В первой части этой серии, мы увидели, что коммунизм не древняя мечта человечества, или благое пожелание, а единственная формой общества, которая может преодолеть противоречия, раздирающие капиталистическую систему. В результате развития производительных сил до беспрецедентного уровня и создания  мировой экономики, капитализм вступил в эпоху упадка.

Перманентное варварство этой эпохи сделало коммунизм необходимостью не только для дальнейшего прогресса человечества, но даже для его простого выживания. Поэтому, вопреки тем, кто объявил уже о  «смерти коммунизма», когда распались сталинистские режимы востока, мы утверждаем, что невозможно реформировать капитализм или сделать его более гуманным.

Во  второй части мы собираемся рассмотреть аргументы тех, кто говорит нам, что коммунистическое общество, как его предвосхитил  Маркс и другие мыслители, в любом случае невозможно осуществить, потому что такие характерные черты людей капиталистической эпохи, как, например, человеческий  эгоизм, жажда  богатства и власти, война всех против всех, есть действительно неизменные выражения «природы человека». 

Природа человека

«Природа человека» немного напоминает философский камень, который алхимики искали в течение столетий. До настоящего времени, все существенные поиски «общественных инвариантов» (как назвали бы их социологи), т.е. характеристик человеческого поведения, которые являются одними и теми же во всех обществах,  закончились доказательством того, что человеческая психология и отношения изменчивы и связаны с социальной структурой, в которой развивается индивид.

Фактически, если бы мы захотели указать на фундаментальную характеристику этой «природы человека», которая отличает человека от других животных, нам пришлось бы указать на огромное значение «приобретенного» в противоположность «врожденному»; на решающее влияние, оказанное образованием, общественным окружением, в котором воспитываются человеческие существа.

«Паук совершает операции, напоминающие операции ткача, и пчела постройкой своих восковых ячеек посрамляет некоторых людей-архитектров. Но и самый плохой архитектор  от наилучшей пчелы с самого начала отличается тем, что, прежде чем строить ячейку из воска, он уже построил ее в своей голове» (Маркс К. Капитал. Т. 23, с.189).

Пчела генетически запрограммирована на создание совершенных шестиугольников, то же самое с почтовым голубем, который может найти свой дом с расстояния в сотни миль, или с белкой, прячущей орехи. С другой стороны, законченная форма структуры, задуманная нашим архитектором, не столько определена генетическим наследством, сколько целыми комплексами элементов, данных обществом, в котором он/она живет. Идет ли речь о виде устройства, которое нам дали указание создать, материалы и инструменты, которые могут быть использованы, производственные методы и навыки, которые могут быть применены, научное знание и художественные каноны, которыми мы руководствуемся, - все это определено общественными условиями. Не говоря о том, что доля, сыгранная во всем этом «врожденными» характеристиками, переданными генетически архитектору его родителями, может быть по существу сведена только к тому факту, что плод их союза не был пчелой или голубем, а человеческим существом подобным им: т.е. к индивидуальной принадлежности к виду животных, для которого «приобретенный» компонент является, безусловно, самым главным фактором взросления.

То же самое касается способа поведения, который есть, прежде всего, результат способа производства. Воровство считается «преступлением», сбоем в функционировании общества, но это общество постигло бы катастрофа, если бы оно было обобществлено. Тот, кто ворует или кто шантажирует, похищает или убивает людей с целью кражи, является «преступником» и будет почти единодушно рассматриваться как вредный, антиобщественный элемент, кому должно «препятствовать в нанесении вреда» (за исключением, конечно,  если он осуществляет эту кражу в рамках существующих законов, тогда, например, навык в выжимании прибавочной стоимости из пролетариата будет превозноситься и великодушно вознаграждаться, точно так же как генералы, натренированные в массовых убийствах, - награждаются медалями). Но поведение, известное, как кража, и преступники, такие как  воры, убийцы, и т. д.  точно также хороши, как и все, что могут сделать с ними законы, эксперты, полисмены, тюрьмы, детективные фильмы, криминальное чтиво.

Могло бы все это существовать, если бы не было что украсть, притом, что изобилие, ставшее возможным благодаря развитию производительных сил, находилось бы в свободном распоряжении каждого члена общества? Очевидно, что нет! И мы могли бы представить на много больше примеров в подтверждение того, насколько поведение, отношения, чувства и связи между человеческими существами обусловлены общественными обстоятельствами.

Скептик будет протестовать против этого, утверждая, что если антиобщественное поведение существует, то не имеет значения какую форму оно примет в различных формах общества. Главное заключается в том, что в самой «природе человека» заложен антиобщественный элемент, элемент агрессивности, направленный против других, «потенциальная преступность». Они аргументируют это тем, что очень часто люди воруют без всякой материальной нужды; что существуют преступления без причины; что, если нацисты смогли совершить такие зверства, так это потому, что есть какое-то зло в человеке, которое только вырывается на поверхность в определенных условиях. Фактически же такие возражения как раз показывают, что нет никакой природы человека «плохой» или «хорошей» самой по себе; человек - общественное животное, чьи безграничные возможности принимают различное выражение в зависимости от условий, в которых он существует.

Статистика красноречиво отвечает на этот вопрос, существует ли эта «природа человека», которая почему-то ухудшается в периоды общественных кризисов, когда мы наблюдаем рост преступности и всех видов неадекватного поведения. Напротив, не является ли развитие антиобщественных отношений среди увеличивающегося числа индивидуумов выражением того факта, что существующее общество становится все более и более неспособным удовлетворять человеческие потребности, потребности, которые являются в высшей степени общественными и которые не могут дальше удовлетворяться в системе, которая все меньше и меньше функционирует как со-общество?

Но тот же дух сомнения спешит обосновать свое опровержение возможности коммунизма уже следующими аргументами: «Вы говорите об обществе, которое действительно удовлетворит человеческие потребности, но жажда собственности и власти над другими есть самые существенные человеческие потребности, и коммунизм, который их отвергает, не в состоянии, поэтому удовлетворить человеческие потребности. Коммунизм невозможен, потому что человек является эгоистом.

В своем «Введении в политическую экономию» Роза Люксембург описала реакцию британской буржуазии, когда в результате завоевания Индии последняя столкнулись с народами, которые не имели никакой частной собственности. Они утешали себя, утверждая, что эти люди были дикарями, но все это несколько смущало людей, которых учили, что частная собственность была чем-то естественным, чтобы прийти к заключению, что это точно были дикари, которые имели самый искусственный способ существования!

Фактически, человечество имеет такую «естественную потребность в частной собственности», что обходилось без нее более миллиона лет. А во многих случаях эта естественная потребность была привита только после кровавой резни, как в случае с индийцами, описанными Розой Люксембург. Точно также с торговлей, этой «единственной в своем роде естественной» формой обращения продуктов, незнакомство  аборигенов с которой так шокировало колонизаторов. Неотделимая от частной собственности, она появилась вместе с ней и исчезнет с ней.

Существует также идея, что если бы не было никакой прибыли, чтобы стимулировать развитие производства, если бы индивидуальное усилие работника не было вознаграждаемо заработной платой, никто не производил бы что-либо больше определенного минимума. Но обратите внимание, именно при капитализме; т.е. в системе, основанной на прибыли и наемном труде, где любое научное открытие должно быть самоокупаемо, где труд является проклятием для подавляющего большинства работников, учитывая его продолжительность, его интенсивность, и его бесчеловечную форму, никто не желает производить больше определенного минимума.

С другой стороны, разве ученый, который посредством своих исследований участвует в развитии технического прогресса, всегда нуждается в материальном стимуле для работы? Хотя, в общем, он получает меньше, чем коммерческий руководитель, который палец об палец не ударил для развития познания.

А разве физический труд обязательно всегда является тягостным? Если бы это было так, обмолвился бы кто-нибудь о любви к ручному труду, разве имело бы место такое увлечение поделками и многими видами ремесел, изделия которых зачастую бывают очень дорогими?

Фактически, когда труд не является отчужденным, бессмысленным, изнурительным, когда его результат не становится больше силой, враждебной рабочим, а служит действительному удовлетворению потребностей коллектива, тогда труд становится главной человеческой потребностью, одной из сущностных форм расцвета человеческого потенциала. В коммунистическом обществе, люди будут производить ради удовольствия.

Потребность во власти

Поскольку руководители и управленцы существуют сегодня, отсюда делают вывод, что никакое общество не может обходиться без руководителей, что мужчины и женщины никогда не смогут жить без передачи своих полномочий начальству и без подчинения ему. Мы не будем здесь повторять то, что марксизм говорит о роли политических учреждений, о природе государственной власти. Это может быть резюмировано в простой идее, что существование политического руководства, власти одних людей над другими, есть результат существования внутри общества конфликтов и борьбы между группами индивидуумов (общественными классами) с антагонистическими  интересами. Общество, в котором люди конкурируют друг с другом, в котором у них разнонаправленные интересы, в котором производительный труд есть проклятие, в котором принуждение есть постоянный жизненный фактор, в котором самые элементарные человеческие потребности растоптаны для подавляющего большинства, такое общество нуждается в начальниках точно так же, как в полиции и религии. Но как только все эти противоречия будут упразднены, мы вскоре увидим, как отпадет необходимость в начальстве и самой власти.

Наш скептик ответит: «Но человек нуждается в господстве или в подчинении другим. Любой тип общества, который существует сегодня, все еще основан на власти одних людей над другими. Верно, что у раба, у которого всегда цепи на ногах, может сложиться впечатление, что для него нет никакого другого способа  ходьбы, но у свободного человека никогда не будет такого мнения. В коммунистическом обществе свободные мужчины и женщины не будут похожи на лягушек из сказки, желающих иметь короля. «Потребность» в утверждении власти одних над другими есть  обратная сторона того, что может быть названо рабским сознанием. Существенный пример такого, - послушный армейский адъютант, который всегда рявкая отдает приказы своим подчиненным.

Вывод: если люди чувствуют потребность утвердить свою власть над другими, так это потому, что они не имеют власти над своей собственной жизнью и над ходом развития общества в целом. Воля к власти в каждом буржуазном индивидууме есть мера его собственного бессилия. В обществе, в котором человеческие существа больше не являются бессильными рабами либо природных, либо экономических законов, в обществе, в котором они стали от них свободными и сознательно могут использовать эти законы для своих собственных целей, в обществе, в котором они будут «господами без рабов, они не будут больше нуждаться в жалком суррогате власти - господстве над  другими.

То же самое с агрессивностью, как и с так называемой «жаждой власти». Сталкиваясь с постоянной агрессией общества, которое смешивает их с грязью, обрекает их на вечные муки и подавляет большинство их основных желаний, индивидуумы обязательно будут агрессивны. Это не более чем жизненный инстинкт, который есть во всех животных. Некоторые психологи считают, что агрессия является присущей всем животным разновидностям и будет поэтому проявлять себя во всех обстоятельствах. Но даже если это есть тот случай, который дает  человечеству шанс использовать эту агрессию для борьбы с материальными препятствиями, которые стоят на пути нашего собственного развития, мы еще посмотрим, есть ли реальная необходимость направлять агрессию против других людей.

Человеческий эгоизм

Лозунг «каждый сам за себя» предположительно считается основным человеческим свойством. Тем не менее, это  только характеристика буржуазного общества с ее идеалом человека «обязанного всем самому себе», которая  является просто идеологическим выражением экономической действительности капитализма и не имеет никакого отношения к «природе человека» как таковой. Иначе кому-то пришлось бы заявить, что «человеческая природа» была радикальным образом преобразована, начиная с примитивного коммунизма, или хотя бы начиная с феодализма с его деревенской общиной. Фактически индивидуализм в широком масштабе вошел в мир идей, когда мелкие независимые собственники появились в сельской местности (когда крепостничество было отменено) и в городах.

Состоящая из мелких собственников, тех, кто оказался более успешен, обогнав своих конкурентов,  буржуазия была фанатичным приверженцем этой идеологии и рассматривала его, как природное явление. Например, без всяких колебаний  для этого использовалась теория эволюции Дарвина, чтобы оправдать общественную «борьбу за выживание», войну всех против всех.

Но с появлением пролетариата, объединенного класса par excellence, была пробита брешь в тотальном господстве индивидуализма. Для рабочего класса, солидарность - элементарное предварительное условие защиты его материальных интересов. На этом уровне аргументации, мы можем уже ответить тем, кто утверждает, что человеческие существа - «естественные эгоисты». Если они эгоистичны, то они также и разумны, и простое желание защитить свои интересы толкает их в направлении объединения и солидарности, как только общественные условия позволяют это.

Но это не все: в этом общественном бытии par excellence, солидарность и альтруизм есть сущностные потребности и проявляются по-разному. Люди нуждаются в солидарности других, но сами также нуждаются в том, чтобы проявлять солидарность с другими. Кое-какие проявления этого мы можем видеть даже в таком отчужденном обществе как наше. Они находят свое выражение в той, на первый взгляд, банальной идее, что каждый желает быть полезным для других.

Некоторые на это возразят, что альтруизм также есть форма эгоизма, потому что те, которые поступают так, делают это, прежде всего, для своего собственного удовольствия. Достаточно справедливое замечание, но это только другой способ подтверждения правоты идеи, которую защищают  коммунисты, что нет никакой существенной противоположности между индивидуальным и коллективным интересом.

Противоположность между индивидуумом и обществом есть выражение эксплуатации в обществе, обществе, основанном на частной собственности (т. e. частной в отношении к другим). Все очень логично: какая может быть гармония между теми, кто страдает от угнетения и существующих институтов, которые гарантируют и увековечивают это угнетение? В таком обществе альтруизм может проявиться только в форме благотворительности или жертвы, т.е. отрицания других или отрицания себя; он не проявляется здесь как утверждение и взаимное дополнение расцвета себя и расцвета других.

В противоположность тому, в чем буржуазия хотела бы нас уверить, коммунизм не есть отрицание личности. Это капитализм, который превращает рабочего в придаток машины, отрицает личность. Это отрицание личности достигло своих граничных пределов в специфической форме загнивающего капитализма - государственного капитализма.

При коммунизме, в обществе, которое избавилось от этого врага свободы, прежде всего,  государства, когда будут ликвидированы все основания для его существования, каждый член общества будет жить в царстве свободы. Поскольку человечество может реализовать свои безграничные возможности только общественным образом, и поскольку антагонизм между индивидуальным и коллективным интересом исчезнет, новые  огромные перспективы будут открыты для расцвета каждой личности.

Так же далек коммунизм от той мрачной унификации, к которой привели буржуазия и капитализм.  Коммунизм - это, прежде всего, общество разнообразия, потому что он ломает разделение труда, которое закрепляет за каждым индивидуумом одну роль на всю оставшуюся жизнь. При коммунизме, каждый новый шаг вперед в познании или развитии технологий не будет вести к росту специализации, а будет служить расширению поля человеческой активности, через которое каждый индивидуум сможет развиваться. Еще Маркс и Энгельс отмечали:

«...как только появляется разделение труда, каждый приобретает свой определенный, исключительный круг деятельности, который ему навязывается и из которого он не может выйти: он - охотник, рыбак или пастух, или же критический критик и должен оставаться таковым, если не хочет лишиться средств к жизни, - тогда как в коммунистическом обществе, где никто не ограничен исключительным кругом деятельности, а каждый может совершенствоваться в любой отрасли, общество регулирует все производство и именно поэтому создает для меня возможность делать сегодня одно, а завтра - другое, утром охотится, после полудня ловить рыбу, вечером заниматься скотоводством, после ужина предаваться критике, - как моей душе угодно, - не делая меня в силу этого, охотником, рыбаком, пастухом или критиком»(Немецкая идеология. Т. 3, с. 31-32).

Любой буржуа и все скептики и демагоги могут подтвердить, что такой коммунизм создается ради гуманизма; человеческие существа могут создать такое общество и жить в таком обществе!

Но сохраняется аргумент, с которым часто приходится иметь дело: «Хорошо, коммунизм необходим и действительно возможен. Да, мужчины и женщины могли бы жить в таком обществе. Но сегодня человечество так угнетено капитализмом, что никогда не сможет обрести силы, чтобы осуществить столь грандиозные преобразования как коммунистическая революция». Мы попытаемся ответить на это возражение в следующей части нашей статьи.