Всякий раз в период упадка, оказавшись перед лицом крайнего обострения противоречий системы, государство, гарант сохранения общественного устройства и отношений классового господства, стремиться усилиться вплоть до подчинения себе всей жизни общества. Гипертрофия административного аппарата Римской империи и абсолютной монархии явилась проявлением упадка рабовладельческой и феодальной общественных формаций.

При капиталистическом упадке общая тенденция к государственному капитализму является одной из основных характерных черт общественной жизни. В этот период каждый национальный капитал, лишенный возможностей для дальнейшего развития и неизбежно сталкивающийся с острой межимпериалистической конкуренцией, вынужден наиболее эффективно организовываться, экономически и вооруженным путем противостоять как своим соперникам, так и крайнему обострению социальных противоречий. Единственная сила в обществе, способная взять на себя решение этих задач – государство.

Действительно, только государство может:

• подчинить своему централизованному контролю всю национальную экономику и смягчить ослабляющую ее конкуренцию на внутреннем рынке, чтобы как единое целое противостоять конкурентам на рынке мировом;

• контролировать вооруженные силы, необходимые для защиты его интересов в условиях крайнего обострения международных противоречий;

• наконец, при помощи репрессивных органов и все более давящей бюрократии, упрочить внутреннее единство общества, которому угрожает усиливающийся распад его экономических основ, поддерживать силовыми методами сохранение социальной структуры, все менее приспособленной к управлению человеческими отношениями, вызывающей все больший протест, ибо постепенно становится ясна ее абсурдность с точки зрения самого выживания общества.

В экономическом плане эта тенденция к государственному капитализму (никогда не нашедшая свое законченное воплощение) проявляется в передаче государству всех рычагов производственного аппарата. Это не отменяет закон стоимости, конкуренцию или анархию производства, являющиеся основными характерными чертами капиталистической экономики. Они продолжают существовать на мировом уровне, где законы рынка царят по-прежнему и определяют условия производства в каждой стране, какую бы сильную роль государство ни играло в ее экономике. Так что если законы стоимости и конкуренции, казалось бы, «нарушаются», то лишь для того, чтобы обеспечить им лучшее применение. Если представляется, что анархия производства отступает перед лицом государственного планирования, она с еще большей силой проявляется в мировом масштабе, в особенности, в острых кризисах системы, которые госкапитализм не способен предупредить. Огосударствление капитализма является не «рационализацией» его, а лишь проявлением его загнивания.

Это огосударствление происходит либо постепенно, путем слияния «частных» и государственных капиталов (это, скорее, вариант самых развитых стран), либо резкими скачками, в форме массированной и всеобщей национализации, как правило там, где частный капитал наиболее слаб.

Действительно, если тенденция к госкапитализму имеет место во всех странах мира, она усиливается и становится очевиднее там, где наиболее заметны проявления упадка: исторически во время открытых кризисов или войн, географически в самых слаборазвитых странах. Но госкапитализм не является специфическим феноменом отсталых стран. Напротив, хотя степень огосударствления зачастую выше при слаборазвитом капитализме, подлинный контроль государства над экономической жизнью в целом эффективнее в наиболее развитых странах из-за высокого уровня концентрации правящего в них капитала.

В политическом и социальном плане тенденция к госкапитализму проявляется в том, что как в крайних тоталитарных формах (например, фашизм или сталинизм), так и в формах, маскирующихся под демократию, государственный аппарат, и в особенности исполнительная власть, осуществляет все более мощный, вездесущий и систематический контроль над всеми сферами общественной жизни. В гораздо более высокой степени, чем во время упадка рабовладения или феодализма, государство капиталистического упадка стало чудовищной, холодной и безличной машиной, в конечном итоге поглотившей само существо гражданского общества.