нашей организации за этот период кроется в нашей верности учению ИФ и вообще методологии и духу марксизма, которые она полностью восприняла» («Тридцать лет Интернациональному Коммунистическому течению: знать прошлое, чтобы строить будущее»).

==================================

Примечания:

[1] Нужно отметить, что, как писали позднее Маркс и Энгельс, Маркс принял приглашение Эккариуса, поскольку на этот раз дело показалось ему серьезным, в отличие от предыдущих попыток объединения, которые представлялись ему надуманными.

[2] В этой, как и в следующей главе, мы рассмотрим прежде всего фракции в четырех партиях – российской, голландской, немецкой и итальянской, оставив в стороне две крупнейшие партии – английскую и французскую, поскольку в них не существовало левых фракций, достойных такого наименования, в частности, по причине крайне слабого влияния в них марксистских идей. Так, во Франции с протестами против мировой войны 1914 года первыми выступило не меньшинство партии, а меньшинство профцентра ВКТ во главе с Росмером и Монатом, которые издавали периодический орган «Ви увриер».

[3] «Я постоянно говорил редакции «Трибуны»: мы должны сделать все, чтобы привлечь людей на нашу сторону; только если мы будем сражаться до конца, и наша борьба не увенчается успехом, - тогда мы вынуждены будем уступить» (то есть согласиться на закрытие «Трибуны»; письмо Гортера Каутскому 16 февраля 1909 г.). «Наше влияние в партии может возрасти. Наше влияние за пределами партии не вырастет никогда» (выступление Гортера на конгрессе в Девентере). Цит. по: «Голландские левые (1900-1914): Движение трибунистов. Ч. 3. «Ревю энтернасьональ», № 47).

[4] В частности, Роза Люксембург значительную часть войны провела в заключении, Либкнехт был сначала мобилизован, в затем заточен в крепость после того, как выступил с обличением войны на манифестации 1 мая 1916 года; даже Меринг, которому было больше 70 лет, оказался в тюрьме.

[5] Абстенционисты (от лат. abstentio - воздержание, отказ) – сторонники бойкота парламентских выборов. Это название закрепилось за левыми из Итальянской социалистической партии в 1919-1920 гг.

[6] По этому вопросу существовало еще 2 позиции: Троцкого, который хотел интегрировать профсоюзы в государство с тем, чтобы сделать их органами мобилизации рабочих (по образцу Красной армии) и упрочения трудовой дисциплины; и позиция Ленина, который, напротив, полагал, что профсоюзы должны играть определенную роль в защите рабочих от государства, переживающего «сильную бюрократическую деформацию».

[7] Чтобы не допустить превращения Амстердамского бюро в центр притяжения левых сил, исполком Коминтерна объявил 4 мая 1920 года по радио о его роспуске.

[8] В то время голландские левые во главе с Паннекуком решительно боролись с позицией Отто Рюле, который отрицал тогда необходимость партии… точно так же, как впоследствии сам Паннекук и «коммунисты советов».

[9] Известно, как этим делегатам удалось добраться до России. В то время Гражданская война и «санитарный кордон» делали путь по суше практически невозможным; Аппель и Юнг сели на торговый корабль и убедили его капитана отклониться от курса и доставить их в Мурманск.

[10] В своих последних работах, написанных незадолго до смерти, Гортер признал собственные ошибки и призвал товарищей извлечь из них уроки (см. «Голландские левые», гл. 4).