Мы публикуем обширные выдержки из первой части установочного текста, обсуждавшегося в ИКТ летом 2001 года и принятого на чрезвычайной конференции нашей организации, состоявшейся в конце марта 2002 года. В тексте упоминается об организационных трудностях, с которыми столкнулось ИКТ в предшествующий период и которым посвящена статья «Борьба в защиту организационных принципов», опубликованная в № 110 «Ревю энтернасьональ» и перепечатанная в нашей территориальной прессе. Дабы не повторяться лишний раз, для лучшего понимания затронутых в нем проблем мы советуем читателям ознакомиться с этими статьями. К тому же мы снабдили текст примечаниями и переформулировали некоторые отрывки с тем, чтобы они стали понятны и читателям, не входящим в ИКТ.

Non ridere, non lugere, nequere detestari, sed intelligere.

Не смеяться, не плакать, не проклинать, а понять.

Спиноза, «Этика».

Сегодняшние споры в ИКТ о солидарности и доверии начались в 1999-2000 гг., когда стала понятна их нехватка в нашей организации. За нежеланием проявлять солидарность с товарищами, находившимися в трудном положении, крылось в действительности отсутствие солидарности в отношениях между нашими активистами вообще. Постоянное стремление добиться немедленных результатов как в теоретическом анализе, так и в практической деятельности (в частности, нежелание признавать масштабы спада классовой борьбы после 1989 года), преувеличение любых «сиюминутных достижений», якобы подтверждающих общеисторические тенденции, выявили глубокое неверие в пролетариат и в наш собственный теоретический потенциал. Начавшийся распад организационных связей, в частности, во французской секции ИКТ, свидетельствовал о недоверии различных частей организации друг к другу, о недовольстве нашим образом действий.

Таким образом, различные проявления сомнения в наших фундаментальных позициях, историческом анализе и организационных принципах, недоверия к отдельным товарищам и центральным органам побудили нас не сосредотачиваться на каждом отдельном случае, а поставить проблему в более общем, теоретическом и историческом плане.

В частности, очередное появление клановi в самой организации требует от нас углубленного понимания данной проблемы. Как гласит резолюция о деятельности XIV конгресса ИКТ: «…в 1990-е гг. была необходима борьба с кружковщиной и кланами. Однако, как мы подчеркивали в свое время, кланы являются искусственной попыткой решить реальную проблему нехватки доверия и пролетарской солидарности в наших рядах. Вот почему ликвидация имевшихся кланов автоматически не привела к возникновению партийной сплоченности и подлинного товарищества в организации; для этого требуются сознательные усилия.

В свое время мы подчеркивали, что борьба с кружковщиной должна вестись постоянно, но при этом существовало представление, будто данная проблема непосредственно связана с незрелостью организации (как было в I и II Интернационалах), а, следовательно, со временем окажется преодолена.

На самом деле угроза кружковщины и клановости сегодня гораздо более устойчива и подспудна, в отличие от эпохи борьбы Маркса с Бакуниным или Ленина с меньшевиками. Действительно, прослеживается параллель между нынешней трудностью для рабочего класса в целом с обретением своей классовой идентичности и с элементарным проявлением солидарности с другими рабочими – и затруднениями, с которыми сталкивается революционная организация при отсутствии партийной сплоченности в повседневной работе.

Таким образом, признав вопросы доверия и солидарности ключевыми для нашего времени, организация продолжила борьбу, начатую в 1993 году, основываясь на накопленном опыте и уделив им особое внимание, чтобы успешнее противодействовать мелкобуржуазным поползновениям».

Следовательно, нынешняя дискуссия напрямую касается защиты и самого выживания организации. Именно по этой причине следует максимально глубоко изучить все теоретические и исторические аспекты данных вопросов. К серьезным организационным проблемам, с которыми мы сталкивается сегодня, следует подходить с двух сторон. Доклад, представленный комиссией по рассмотрению вопросаii, должен будет выявить те организационные слабости и непонимание, которые привели к появлению клановости, а также проанализировать ее развитие на практике. Задачей же данного Установочного текста является определение теоретических положений, которые облегчили бы историческое понимание проблемы и способствовали ее разрешению.

В самом деле, необходимо отдавать себе отчет, что борьба за партийность нуждается в теоретическом осмыслении. Именно недостаточное обсуждение вопросов доверия и солидарности до сих пор более всего способствовало развитию клановости. Самый факт того, что этот Установочный текст написан не в начале дискуссии, а по прошествии более года, свидетельствует о затруднениях, с которыми столкнулась организация при обсуждении данных вопросов. Но более всего доказывает серьезность проблем то, что дискуссия о доверии и солидарности сопровождалась беспрецедентным ухудшением отношений доверия и солидарности между товарищами!

Здесь мы в действительности сталкиваемся с фундаментальными вопросами марксизма, лежащими в основе нашего понимания характера пролетарской революции, которые отражены в Платформе и Уставе ИКТ. И недостатки дискуссии показывают, какую опасность для революционной организации представляют собой забвение и пренебрежение теорией.

Центральный тезис данного Установочного текста состоит в том, что на всем протяжении существования ИКТ фундаментальной проблемой для него являлось развитие и углубление доверия и солидарности. Такая слабость была вызвана ключевыми особенностями исторического периода, начавшегося в 1968 году. И характерна она не только для ИКТ, но и для целого поколения рабочих. Как говорится в резолюции XIV конгресса ИКТ: «Эта дискуссия должна заставить задуматься всех членов ИКТ, ибо касается нашей способности осмыслить не только принципы строительства подлинно пролетарской организации, но и весь исторический период, в который мы живем».

Следовательно, данные вопросы выходят далеко за рамки чисто организационных проблем. Вопрос доверия, в частности, затрагивает все стороны жизни пролетариата и революционной работы, ибо неверие в рабочий класс ведет к отказу от наших теоретических и программных принципов.

1. Воздействие контрреволюции на уверенность в своих силах и традиции солидарности нынешних поколений пролетариата

А) В истории марксистского движения нет ни одного текста, целиком посвященного доверию или солидарности. Однако вопросы эти поставлены во многих важнейших марксистских трудах, начиная с «Немецкой идеологии» и «Манифеста Коммунистической партии» и заканчивая «Социальной реформой или революцией» и «Государством и революцией». Так что отсутствие специальных работ, посвященных этим вопросам в истории рабочего движения, не означает, что последние носят второстепенный характер. Верно как раз обратное. Вопросы эти настолько фундаментальны и очевидны, что прежде никогда не ставились сами по себе, а лишь в связи с иными проблемами.

И сегодня мы вынуждены посвятить отдельное теоретические исследование этим темам именно потому, что они утратили характер «очевидности».

Причиною стала контрреволюция, начавшаяся в 1920-е гг. и прервавшая органическую преемственность между пролетарскими политически организациями. Таким образом, с точки зрения доверия и солидарности в среде пролетариата необходимо различать два периода в его истории. В первый, продолжавшийся с самого его возникновения и становления как самостоятельного класса до революционного подъема 1917-1923 гг., рабочий класс, несмотря на ряд понесенных им тяжких поражений, продолжал верить в себя и крепить свое политическое и социальное единство. Важнейшими проявлениями этой способности стали не только рабочие выступления, но и развитие социалистических идей, теоретического потенциала революционных политических организаций. Этот процесс накопления достижений на протяжении десятилетий и поколений был прерван и даже обращен вспять контрреволюцией. Лишь малочисленные революционные меньшинства сохранили в последующие годы веру в пролетариат. Историческое возрождение рабочего класса в 1968 году, положившее конец контрреволюции, придало этой вере новый импульс. Однако проявления молодым, не знавшим поражений поколением пролетариев уверенности в себе и классовой солидарности остались в значительной мере связаны с повседневной классовой борьбой. В отличие от периода, предшествовавшего контрреволюции, они не основывались на социалистических идеях и политическом опыте, на классовой теории и исторической преемственности поколений. Иными словами, вера пролетариата в себя и традиции единства в борьбе более всего пострадали от разрыва преемственных связей. И именно их оказалось труднее всего восстановить, ибо они более всего зависят от политических и социальных связей между поколениями. Это стало слабым местом новых поколений рабочего класса и его революционных меньшинств.

Веру пролетариата в собственную историческую миссию, марксистскую теорию и свой революционный авангард подорвала сталинская контрреволюция. В результате после 1968 года пролетариат больше, чем прежние поколения, был подвержен стремлению добиться немедленных результатов, не вполне осознавал долгосрочные перспективы своей борьбы. Оторвав его от собственного прошлого, буржуазная контрреволюция мешает пролетариату ясно представлять свое будущее, а без этого класс лишается уверенности в собственных силах.

Пролетариат отличается от всех прочих исторических классов тем, что, едва возникнув как независимая общественная сила, он предложил собственное устройство общества будущего, основанного на коллективной собственности на средства производства; поскольку его эксплуатация основывается на полном отчуждении этих последних от производителей и замене индивидуального труда обобществленным, он является первым классом в истории, чья борьба за освобождение не только ведется против результатов эксплуатации (как и у прочих эксплуатируемых классов), но и связана с развитием представлений о том, как преодолеть эксплуатацию вообще. Пролетариат, впервые в истории являющийся коллективным производителем, призван сознательно перестроить общество на коллективных основах. Поскольку он не имеет собственности, он не может завоевать власть в рамках существующего общественного устройства, историческое значение его классовой борьбы против эксплуатации состоит в том, что он выступает как могильщик эксплуатации и капиталистической анархии.

Вот почему пролетариат является первым классом, вера которого в собственное историческое значение неотделима от предлагаемого им разрешения кризиса капиталистического общества.

Уникальное положение пролетариата как единственного в истории эксплуатируемого и революционного класса имеет два важных логических последствия:

- его вера в себя является прежде всего верой в будущее, а значит, подразумевает активную позицию;

- в своей повседневной борьбе он следует принципу, соответствующему стоящей перед ним исторической задаче, принципу классовой солидарности, классового единства.

В этом смысле диалектика пролетарской революции заключается в отношении между целью и средствами, между борьбой пролетариата против эксплуатации и борьбой за коммунизм. Естественная незрелость первых, «детских» шагов на исторической арене характеризуется одновременным развитием рабочей борьбы и коммунистической теории. Взаимосвязь между этими двумя полюсами поначалу не была понята самими участниками событий. Это нашло отражение в слепом, инстинктивном характере рабочей борьбы, с одной стороны, и в утопизме первых социалистических проектов, с другой.

И то, и другое обрело зрелость вместе с рабочим классом, что нашло выражение в революциях 1848-1849 гг., а главное, в возникновении марксизма, научного осмысления исторического движения класса к своей цели.

Спустя два десятилетия Парижская Коммуна, зрелое пролетарское выступление, раскрыла сущность веры пролетариата в свою историческую роль: стремление взять на себя руководство обществом, чтобы трансформировать его в соответствии с собственными политическими представлениями.

Что стояло у истоков этой удивительной веры в себя у угнетенного, обездоленного класса, в котором воплотилась вся нищета человечества, веры, в полной мере проявившей себя после 1871 года? Борьба пролетариата, как и всех эксплуатируемых классов, носила отчасти стихийный характер. Пролетариат мог лишь реагировать на принуждение и давление со стороны правящего класса. Но, в отличие от прежних эксплуатируемых классов, пролетариат вел свою борьбу сознательно. И успех ее стал результатом его политической зрелости. Пролетариат Парижа был политически образован, прошел различные школы социализма, от бланкизма до прудонизма. Именно его политическая подготовка в значительной мере объясняет тот вызов, который брошен был им господствующему порядку (она же служит объяснением и недостатков движения). Выступление 1871 года стало также результатом традиции международной солидарности, которая отличала все важнейшие выступления рабочих в Европе в 1860-е гг.

Иными словами, Коммуна стала результатом подспудного формирования пролетариата в зрелый общественный класс, что, в частности, нашло проявление в росте его веры в собственную классовую миссию и в развитой классовой солидарности. Кульминационной точкой этого процесса стало образование I Интернационала.

Со вступлением капитализма в период упадка важность роли доверия и солидарности еще более возросла, поскольку пролетарская революция стала в историческую повестку дня. С одной стороны, стихийный характер рабочей борьбы еще более усилился из-за невозможности организованной подготовки выступлений массовыми партиями и профсоюзамиiii. С другой стороны политическая подготовка, путем упрочения доверия и солидарности, обретает еще большую важность. Наиболее передовые слои российского пролетариата, которые в 1905 году стали первооткрывателями массовой стачки и рабочих советов, прошли ряд этапов марксистской школы: критика терроризма, образование марксистских кружков, первые политические забастовки и демонстрации, создание классовой партии и первые опыты работы с массами. Роза Люксембург, впервые подчеркнувшая роль стихийности в эпоху массовых стачек, настаивала на том, что без такой школы социализма события 1905 года не были бы возможны.

Но именно революционный подъем 1917-1923 гг. и особенно Октябрьская революция яснее всего раскрыли смысл доверия и солидарности. Квинтэссенция исторического кризиса заключалась в вопросе о восстании. Впервые в истории человечества общественный класс брался сознательно и по свободной воле изменить ход исторических событий. Большевики опирались на энгельсову концепцию «искусства восстания». Ленин заявил, что революция – это наука. Троцкий говорил об «алгебре революции». Путем исследования социальной действительности, строительства классовой партии, способной выдержать исторический экзамен, путем терпеливой, тщательной подготовки того момента, когда созреют и объективные, и субъективные условия для революции, благодаря революционному дерзанию, необходимому для того, чтобы использовать свой шанс, пролетариат и его авангард начали сознательно, через свою организацию преодолевать отчуждение, обрекавшего общество на положение беспомощной жертвы слепых сил. В то же время сознательное желание прийти к власти в России, согласиться на все сопряженные с этим трудности во имя мировой революции знаменовало собой высшее проявление классовой солидарности. Это стало новым этапом в развитии человечества, началом пути из царства необходимости в царство свободы. Здесь – суть веры пролетариата в себя и солидарности в его рядах.

Б) Старейший принцип военной стратегии – подрыв уверенности и единства вражеской армии. Буржуазия всегда понимала необходимость лишить пролетариат этих качеств. В частности, с подъемом рабочего движения во второй половине XIX века борьба с идеей рабочей солидарности заняла центральное место в доктринах буржуазии, как о том свидетельствует идеология социального дарвинизма, философия Ницше, элитистский социализм фабианства и пр. Однако вплоть до вступления своей системы в стадию упадка буржуазия не могла одолеть эти качества в рабочем классе. В частности, жестокое подавление ею выступления парижского пролетариата в 1848 и 1871 гг., рабочего движения в Германии с принятием антисоциалистических законов, хотя и приводило ко временным отступлениям социалистического движения, не смогло повлиять на веру рабочего класса в свое историческое значение, на его традиции солидарности.

События первой мировой войны показали, что предательство пролетарских принципов самими партиями рабочего класса, прежде всего, его политическими организациями, подорвало эти принципы «изнутри». Отказ социал-демократии от них начался еще в начале ХХ века с дискуссии о «ревизионизме». Разрушительный, пагубный характер этой дискуссии выразился не только в продвижении буржуазных воззрений и постепенном отступлении от марксизма, но и, прежде всего, в лицемерии, проникшем в организации. Хотя формально верх одержала позиция левых, основным результатом дискуссии стала их полная изоляция, особенно в немецкой партии. Неофициальные кампании по очернению Розы Люксембург, стоявшей в авангарде борьбы с ревизионизмом, попытки представить ее чуждым, даже кровожадным элементом в партии, уже в то время готовили почву для ее убийства, которое произошло в 1919 году.

Действительно, в основе контрреволюции, начавшейся в 1920-е гг., лежало стремление подорвать саму идею доверия и солидарности. Промышленный капитализм вновь прибег к отвратительным поискам «козла отпущения», варварскому, средневековому приему «охоты на ведьм» с преследованием социал-демократами спартаковцев, фашистами – евреев – всех этих «исчадий ада», на которых возлагалась вина за невозможность возврата к мирной гармонии после окончания первой мировой войны. Но именно сталинизм, ударная сила буржуазного натиска, сумел подменить принципы доверия и солидарности принципами недоверия и доносительства, внушили эти последние недавно созданным коммунистическим партиям, что дискредитировало цель – строительство коммунизма – и средства ее достижения.

Однако принципы эти не удалось подорвать в одночасье. Даже во время второй мировой войны десятки тысяч семей рабочих из солидарности рисковали жизнью, укрывая гонимых. Борьба голландского пролетариата против депортации евреев напоминает нам, что солидарность рабочего класса только и может быть подлинной солидарностью со всем человечеством. Это оказалось последним забастовочным движением ХХ века, в котором видную роль играли левые коммунистыiv.

Как известно, в 1968 году периоду контрреволюции положило конец новое поколение рабочих, не пострадавшее от поражений и верившее в себя. Они усилили борьбу, стали крепить классовую солидарность, вновь поставили вопрос о революции, и из их среды выделились новые революционные меньшинства. Однако это молодое поколение, травмированное предательством всех ведущих рабочих организаций прошлого, стало скептически относиться к политике, прошлому рабочего движения, классовой теории и исторической миссии пролетариата. Это не уберегло его от саботажа со стороны левых политических сил на службе капитала, зато помешало возвратиться к своим корням и сознательно возродить великие традиции солидарности. Аналогичные процессы затронули и революционные меньшинства. Впервые возникла ситуация, когда рабочий класс начал все больше поддерживать революционные позиции, в то время как отстаивающие их организации не признавались классовыми даже самыми активными рабочими.

Несмотря на всю дерзость и апломб поколения 1968 года, которое поначалу застало врасплох правящий класс, за ними, за скептическим отношением к политике крылось глубокое неверие в собственные силы. Никогда еще не видели мы подобного контраста между способностью вести массовую, в значительной мере организованную снизу борьбу, с одной стороны, и отсутствие той уверенности в себе, которая была присуща пролетариату с 1848-1850 и до 1917-1918 гг. Это последнее наложило глубокий отпечаток и на левокоммунистические организации. Причем не только на вновь возникшие, как ИКТ или Коммунистическую рабочую организацию (CWO), но и, например, бордигистскую Интернациональную коммунистическую партию, которая пережила контрреволюцию, но раскололась в начале 1980-х из-за настойчивого желания во что бы то ни стало добиться признания со стороны рабочего класса. Как известно, бордигисты и ретекоммунисты в период контрреволюции возвели утрату веры в себя в теорию, проведя различие между революционерами и классом в целом и призвав одну часть класса не доверять другойv. И бордигистская идея инвариантности (неизменности), и противостоящая ей концепция ретекоммунистов о «новом рабочем движении» являются ошибочной альтернативой контрреволюции. Но, хотя ИКТ отвергло подобные доктрины, ему тоже нанесло ущерб уменьшение веры пролетариата в себя.

Итак, мы видим, как в данный исторический период произошло сочетание целого ряда факторов: неверие класса в собственные силы, исторический характер своей миссии в долгосрочной перспективе, неверие политических организаций в себя, свою историческую роль, марксистскую теорию и унаследованные от прошлого организационные принципы, взаимное недоверие рабочих и революционеров.

На самом деле эта политическая слабость, вызванная контрреволюцией, является одним из основных факторов вступления капитализма на стадию распада. Вне связи с собственным историческим опытом, своей теорией и представлением о своей исторической роли пролетариат не верит в необходимость дальнейшей революционной перспективы. С распадом капитализма отсутствие веры и перспектив становится уделом всего общества, делая человечество пленником настоящегоvi. Не случайно исторический период распада совпал с крушением оставшихся от контрреволюции сталинистских режимов. Результатом подобного подрыва доверия к цели класса и главному политическому оружию пролетарского движения стало возникновение беспрецедентной в истории ситуации: поколение рабочих, не знавшее поражений, в значительной мере утрачивает собственную классовую идентичность. Чтобы преодолеть этот кризис, оно должно вновь научиться классовой солидарности, осознать свои исторические перспективы, возродить в огне классовой борьбы осознание необходимости доверия различных частей рабочего класса друг к другу. Пролетариат не потерпел поражения. Он не забыл, но утратил опыт борьбы прошлого. И прежде всего утратил веру в себя.

Вот почему вопросы доверия и солидарности имеют ключевое значение для понимания нынешней тупиковой ситуации. Они играют определяющую роль для будущего человечества, усиления рабочей борьбы в ближайшие годы, строительства марксистской организации, конкретной коммунистической перспективы классовой борьбы.

2. Как нехватка доверия и солидарности отразилась на ИКТ

А) Как говорится в Установочном тексте 1993 годаvii, все кризисы, течения и расколы в истории ИКТ имеют первопричиной организационные проблемы. Даже когда существовали значительные политические разногласия, споры между участниками «течений» касались оргвопросов; все это не оправдывало раскол, особенно раскол безответственный и преждевременный, который сделался как бы «общим правилом» для нашей организации.

Как показывает Установочный текст 1993 года, в основе всех этих кризисов лежала кружковщина и клановость. Отсюда мы можем сделать вывод, что на протяжении истории ИКТ эти два фактора неизменно служили проявлением утраты веры в пролетариат и становились серьезной угрозой единству организации. Более того, как нередко подтверждали последующие события, кланы несли в себе угрозу программного и теоретического перерожденияviii.

Данный факт, отмеченный еще 8 лет назад, тем не менее, настолько поражает, что требует исторического осмысления. Ему положил начало XIV конгресс ИКТ, показав, что в рабочем движении прошлого кружковщина и клановость были характерны в основном для раннего его периода, в то время как ИКТ страдала от этой проблемы все время своего существования. Истина заключается в том, что ИКТ – единственная организация в истории пролетариата, в которую чуждая идеология пыталась внедриться регулярно, преимущественно используя организационные проблемы.

Эту беспрецедентную ситуацию необходимо рассматривать в историческом контексте трех последних десятилетий. ИКТ мыслит себя наследницей высших теоретических достижений рабочего движения и левых коммунистов в частности. […] Однако, как показывает история, программные достижения были усвоены лучше, чем организационные. Причиной тому стал прежде всего разрыв органической преемственности с рабочим движением прошлого по вине контрреволюции. Кроме того, гораздо легче усваивать политические позиции из теоретических работ, чем позиции организационные, которые представляют собой живую традицию, для передачи которой необходима прочная связь между поколениями. Во-вторых, как мы уже отмечали выше, когда контрреволюция пошатнула уверенность рабочего класса в себе, это сказалось прежде всего на его вере в свою историческую миссию и политические организации. И в то время как действительность нередко наглядно подтверждала верность наших программных позиций (а после 1989 года их правоту начали признавать даже представители аполитичного «болота»), на нашей организационной структуре это никак не отразилось. К 1989 году, знаменовавшему собой окончание послевоенного периода, ИКТ не добилось существенных успехов ни в плане роста численности, ни в распространении своих изданий, ни в сфере влияния на классовую борьбу, ни в том, что касалось признания организации рабочим классом в целом. Сложилась парадоксальная историческая ситуация. С одной стороны, окончание периода контрреволюции и начало нового исторического этапа должны были способствовать нашему развитию: новое, не знавшее поражений поколений откровенно не доверяло левым силам капитала, буржуазным выборам, призывам к самопожертвованию во имя нации и пр. Однако, с другой стороны, наша деятельность коммунистических активистов стала пользоваться, возможно, меньшим почетом, чем в эпоху «Билана». Подобная ситуация вызвала глубокие сомнения в исторической роли организации. Они всплывали порой и в том, что касалось общих политических вопросов, находя проявление в отстаивании откровенно ретекоммунистических, модернистских или анархистских концепций, которые являли собой более или менее явную капитуляцию перед господствующими умонастроениями. Но особенно постыдное выражение нашли эти сомнения в чисто организационных проблемах.

Нужно добавить, что, хотя в истории борьбы ИКТ за партийность прослеживалось определенное сходство с организациями прошлого – ведь принципы функционирования мы унаследовали от наших предшественников и закрепили, пройдя через организационные трудности, – однако имеются и серьезные отличия. ИКТ – первая организация, выковавшая дух партийности не в условиях подполья, а в обстановке, отмеченной распространением демократических иллюзий. Здесь буржуазия хорошо усвоила исторический урок: лучшим способом уничтожить организацию являются не репрессии, а создание атмосферы недоверия. А доверие пролетариата подрывает отступление от принципов внутри организации революционеров.

В результате ИКТ никогда не удавалось крепить того рода солидарность, которая в прошлом выковывалась в подполье и является одной из составляющих духа партийности. Более того, демократизм создает идеальные условия для развития клановости, поскольку является антитезой пролетарского принципа, согласно которому каждый отдает свои лучшие способности общему делу. Демократизм же поощряет индивидуализм, пренебрежение к организационным формам и забвение принципов. Мы должны помнить, что партии II Интернационала были в значительной мере разрушены демократизмом, и даже торжество сталинизма являлось демократически легитимным, как подчеркивали итальянские левые. […]

Б) Понятно, что со вступлением капитализма в период распада влияние всех этих негативных факторов существенно возросло. Не будем повторять здесь то, что уже писалось ИКТ в этой связи. В данном случае важно, что распад системы размывает социальные, культурные, политические, идеологические основы человеческого сообщества, в частности, подрывает доверие и солидарность; в сегодняшнем обществе наблюдается стихийная тенденция объединения в кланы, клики и банды. Если такие объединения не основаны на общих коммерческих и прочих материальных интересах, они нередко носят совершенно иррациональный характер и держатся на лояльности группе и порой необъяснимой ненависти к реальным или вымышленным врагам. Отчасти подобный феномен знаменует собой возвращение в современных условиях к атавистическим, полностью извращенным формам доверия и солидарности, отражает утрату доверия к существующим социальным структурам, попытку найти опору в условиях всеобщего распада общественных связей. Само собой разумеется, что эти группы не только не являются альтернативой варварству – они сами служат его проявлением. Показательно, что сегодня подобные процессы затронули оба ведущих общественных класса. И в настоящее время лишь самые сильные слои буржуазии как будто способны более или менее противостоять развитию указанных тенденций. Что же касается пролетариата, то влияние последних на его повседневную жизнь служит прежде всего проявлением ущерба, нанесенного его классовой идентичности, а значит, требует возврата к подлинной классовой солидарности.

Как говорится в материалах XIV конгресса ИКТ, борьба против клановости не осталась позади, она нам только предстоит.

В) Таким образом, клановость является основным проявлением утраты веры в пролетариат в рядах ИКТ. Она принимает форму открытого недоверия не ко всей организации, а к ее части. Это подрывает единство организации, нарушает принципы ее функционирования. Вот почему клановость, хотя и может начаться со вполне закономерной озабоченности какой-то проблемой и при доверительном поначалу отношении к остальным активистам, впоследствии непременно ведет к недоверию к не принадлежащим к клану и далее – к откровенной паранойе. Обыкновенно те, кто поддался такому образу мыслей, совершенно не отдают себе в этом отчета. Это не означает, что клан не сознает, что творит. Но он находит своим действиям оправдание, обманывая себя и других.

В Установочном тексте 1993 года уже перечислялись причины такого поведения, которому в прошлом оказались подвержены такие деятели, как Мартов, Плеханов и Троцкий; в организационные проблемы вносилась слишком большая доля субъективности. […]

В рабочем движении клановость почти всегда возникала из-за трудностей в межличностном общении. Иными словами, из-за невозможности создать элементарное человеческое сообщество. Вот почему кланы часто возникали с приходом в организацию новых членов или развитием организационных структур. В I Интернационале неспособность «новичка» Бакунина найти свое место вызвала разногласия с Марксом. В 1903 году, наоборот, именно желание сохранить прерогативы «старой гвардии» привело к возникновению меньшевизма. Это не помешало недавнему члену партии Ленину отстаивать подлинно партийный дух, в то время как другой «новичок», Троцкий, стал в итоге на сторону «стариков»ix.

Партийный дух позволяет уважать личность каждого активиста именно потому, что не приемлет индивидуализма. Искусство организационного строительства заключается в числе прочего и в том, чтобы учитывать особенности каждой личности с целью добиться максимально гармоничных отношений между ними и позволить им отдать коллективу все лучшее, что в них есть. Клановость, напротив, строится на недоверии к определенным личностям и различии во влиянии, которым они пользуются. Вот почему так трудно сразу заподозрить, что начинает формироваться клан. Даже если многие товарищи чувствуют, что есть проблема, действительность столь постыдна, что требуется некоторое мужество, дабы крикнуть: «А король-то голый!» Поистине нелегкое положение!

Как однажды заметил Плеханов, во взаимоотношениях сознания и эмоций последние играют охранительную роль. Но это не означает, что марксизм разделяет презрение к ним буржуазного рационализма. Одни эмоции служат делу пролетариата, другие – вредят ему. И не подлежит сомнению, что он не сможет выполнить свою миссию без мощного развития революционных устремлений, непоколебимой воли к победе, крепкой солидарности, бескорыстия и героизма – без них не выдержать тяжких испытаний власти и гражданской войны. Новое общественное устройство невозможно основать и без сознательной культуры, уважения к личности и подлинной человечности. Эти качества не заданы изначально. Они должны быть выкованы в борьбе, как говорил Маркс.

3. Роль доверия и солидарности в развитии человечества

В отличие от поведения революционной буржуазии, радикализм которой зиждился на отвержении прошлого, пролетариат, разрабатывая свою революционную перспективу, всегда опирался на достижения предшествующих поколений. Причина этого заключается в том, что пролетарская революция не защищает никаких частных интересов, противоречащих интересам всего человечества в целом. Итак, в том, что касается теоретических вопросов, связанных с миссией пролетариата, марксизм всегда учитывал достижения прошлых лет. По нашему мнению, сознание не только пролетариата, но и всего человечества накапливается и передается новым поколениям на всем протяжении истории. Так восприняли Маркс и Энгельс классическую немецкую философию, английскую политическую экономию и французский утопический социализм.

Точно так же нам следует понять, что пролетарские доверие и солидарность являют собой конкретные проявления общей эволюции этих качеств в человеческой истории. И здесь задача рабочего класса состоит в том, чтобы превзойти прежние достижения. Но для этого нужно основываться на накопленном прежде опыте.

Поставленные здесь вопросы имеют фундаментальное историческое значение. Без минимальной солидарности человеческое общество невозможно. Без взаимного доверия, пусть зачаточного, немыслим социальный прогресс. В истории отказ от этих принципов всегда приводил к разгулу варварства.

А) Солидарность – это взаимная поддержка людей в борьбе за существование. Она является конкретным проявлением социальной природы человека. В отличие от таких побуждений, как милосердие или самопожертвование, которые предполагают наличие конфликта интересов, именно общность интересов служит материальной основой солидарности. Вот почему она – не утопический идеал, а материальная сила, древняя, как само человечество. Этот принцип, будучи наиболее эффективным коллективным средством защиты своих материальных «корыстных» интересов, может подвигнуть к самым бескорыстным поступкам, в том числе к самопожертвованию. Данный факт, который не в состоянии объяснить буржуазный утилитаризм, следует из того, что, поскольку имеются общие интересы, главным становится – общее благо. Так что солидарность – это преодоление не «эгоизма», а индивидуализма и частного в интересах целого. Вот почему солидарность всегда является живой силой, ей присуща инициатива, а не ожидание ее проявления от других. Там, где царит буржуазный принцип подсчета выгод и неудобств, солидарность невозможна.

Хотя в истории человечества солидарность между членами общества являлась, прежде всего, инстинктивным рефлексом, чем более сложным и конфликтным становилось человеческое общество, тем более высокий уровень сознательности требовался для ее развития. В этом смысле классовая солидарность пролетариата является наивысшей формой человеческой солидарности.

Однако укрепление солидарности зависит не только от сознательности в целом, но и от культуры эмоций в социуме. Для развития солидарности требуются культурное и организационное пространство. Оно способствует развитию традиций, привычек и неписанных правил солидарности, которые могут передаваться от поколения к поколению. В таком смысле солидарность имеет не только сиюминутное, но и историческое значение.

При этом солидарность всегда носила добровольный характер. Вот почему идея социал-демократов и сталинистов о том, что государство якобы является воплощением солидарности, – на самом деле вопиющая ложь. Солидарность невозможно навязать против воли. Она имеет место лишь тогда, когда и те, кто ее проявляет, и те, на кого она обращена, осознают ее необходимость. Солидарность – это связующий раствор социальной группы, превращающий ее из собрания индивидов в единую силу.

Б) Подобно солидарности, доверие является проявлением общественного характера человечества. И также подразумевает общность интересов. Оно возможно лишь в отношениях с другими людьми, в процессе совместной деятельности в общих целях. Отсюда следуют два важных аспекта: взаимное доверие участников деятельности и их вера в поставленную цель. Таким образом, доверие в обществе требует максимальной ясности и единства.

Однако основное отличие человеческого труда от деятельности животных, работы архитектора от строительства пчелиных сот, по словам Маркса, заключается в наличии заранее обдуманного планаx. Вот почему доверие всегда связано с будущим, с чем-то, существующим в настоящем лишь в виде идеи, теории. Потому также взаимное доверие всегда находит конкретное проявление в совместном выполнении определенной задачи.

Итак, в отличие от солидарности, которая существует лишь в настоящем, доверие – это прежде всего деятельность, устремленная в будущее. Что придает ему особенно загадочный характер, затрудняет его определение и идентификацию, развитие и сохранение. Практически не найти другой области человеческой жизни, в которой встречалось бы столько обмана и самообмана. По сути, доверие основывается на опыте, обучении ощупью, вслепую при постановке реалистичной цели и поиске соответствующих средств ее достижения. Но поскольку целью является как раз то, чего еще нет, доверие всегда сохраняет определенный «теоретический» аспект. Ни одно из великих свершений человечества не было бы возможно без этой способности упорствовать в выполнении поставленной задачи, даже если успех достигается не сразу. Рост сознательности способствует росту доверия, в то время как господство слепых и бессознательных сил в природе, обществе и на уровне отдельной личности стремится подорвать его. И, поскольку жизнь постоянно подвергается все новым опасностям, доверие – качество особенно уязвимое; для развития его требуются годы, а подорвать его можно за один день.

Как и солидарность, доверие не утверждается декретом, не может быть навязано сверху, для развития ему требуются соответствующие структуры и атмосфера. Особенно трудными проблемы солидарности и доверия делает то, что они касаются не только разума, но и чувств. Их нужно чувствовать. Отсутствие доверия ведет к торжеству страха, неуверенности, колебаний и паралича сознательных коллективных сил.

В) Якобы имевшая место «смерть коммунизма» укрепила буржуазную идеологию в убеждении, что уничтожение слабых в борьбе за выживание только способствует совершенствованию общества, в то время как на самом деле последнее зависит от коллективной сознательной деятельности.

Предки человека являлись высокоразвитыми животными, которым социальные инстинкты давали решающее преимущество в борьбе за существование. Эти виды уже обладали зачатками коллективности: они защищали слабых, и сила каждого становилась силой всех. Данные аспекты стали ключевыми для возникновения человеческого рода, который дольше, чем все другие виды, опекает свое потомство. По мере развития человеческого общества и производительных сил зависимость личности от общества только возрастала; социальные инстинкты (которые Дарвин назвал «альтруистическими»), существующие и в животном мире, обретают все более сознательный характер. Бескорыстие, мужество, верность, преданность сообществу, дисциплина и честность почитались в обществе издавна как первые проявления подлинно человеческой солидарности.

Но человек – это, прежде всего вид, использующий сделанные им орудия. Именно такой способ добычи пропитания устремил человеческую деятельность в будущее.

«У животного действие следует немедленно. Оно ищет добычу или пищу, бросается, хватает, ест или пытается поймать, и все это на уровне инстинкта… У человека же между побуждением и действием лежит длинная цепочка мыслей и рассуждений. Откуда возникает подобное различие? Нетрудно понять, что оно тесно связано с использованием орудий. Точно так же, как между побуждением и действием возникает мысль, между человеком и его целью возникает орудие как средство достижения последней. Человек берет орудие, и для этого требуется работа человеческого разума».

Научиться «не следовать первому побуждению» – вот прекрасное описание скачка от животного мира к человеку, из царства инстинкта к царству сознания, из тюрьмы настоящего к деятельности, устремленной в будущее. Всякое значительное развитие первобытного человеческого сообщества сопровождалось усилением данного аспекта. Так, с возникновением оседлого сельского хозяйства стариков перестали убивать, в них возникла необходимость, поскольку они передавали новым поколениям ценный опыт.

При первобытном коммунизме эта зачаточная вера в могущество разума, способного подчинить себе силы природы, была очень сильна, как и солидарность между членами каждого рода. До появления классов, частной собственности и государства эти две силы взаимно поддерживали друг друга.

Классовое общество положило конец такому единству, оно усилило борьбу за подчинение сил природы, но заменило общественную солидарность классовой борьбой. Было бы ошибкой думать, что классовая солидарность пришла на смену солидарности всех членов общества. В истории общественно-экономических формаций пролетариат является единственным классом, способным проявлять подлинную солидарность. Правящие классы всегда являлись эксплуататорскими, и для них солидарность могла быть выгодной лишь в отдельных случаях; реакционный характер эксплуатируемых классов прошлого означал, что их солидарность носила подспудный, утопический характер, примером чему служит «общность имущества» первых христианских общин и средневековых сект. Основные проявления социальной солидарности в классовом обществе до наступления капитализма были связаны с пережитками натуральной экономики, в том числе правами и обязанностями, связывавшими антагонистические классы между собой. Их полностью разрушило всеобщее распространение товарного производства при капитализме.

«Если в современном обществе социальные инстинкты ещё и сохранили некоторую силу, то это объясняется исключительно тем, что всеобщее товарное производство возникло еще очень недавно, насчитывает едва ли сотню лет, и что по мере того, как исчезает первобытный демократический коммунизм, и в связи с этим война перестает быть источником социальных инстинктов, становится все сильнее и сильнее новый их источник, классовая борьба развивающихся эксплуатируемых классов народа, борьба, которая ведется не наемниками, не принудительными армиями, но добровольцами, не за чужие интересы, но за интересы собственного класса»xi.

С развитием производительных сил вера общества в свою способность подчинить себе силы природы значительно укрепилась. Значительный вклад в это внес капитализм, особенно в 19 веке, столетии прогресса и оптимизма. Но одновременно, сталкивая людей между собой в конкурентной борьбе и доводя классовую борьбу до невиданного прежде накала, он подорвал в обществе веру в себя, само его единство. Освободив человечество из-под власти слепых сил природы, он подчинил его господству других слепых сил, разгул которых вызвало товарное производство, чьи законы не подчинялись общественному контролю. В 20 веке, самом трагическом в истории, это ввергло значительную часть человечества в пучину отчаяния.

В борьбе за коммунизм рабочий класс основывается не только на развитии производительных сил, созданных капитализмом, но и на вере в научные и теоретические достижения человечества. Наследие рабочего класса в борьбе за подлинную солидарность включает в себя весь опыт человечества по формированию общественных связей, единых целей, развитию дружбы, привязанности, уважения и внимания к товарищам по борьбе.

4. Диалектический характер уверенности рабочего класса в себе: прошлое, настоящее, будущее

Поскольку пролетариат является первым общественным классом, обладающим сознательным представлением об истории, ясно, что его вера в собственную миссию также носит исторический характер, и основы ее закладывались на протяжении всего периода его формирования. Прошлое нельзя изменить, потому вера эта обращена в будущее и основана на теоретическом понимании. А значит, развитие теории является мощным средством для преодоления слабостей, присущих ИКТ в этой связи.

Всякий находящийся на подъеме революционный класс основывает свою веру в собственную историческую миссию не только на имеющихся силах, но и на опыте и успехах прошлого, необходимых для достижения поставленных целей в будущем. Однако революционные классы минувших эпох, в частности, буржуазия, верили прежде всего в настоящее – в экономическую и политическую власть, уже завоеванную ими в существующем обществе. Поскольку пролетариат никогда не обладал властью при капитализме, на настоящее ему рассчитывать не приходится. Без способности учиться на собственном опыте, без ясного осознания своей классовой цели и твердой убежденности в необходимости ее достижения он никогда не смог бы обрести веру в себя, которая позволит ему перейти к бесклассовому обществу. Таким образом, пролетариат более, чем любой другой класс, является историческим в подлинном смысле слова. Прошлое, настоящее и будущее – три необходимые составляющие его веры в себя. Отсюда ясно, почему марксизм, научный арсенал пролетарской революции, был назван своими основоположниками диалектическим и историческим материализмом.

А) Такая устремленность в будущее никоим образом не умаляет роли настоящего в диалектике классовой борьбы. Поскольку пролетариат является эксплуатируемым классом, он должен развивать коллективные формы борьбы, чтобы рабочий класс в целом осознал свою реальную силу и потенциальную будущность. Необходимость для пролетариата обрести уверенность в себе представляет собой совершенно новую проблему в истории классовых обществ. У революционных классов прошлого, которые являлись эксплуататорскими, вера в себя всегда базировалась на жесткой иерархии в рамках каждого из этих классов и самого общества. А также на способности командовать, подчинять своей воле другие общественные слои, а значит, на контроле за производственным и государственным аппаратом. Для буржуазии, в частности, характерно то, что даже на революционном этапе своего развития она побуждала другие социальные группы сражаться ради нее, а придя к власти, все больше «делегировала» выполнение своих задач наемным менеджерам.

Пролетариат не может никому перепоручить выполнение собственной исторической задачи. Вот почему рабочему классу необходимо крепить веру в себя. И это должна быть вера во весь класс в целом, а не в какую-либо его часть.

Тот факт, что пролетариат является эксплуатируемым классом, придает его уверенности в себе неустойчивый характер, она переживает подъемы и спады вместе с классовой борьбой. Подобные колебания затрагивают и революционные политические организации, и то, каким образом и в какой мере они организованы и участвуют в классовой борьбе, во многом зависит от хода последней. Как нам известно, в периоды тяжких поражений лишь крошечные меньшинства способны сохранить веру в рабочий класс.

Но подобное непостоянство веры связано не только с превратностями классовой борьбы. Как эксплуатируемый класс, пролетариат может в любой момент пережить кризис доверия, даже в огне революционной борьбы. Пролетарские революции «то и дело останавливаются в своем движении, возвращаются к тому, что кажется уже выполненным, чтобы начать это сызнова», – как писал Марксxii.

Русская революция 1917 года ясно демонстрирует, что не только класс в целом, но и революционная партия могут быть подвержены подобным колебаниям. Такой кризис нашел отражение в панике, охватившей центральный комитет партии большевиков накануне октябрьского восстания.

Таким образом, русская революция превосходно показывает, что пролетариат, в отличие от буржуазии, не должен полагаться исключительно на настоящее. В те драматические месяцы 1917 года Ленин олицетворял собой непоколебимую веру в рабочий класс, без которой победа была невозможна. И объяснялось это тем, что лидер большевиков неизменно руководствовался теоретическим и историческим инструментарием марксизма.

И все же для упрочения революционной веры необходима массовая борьба пролетариата. Сегодня этот фактор является ключевым. Осознание заново своей классовой идентичности побуждает рабочий класс возвратиться к пониманию уроков прошлого и своей революционной перспективы.

Таким образом, доверие, как и классовая сознательность, с которой оно тесно связано, подразумевает как бы два измерения: с одной стороны, его историческое, теоретическое, программное и организационное накопление революционными организациями в ходе исторического процесса постепенного обретения классом зрелости; а с другой стороны, степень веры в себя у рабочего класса в целом в данный конкретный момент.

Б) Не менее важное значение для веры в себя имеет прошлое. Во-первых, потому, что история являет неопровержимые доказательства революционного потенциала рабочего класса. Сама буржуазия сознает важность этих примеров из прошлого для своего классового врага, вот почему непрестанно подвергает нападкам его наследие, в особенности, Октябрьскую революцию 1917 года.

Во-вторых, оправиться после поражений пролетариату помогает, в числе прочего, его способность исправлять допущенные им ранее ошибки и извлекать уроки из истории. В отличие от буржуазной революции, которая идет от победы к победе, конечная победа пролетариата подготовлена рядом поражений. То есть пролетариат способен претворить свои прошлые неудачи в веру в будущее. Такую веру пронес «Билан» через годы самой мрачной контрреволюции. На самом деле, чем глубже доверие к классу, тем больше у революционеров находится мужества для беспощадной критики собственных ошибок и ошибок рабочего класса; чем меньше нуждаются они в утешении, тем больше свойственна им сдержанная ясность мысли, тем менее подвержены они необоснованной эйфории. Как не раз повторяла Роза Люксембург, задача революционеров – говорить правду как она есть.

В-третьих, преемственность, в частности, способность передавать опыт от поколения к поколению, всегда имела фундаментальное значение для укрепления веры человечества в себя. И доказательством от противного здесь служит гибельное влияние контрреволюции ХХ века на пролетариат. Тем более важно для нас сегодня изучать уроки истории, чтобы передать наш собственный опыт и опыт рабочего класса последующим поколениям революционеров.

В) Но именно перспектива будущего является самой прочной основой нашей веры в пролетариат. Это может показаться парадоксальным. Как можно верить в то, чего еще нет? Однако существует перспектива. Как осознанная цель, теоретическое построение, точно так же, как задуманное, но еще не построенное здание уже существует в голове архитектора. Пролетариат – это архитектор коммунизма еще до его построения.

Мы уже показали, что одновременно с появлением пролетариата как самостоятельной силы в истории возникла коммунистическая перспектива – коллективная собственность не на средства потребления, а на средства производства. Эта идея явилась результатом отделения производителей от средств производства, с возникновением наемных работников и обобществлением труда. Иными словами, она стала продуктом пролетариата, его положения в обществе. Как писал Энгельс в «Анти-Дюринге», основное противоречие капитализма – между двумя принципами, коллективной организацией современного производства, воплощенной в пролетариате, и индивидуальным, анархическим присвоением, частной собственностью, представленной буржуазией.

Коммунистическая перспектива возникла еще до того, как борьба пролетариата раскрыла его революционный потенциал. События подтвердили, что лишь рабочая борьба может привести к коммунизму. Но перспектива сама по себе существовала и прежде. Она основывалась главным образом на уроках прошлого и настоящего пролетарской борьбы. И даже в 40-е гг. XIX века, когда Маркс и Энгельс начали преобразовывать социализм из утопии в науку, рабочий класс явил немного свидетельств своего революционного потенциала.

Это значит, что с самого начала теория являлась оружием классовой борьбы. И вплоть до прекращения революционного подъема, как мы отмечали выше, подобное представление о своей исторической роли имело ключевое значение для уверенности рабочего класса в себе в его противостоянии с капиталом.

Таким образом, наряду с повседневной борьбой и уроками прошлого, революционная теория является необходимым источником веры пролетариата в себя и его дальнейшего всестороннего развития. Поскольку революция может быть лишь делом сознательным, она победит только тогда, когда революционная теория овладеет массами.

В буржуазной революции перспектива представляет собой дальнейшее развитие того, что было достигнуто в прошлом и настоящем: постепенное завоевание власти в рамках существующего общества. По мере того, как буржуазия развивала свои представления о будущем, они оборачивались грубыми мистификациями, призванными разжигать революционные устремления. Нереалистический характер подобных теорий отнюдь не вредил делу, которому они были призваны служить. Для пролетариата же, напротив, именно будущее является отправной точкой. Поскольку он не может постепенно овладевать властью в рамках капиталистического общества, необходимым оружием для него является ясность теории.

Классическая идеалистическая философия всегда утверждала, что человечество живет в двух различных мирах, материальном мире, где господствует необходимость, и в мире духовном, мире воображения, где царит свобода.

«Тем не менее, как бы мы не старались уклониться от принятия обоих миров, к которым по Платону и Канту принадлежит человек, остается все же справедливым, что человек одновременно живет в двух различных мирах. […] Два мира, в которых живет человек, суть – мир прошедшего и мир будущего. Настоящее образует границу между обоими. Весь опыт человека лежит в прошедшем, он всецело прошлый. И все связи, которые обнаруживает для человека опыт, лежат с неизбежной необходимостью перед ним или, лучше, позади него. В них нельзя ничего, ни самомалейшим образом, переменить, и человек по отношению к ним может признать только одну их необходимость. Таким образом, мир опыта есть вместе и мир познания, мир необходимости.

Иначе дело обстоит с будущим. О нем я не имею никакого опыта. Мнимо свободным лежит оно передо мною, как мир, который я не могу исследовать, в качестве познающего, но в котором я могу осуществить себя, как действующее лицо. […] Поступать значит всегда выбирать между различными возможностями, и, раз таковыми должны быть возможности поступка или не поступка, это значит соглашаться или отказываться, защищаться или наступать. […] Но поведение предполагает не только чувство свободы, а также и определенные цели. Если в мире прошлого господствует последовательность причин и действий (причинность), то в мире поведения, в будущем, царит идея цели (телеология)»xiii.

Еще до Маркса Гегель теоретически разрешил проблему отношений между необходимостью и свободой, между прошлым и будущим. Свобода состоит в том, чтобы делать необходимое, утверждал Гегель. Иными словами, человек расширяет свое свободное пространство, не восставая против законов мирового развития, а понимая их и используя в своих собственных целях. «Слепа необходимость лишь постольку, поскольку она не постигается в понятии»xiv. Таким образом, пролетариат должен познать законы исторического развития, чтобы суметь осмыслить и выполнить свою историческую миссию. Следовательно, если наука, а с ней и вера буржуазии в себя в значительной мере основывались на постепенном осмыслении законов природы, наука и уверенность в себе рабочего класса опираются на понимание общества и истории.

Как показал М.Х. в своей классической работе в защиту марксизмаxv, в революционном движении будущее должно превалировать над прошлым и настоящим, ибо оно определяет общее его направление. Упор на настоящее неизменно ведет к сомнениям, делает уязвимым для влияния мелкой буржуазии, которой колебания присущи имманентно. Особое внимание к прошлому влечет за собой оппортунизм, а значит, усиление влияния буржуазии как оплота современной реакции. В обоих случаях утрата политического глазомера приводит к заблуждениям.

Как писал Маркс: «Социальная революция XIX века может черпать свою поэзию только из будущего, а не из прошлого»xvi.

Отсюда мы должны сделать вывод, что поспешность – основной враг веры пролетариата в себя; не только потому, что путь к коммунизму долог и тернист, но и потому, что вера основана на теории и обращена в будущее, в то время как поспешность – это капитуляция перед настоящим, зацикленность на получении немедленных результатов. В истории именно она во многом способствовала дезориентации рабочего движения. Она лежит в основе всех течений, считавших вместе с Бернштейном, что «цель – ничто, движение – все», и тем самым отказавшихся от классовых принципов. Принимала ли она форму оппортунизма, как у ревизионистов рубежа XIX и ХХ вв. или у троцкистов в 1930-е гг.; или авантюризма, как у независимых социал-демократов в 1919-м и Компартии Германии в 1921 гг., – эта мелкобуржуазная политическая торопливость неизменно вела к обмену будущего на чечевичную похлебку, если использовать библейский образ. И причиной подобного абсурдного поведения всегда является утрата веры в рабочий класс.

В историческом развитии пролетариата прошлое, настоящее и будущее представляют собой единое целое. И каждое из них служит нам предупреждением об опасности. Опасность прошлого – в забвении его уроков. Опасность настоящего – в обманчивой видимости, в непонимании сути вещей, в ожидании немедленных результатов. Будущее представляет опасность тогда, когда пренебрегают теоретической работой.

Все это напоминает нам о том, что защита и развитие теоретического арсенала рабочего класса – специфическая задача революционных организаций, и последние несут особую ответственность за сохранение исторической веры в пролетариат.

5. Доверие, солидарность и партийность могут быть утрачены

Как мы отмечали, ясность и единство – две важнейшие основы деятельности, осуществляемой с верой и убежденностью. В случае интернациональной классовой борьбы пролетариата единство рано или поздно найдет воплощение во всемирном рабочем совете. Политическим проявлением этой тенденции уже сегодня являются возникающие в борьбе рабочие организации. Помимо подобных организованных проявлений, свидетельствует о нем и рабочая солидарность, даже на уровне отдельных личностей. Пролетариат – первый класс, в среде которого нет разнообразия экономических интересов; в этом смысле проявляемая им солидарность предвещает характер общества, за которое он борется.

Но важнейшее, неизменное проявление классового единства – это наличие революционной организации со своей программой. Следовательно, она является высочайшим проявлением доверия к пролетариату.

Доверие как таковое лежит в основе строительства революционной организации. Здесь вера в миссию пролетариата находит непосредственное выражение в классовой политической программе, марксистском методе, историческом потенциале класса, отношениях с ним организации, ее принципах функционирования, вере активистов и различных составляющих организации в себя и друг в друга. В частности, прямым проявлением веры в рабочий класс является единство политических и организационных принципов и различных частей организации: единство цели и действия, классовой цели и средств ее достижения.

Доверие проявляется в политической и организационной жизни. В первом случае это лояльность политическим принципам, а также вера в способность марксистской теории развиваться вслед за действительностью. Во втором – лояльность пролетарским принципам функционирования организации и способность развивать внутри нее отношения солидарности и доверия. Результатом подрыва доверия на том или ином уровне обязательно будет нарушение единства организации, без которого невозможно ее существование.

На организационном уровне наиболее последовательным проявлением доверия, солидарности и единства стало то, что Ленин назвал партийностью. История рабочего движения знает три ярких примера партийности: немецкая социал-демократическая партия в 1870-1880-е гг., большевики с 1903 г. до революции 1917-го, Итальянская коммунистическая партия (ИКП) и Фракция, вышедшая из нее в годы реакции. На этих примерах мы рассмотрим характер и динамику партийности, а также опасности, ей угрожающие.

А) Немецкая партия в своем функционировании базировалась на организационных принципах, выработанных I Интернационалом в борьбе с бакунизмом и лассальянством. Принципы эти утвердились в партии после ряда организационных конфликтов, а необходимость защиты ее от государственных преследований позволила укрепить солидарность между ее отдельными членами и различными частями. Именно в героический период «подполья» в немецкой партии получили развитие традиции бескомпромиссной защиты принципов, теоретической работы и организационного единства, сделавшие ее бесспорным лидером мирового рабочего движения. Мощным катализатором всех этих качеств выступила солидарность в повседневной борьбе. Однако к концу XIX столетия дух партийности в ней исчез почти полностью, и это дало Розе Люксембург основания заявитьxvii, что в какой-нибудь сибирской деревне гуманности больше, чем во всей партии. Еще задолго до изменения программы отказ от солидарности предвещал грядущую измену прежним принципам.

Б) Но знамя партийности подхватили большевики. И здесь прослеживаются те же характерные особенности. Большевики унаследовали организационные принципы от немецкой партии, утвердили их во всех партийных ячейках в процессе организационной борьбы, за годы подпольной работы укрепили солидарность. Без этих качеств большевики никогда не прошли бы испытание революцией. Хотя между августом 1914-го и октябрем 1917 гг. партия пережила ряд политических кризисов и не раз вынуждена была противостоять проникновению откровенно буржуазного влияния не только в свои ряды, но и в партийное руководство (имеется в виду поддержка войны в 1914 и в феврале 1917 гг.), – единство организации, ее способность выявлять разногласия, исправлять ошибки и действовать внутри рабочего класса никогда не ставились под вопрос.

В) Как известно, задолго до окончательной победы сталинизма дух партийности в партии Ленина полностью исчез. Но на этот раз его знамя подняла Итальянская коммунистическая партия, а затем, в годы сталинской контрреволюции, ее левая Фракция. ИКП унаследовала организационные принципы и традиции большевизма. Она определила свои представления о партийной жизни в борьбе со сталинизмом, а позднее обогатила их методологией, разработанной Фракцией. И произошло это в самых ужасных условиях, выстоять в которых позволила практическая солидарность.

В конце второй мировой войны итальянские левые отвергли, в свой черед, организационные принципы, являвшиеся их отличительным признаком. В действительности, ни полурелигиозная пародия на коллективизм, предложенная бордигистами после войны, ни неформальный федерализм «Баттальи» не имеют ничего общего с организационными принципами итальянских левых 1920-х гг. В частности, произошел полный отказ от концепции Фракции.

Левые коммунисты Франции восприняли эти организационные принципы и дух партийности. Сегодня это живое наследие хранит ИКТ.

Г) Дух партийности можно утратить. Организации и течения прошлого, которым он был присущ больше всего, в итоге лишились его безвозвратно. […]

Обстоятельства, при которых это происходило, отличались в приведенных выше примерах. Опыт постепенного перерождения массовой партии или интеграции ее в государственный аппарат изолированного пролетарского бастиона, возможно, уже никогда не повторится. И все же следует извлечь отсюда уроки общего характера. В каждом случае:

- дух партийности исчезал в переломный исторический момент: в Германии при переходе от восходящей стадии капитализма к его упадку; в России с отступлением революции; а у итальянских левых на спаде революционного подъема, сменявшегося контрреволюцией. Сегодня, со вступлением капитализма в стадию распада, партийность также находится под угрозой.

- иллюзорные представления о том, что невозможно утратить уже завоеванное, притупили необходимую бдительность. Ярким примером такой иллюзии является «Детская болезнь» Ленина. Сегодня подобная опасность исходит от переоценки организационной зрелости ИКТ.

- поспешность и нетерпеливость открывают двери программному и организационному оппортунизму. Особенно нагляден в этой связи пример итальянских левых, ибо исторически он нам наиболее близок. Стремление расширить наконец свое влияние и завербовать новых членов побудило итальянских левых в 1943-1945 гг. позабыть уроки Фракции, а бордигистскую Интернациональную коммунистическую партию в 1980-1981 гг. отказаться от прежних программных принципов. Сегодня ИКТ также сталкивается с аналогичным искусом, связанным с изменением исторической ситуации.

- все это стало проявлением на организационном уровне утраты веры в рабочий класс, что неизбежно отразилось и на уровне политическом (меньшая ясность программы). ИКТ само по себе с подобным до сих пор не сталкивалось – в отличие от различных «тенденций», откалывавшихся от него (как, например, Внешняя фракция ИКТ или «Парижский кружок», которые отвергли теорию упадка капитализма).

В последние месяцы сочетание таких факторов, как ослабление теоретической работы и бдительности, определенная эйфория, вызванная успехами организации, и, как следствие, нежелание видеть трудности, а также возрождение клановости сигнализируют об опасности утраты партийного духа, организационного перерождения и теоретического склероза. Подрыв доверия в наших рядах и неспособность сделать решающий шаг в укреплении солидарности лежат в основе подобной тенденции и могут привести к отказу от программы или исчезновению организации.

6. Нет партийности без личной ответственности

После борьбы 1993-1996 гг. против клановости стало возникать определенное недоверие к политическим и общественным отношениям, выходящим за формальные рамки организации. Дружба, любовь, социальные связи, проявления личной солидарности, дискуссии с товарищами на политические темы и не только на деле рассматривались как неизбежное зло, как плодотворная почва для развития клановости. И наоборот, формальные структуры нашей организации стали считаться едва ли не панацеей от возникновения этого бедствия.

Такая реакция на появление кланов свидетельствует о недостаточном понимании нашей теории, что делает нас беззащитными перед подобного рода опасностью. Как мы подчеркивали выше, клановость отчасти возникла как неверная реакция на реальную проблему нехватки доверия и солидарности в наших рядах. И подорвала их остатки. Именно клановость уничтожила дружеские отношения между нами: нельзя по-настоящему дружить против кого-то, а подлинная дружба не исключает взаимной критики. Клановость разрушила важнейшую традицию политических дискуссий и общественных связей между товарищами, подменив их «неформальными обсуждениями» за пределами организации. Усиливая атомизацию, подрывая доверие избыточным и ненужным вмешательством в личную жизнь товарищей, социально изолируя их от организации, клановость убила солидарность, проявления естественного внимания к товарищам, которые могут испытывать какие-либо личные затруднения.

Невозможно одолеть клановость, используя ее же оружие. Побороть ее способно не недоверие к развитию политической и общественной жизни за формальными рамками собраний и секций, а подлинная вера в традиции рабочего движения.

За подобным неоправданным недоверием к «неформальной» жизни организации кроется мелкобуржуазное утопичное представление о существовании некой гарантии от возникновения кружковщины, своеобразного катехизиса, который предохранил бы от клановости. Это превратило бы устав в незыблемый закон, внимание к товарищам в слежку за ними, а солидарность – в формальный ритуал.

Одним из мелкобуржуазных методов подрыва веры в будущее является мертвящий догматизм, который видится защитой от непредвиденных случайностей. Именно он неоднократно побуждал «старую гвардию» большевиков обвинять Ленина в отказе от принципов и традиций большевизма. Это – своего рода консерватизм, подрывающий революционный дух. Никто не защищен от подобной опасности, как показывает дискуссия в Социалистическом Интернационале по польскому вопросу, когда Вильгельм Либкнехт и отчасти Энгельс избрали такую линию поведения по отношению к Розе Люксембург, предложившей пересмотреть прежнюю позицию поддержки независимости Польши.

На самом деле клановость, поскольку исходит она от промежуточных слоев, нестабильных и лишенных будущего, принимает самые разнообразные и непостоянные формы. В истории она выступала и под видом богемной неформальности, и столь любимых деклассированными элементами параллельных структур, но могла использовать и официальные структуры организации, и напускной формализм, и мелкобуржуазное стремление к порядку. В организации, где дух партийности слаб, а дух противоречия силен, неформальный клан имеет больше шансов на успех; в более строгой атмосфере, при высоком доверии к центральным органам, кланы могут приспосабливаться к существующим структурам и делать вид, что соблюдают все формальности.

Клановость, как и монета, имеет две стороны. Исторически она обречена на колебания между двумя полюсами, которые, казалось бы, исключают друг друга. У Бакунина, однако, мы обнаруживаем как бы «синтез» обоих аспектов: анархистская абсолютная свобода личности, провозглашенная «Альянсом» официальным, и слепая вера и повиновение, которых требовал «Альянс» тайный.

«Как иезуиты, только не с целью порабощения, а освобождения народного, каждый из них отказался даже от собственной воли. В комитете, равно как и во всей организации, мыслит, хочет, действует не лицо, а только коллективность», – писал Баккунин. Такая организация, продолжал он, характеризуется «тем безусловным доверием, которое имеют к нему известные вам и уважаемые вами лица»xviii.

Четко определены социальные отношения членов подобной организации: «Все нежные, изнеживающие чувства родства, дружбы, любви, благодарности и даже самой чести должны быть задавлены в нем единою холодною страстью революционного дела»xix.

Здесь можно ясно увидеть, что монолитность – не изобретение сталинизма, корни ее уходят в свойственное клановости отсутствие веры в поставленную историческую задачу, жизнь в коллективе и пролетарскую солидарность. Для нас в этом нет ничего нового и удивительного. Хорошо известная мелкобуржуазная боязнь личной ответственности толкает многих ярых индивидуалистов в объятия сект, где они утрачивают всякую самостоятельность мышления.

Поистине заблуждается тот, кто верит, что члены организации способны побороть клановость, не чувствуя своей личной ответственности. Было бы паранойей полагать, будто наблюдение со стороны коллектива способно заменить убежденность и бдительность каждого активиста. На самом деле клановость включает в себя неверие в возможность жизни в коллективе и личной ответственности.

В чем разница между дискуссиями, которые ведут товарищи друг с другом за пределами собраний, и клановыми «неформальными обсуждениями»? В том, что первые связаны с организацией, а вторые нет? Да, хотя, невозможно формализовать каждую дискуссию. Важно прежде всего то, как она ведется. Мы должны крепить дух партийности, ибо никто не сделает это за нас. Он останется пустыми словами, если активисты не научатся доверять друг другу. Точно так же невозможна подлинная солидарность, если каждый член организации не осознает ее необходимость.

Если бы борьба против кружковщины зависела исключительно от здоровой обстановки в формальных коллективных структурах, проблемы клановости в пролетарских организациях не существовало бы вообще. Кланы развиваются из-за ослабления бдительности и ответственности у отдельных активистов. Вот почему часть Установочного текста 1993 годаxx была посвящена тому, как распознать поведение, которому каждый товарищ обязан противодействовать. Личная ответственность необходима не только в борьбе против клановости, но и для позитивного развития здоровой жизни пролетариата. В этом случае активисты учатся думать самостоятельно, и в основе их доверия лежит теоретическое, политическое и организационное понимание характера дела рабочего класса, а не лояльность тому или иному товарищу из центрального комитета или страх перед ним.

«Новый курс должен начаться с того, чтобы в аппарате все почувствовали, снизу доверху, что никто не смеет терроризировать партию.

Совершенно недостаточно, чтобы молодежь повторяла наши формулы. Нужно, чтобы молодежь брала революционные формулы с боем, претворяла их в плоть и кровь, вырабатывала себе собственное мнение, собственное лицо, и была бы способна бороться за собственное мнение с тем мужеством, которое дается искренней убежденностью и независимостью характера. Пассивное послушание, механическое равнение по начальству, безличность, прислужничество, карьеризм – из партии вон! Большевик есть не только человек дисциплины, нет, это человек, который, глубоко сверля, вырабатывает себе в каждом данном случае твердое мнение и мужественно и независимо отстаивает его не только в бою прошв врагов, но и внутри собственной организации»xxi.

В другой работе Троцкий добавлял: «Величайший героизм в военном деле, как и в революционном, это героизм правдивости и ответственности.»xxii.

Коллективная и личная ответственность не только не исключают друг друга – они взаимозависимы и взаимообусловлены. Как подчеркивал Плеханов, умаление роли личности в истории связано с фатализмом, несовместимым с марксизмом: «Если некоторые субъективисты, стремясь отвести “личности“ как можно более широкую роль в истории, отказывались признать историческое движение человечества законосообразным процессом, то некоторые из их новейших противников, стремясь как можно лучше оттенить законосообразный характер этого движения, по-видимому, готовы были забыть, что история делается людьми и что поэтому деятельность личностей не может не иметь в ней значения»xxiii.

Подобный отказ от всякой личной ответственности связан также с мелкобуржуазным демократизмом, желанием заменить принцип «от каждого по способностям» реакционным и утопическим уравниванием всех членов коллектива. Этот подход, который мы осудили в Установочном тексте 1993 года, не может быть целью ни сегодняшней организации, ни будущего коммунистического общества.

Одной из задач, стоящей перед всеми нами, является следование примеру тех великих революционеров (и знаменитых, и безвестных борцов за дело рабочего класса), которые не отреклись от наших программных и организационных принципов. Это не имеет никакого отношения к культу личности. Как подчеркивал Плеханов в заключение своей работы о роли личности: «И не для одних только “начинателей”, не для одних “великих” людей открыто  широкое  поле действия. Оно открыто для всех, имеющих очи, чтобы видеть, уши, чтобы слышать, и сердце, чтобы любить своих ближних. Понятие великий есть понятие относительное. В нравственном смысле велик каждый, кто, по евангельскому выражению, “полагает душу свою за други своя”»xxiv.

Вместо заключения

Отсюда следует, что углубленное понимание вопросов, которые мы начали обсуждать более года назад, сегодня является для нас важнейшим приоритетом.

Наша задача – создать такие политические и организационные структуры, которые лучше всего способствовали бы развитию доверия и солидарности. Она занимает центральное место в организационном строительстве – и представляет собой одно из самых трудных искусств и наук. Именно она закладывает основы единства организации, этого «нерушимого» пролетарского принципа. Как и во всяком коллективе, единство требует общих правил поведения. В нашем конкретном случае они частично зафиксированы в уставе, тексте 1981 года о функции и функционировании и Установочном тексте 1993 года. Необходимо неоднократно обращаться к этим текстам, особенно когда единству организации угрожает опасность. Они должны учить нас неослабевающей бдительности.

В наших рядах существует ошибочное представление о том, что вопросы эти просты, и достаточно принять постановление о доверии, чтобы оно возникло. А поскольку солидарность проявляется на практике, достаточно «just go and do it» (просто делать это). Нет ничего более далекого от истины! Организационное строительство – дело крайне сложное и тонкое. Доверие – самый хрупкий и труднодостижимый продукт человеческой культуры. Его очень сложно обрести и совсем легко утратить. Вот почему, сталкиваясь с недостатком доверия к той или иной части организации, необходимо прежде всего задаться вопросом, что можно сделать всем коллективом, чтобы развеять недоверие и даже страх в наших рядах. То же самое относится к солидарности. Хотя подобные трудности вполне «естественны» для рабочего класса, поскольку он существует в буржуазном обществе, где немало факторов противодействует проявлениям солидарности. Кроме того, проникновение чуждой идеологии ведет к ошибочным представлениям о ней: так, например, отказ публиковать тексты некоторых товарищей объяснялся проявлением солидарности, а причины ряда политических разногласий виделись в личной жизни активистовxxv. […]

В частности, в стремлении обрести доверие нашим лозунгом должно стать благоразумие и еще раз благоразумие.

Нашим основным оружием в борьбе против утраты доверия является марксистская теория. Она лучше всего позволяет противостоять стремлению добиться немедленных результатов и осознать долговременную перспективу. Лишь она может лежать в основе подлинной, научной веры в пролетариат, на которой, в свою очередь, базируется вера различных частей класса в себя и друг в друга. Только подобный теоретический подход позволяет нам добраться до самых корней организационных проблем, к которым следует подходить со всей серьезностью и рассматривать в исторической перспективе. В отсутствии живой традиции по данному вопросу и испытаний репрессиями ИКТ должно внимательно изучить опыт рабочего движения прошлого, его сознательное стремление к развитию действенной солидарности в своих рядах.

Если история сделала нас особенно уязвимыми перед угрозой возникновения кланов, то она же дала нам все средства для их преодоления. В частности, мы никогда не должны забывать, что интернациональный характер организации и образование информационных комиссий необходимы для восстановления взаимного доверия в критические моменты его утраты.

Либкнехт-старший сказал о Марксе, что тот относился к политике как к предмету исследования. Как мы показали, именно привнесение все большей сознательности в жизнь общества освобождает человечество от хаотического влияния слепых сил, делает возможным доверие, солидарность, победу пролетариата. Чтобы преодолеть существующие трудности и разрешить поставленные вопросы, ИКТ должно тщательно изучить их, ибо, как говорил философ, ignorantia non est argumentum (невежество – не аргумент) (Спиноза, «Этика»)).