Носильщики в Хитброу выступают в поддержку уволенных рабочих общепита. Нью-Йоркские транспортные рабочие и 1,5 млн работников английских муниципальных служб проводят забастовки за достойное пенсионное обеспечение для настоящего и будущего поколений. Почтовые работники Белфаста в ходе своей дикой стачки идут маршем через католические и протестантские районы, открыто отрицая религиозно – сектантское деление. Автомобилестроители Германии отвергают попытки правительства настроить друг против друга работников разных предприятий и вместе борются против сокращений.

Больше невозможно считать рабочую солидарность устаревшей, вышедшей из моды идеей. Она является центральным моментом нарастающего всемирного возрождения борьбы рабочего класса, возрождения, новые доказательства которого можно видеть каждый день: борьба 40 тысяч текстильщиков Вьетнама, стачечная волна, охватившая летом прошлого года Аргентину, сопровождавшееся классовым насилием выступление рабочих грандиозных строек Дубая.

Борьба студентов Франции против Договора первого найма (ДПН) – это часть всемирного подъема классовой борьбы. Она не имеет ничего общего с предыдущими межклассовыми выступлениями студенческой молодежи. Перед лицом омерзительной атаки на молодые поколения рабочих, атаки, которая узаконивает негарантированность работы под предлогом, что борется с ней, студенты поняли, что их место – в лагере классовой борьбы. И здесь также вопрос солидарности находится в самом центре движения.

Солидарность студенческого движения.

В то время, как некоторые хотели поставить специфически студенческие требования в качестве центральной темы борьбы против введения ДПН, студенческие собрания решили соединить эти требования с интересами всего рабочего класса.

Сила студенческого движения состоит именно в том, что оно решительно встало на почву классовой борьбы эксплуатируемых против эксплуататоров. Оно сделало это, приняв методы и принципы борьбы, присущие рабочему классу. Первый из этих принципов – солидарность. Порвав с идеей «каждый за себя» и «если я буду хорошим студентом и три года буду держаться тише воды и ниже травы, со мной ничего не случится», студенты приняли единственный подход, возможный в борьбе рабочего класса против капитала: солидарность и коллективную борьбу. И эта солидарность охватывала не только студентов. С самого начала студенты обращались к наемным рабочим – не только для того, чтобы завоевать их поддержку, но и потому, что хорошо понимали, что атаке правительства подвергся весь рабочий класс. Благодаря своему динамизму, активности и призывам к солидарности студенты на многих факультетах смогли завоевать поддержку преподавателей и административных работников – в частности, предлагая им проводить совместные общие собрания.

Другой очевидно пролетарской чертой движения является то, что оно содействовало развитию сознания его участников. Университетская стачка началась «заслонами» – массовыми пикетами. Но эти пикеты не расценивались как средства, с помощью которых меньшинство может навязать свою волю большинству – как утверждают СМИ и маленькие группы «антипикетчиков». Для наиболее сознательных и активных студентов пикеты были средством, с помощью которого они могут показать свою решимость и прежде всего привлечь максимально возможное число своих товарищей к участию в общих собраниях, на которых значительная часть студентов, раньше не понимавших все значение правительственного нападения и необходимость бороться против него, была переубеждена в ходе дебатов.

Эти общие собрания – организуемые во все большем масштабе, создающие ответственные перед собой стачечные комитеты и другие комиссии и являющиеся подлинными легкими движения – эти общие собрания являются классическим средством пролетарской борьбы. В частности, эти общие собрания открыты для посторонних и не замкнуты в себе – в отличие от большинства профсоюзных собраний, на которые открыт доступ только для работников данного предприятия да еще для профсоюзных чиновников. Очень скоро в этих общих собраниях стали участвовать студенты других университетов, что усилило чувство солидарности между разными общими собраниями и позволило тем, кто отставал в своей борьбе, брать  пример с тех, кто шел впереди. Это также является характерной чертой рабочих собраний, когда они достигли определенного уровня сознательности и организованности. Открытость собраний вскоре перестала ограничиваться студентами других университетов и  охватила также людей, не являющихся студентами. В частности, рабочие и пенсионеры, родители и деды студентов и старшеклассников обыкновенно встречали очень теплый прием на собраниях, особенно когда они выступали за усиление и расширение движения, прежде всего за охват им наемных рабочих.

Мы можем видеть, как перед угрозой замечательной мобилизации студентов на классовой основе формируется священный союз всех столпов капиталистического порядка: правительства, репрессивных органов, СМИ и профсоюзов.

Стратегия подрыва движения при помощи насилия.

Правительство использовало разнообразные тактические приемы, чтобы протолкнуть свой новый безжалостный закон. В частности, оно прибегло к «колоссальной хитрости», пытаясь провести этот закон через парламент во время университетских каникул. Трюк провалился: вместо деморализации и демобилизации студенческой молодежи он вызвал ее гнев и содействовал еще большей ее мобилизации. После этого правительство использовало репрессивные силы, чтобы помешать Сорбонне быть местом собраний и центром объединения борющихся студентов, какими были другие университеты. Правительство хотело стянуть всю борющуюся энергию парижских студентов к символу студенческой революционности, каким является Сорбонна. Сперва некоторое количество студентов попалось в эту ловушку. Но очень скоро большинство студентов продемонстрировало свою зрелость – и движение отказалось поддаваться на провокацию, каковой было присутствие усиленно экипированного ОМОНа на улицах Латинского квартала. После этого правительство, при соучастии профсоюзов, с которыми оно обсуждало пути шествия демонстрации, устроило подлинную ловушку для демонстрантов в Париже 16 марта, когда те в конце пути оказались окружены полицией. Студенты не поддались на новую провокацию, но в сложившейся ситуации молодежь из пригородов начала насильственные действия, столь широко показанные по телевидению. Насильственные действия в основном происходили в районе Сорбонны, и было понятно, что решение завершить марш здесь было не случайным. Целью было запугать тех, кто решил прийти на большую демонстрацию, намеченную на 18 марта. И снова маневр правительства провалился: численность участников демонстрации 18 марта была исключительно велика. Наконец, 23 марта, с благословения полиции, «мародеры» из пригородов атаковали самих демонстрантов, беспричинно грабя и избивая их. Многие студенты были деморализованы подобными нападениями и говорили: «Когда нас бьет ОМОН, это только усиливает нашу решимость, но когда это делают парни из пригородов, за которых мы тоже боремся, это подрывает нашу мораль». Но гнев студентов направился в основном против властей – после того, как стало понятно, что полиция является соучастницей подобных нападений. Вот почему Саркози пообещал, что впредь полиция не допустит подобных нападений на демонстрантов. На самом деле понятно, что правительство пытается подорвать движение изнутри, используя отчаяние и слепое насилие части молодежи пригородов, молодежи, являющейся жертвой капиталистической системы, которая обращается с ней с крайней жестокостью. И здесь реакция большинства студентов была очень достойной и ответственной: вместо того, чтобы организовывать контрнасилие против юных «мародеров» из пригородов, студенты решили – например, на факультете Цензье – создать «комиссию по пригородам», задачей которой является ходить к молодежи бедняцких кварталов и объяснять ей, что борьба студентов и старшеклассников – это также борьба за молодежь, погруженную в отчаяние массовой безработицы и социальной отверженности.

СМИ служат Саркози.

Разнообразные попытки правительства деморализовать борющихся студентов и вовлечь их в бесконечные столкновения с репрессивными силами, были встречены студентами с мудростью и достоинством. Но напрасно мы будем пытаться узнать об этом в СМИ, которые превзошли самих себя в своей роли проституток капиталистической пропаганды. На телевидении сцены насилия в конце определенных демонстраций показывались вовсю, но ничего не говорилось про общие собрания, про замечательную организацию и зрелость движения. Но поскольку попытка создать амальгаму борющихся студентов и «мародеров» не сработала, даже Саркози был вынужден сказать, что он проводит различие между хорошими студентами и «головорезами». Это не остановило СМИ от изображения сцен насилия на телевидении и на страницах газет – вперемешку с другими сценами насилия, например, с нападением израильской армии на тюрьму в Иерихоне и с взрывами бомбистов – самоубийц в Ираке. После провала наиболее грубых идеологических трюков, пришло время для более искусных специалистов по психологическим манипуляциям. Их целью было распространить страх, недоверие, бессознательное принятие мысли, что демонстрации означают насилие – и это даже в том случае, если официальная пропаганда формально утверждает противоположное.

Роль профсоюзов.

Студенты и рабочие распознали большинство этих манипуляций. Вот почему пришло время вмешаться пятой колонне буржуазного государства – профсоюзам. Недооценив уровень сознательности и активности молодых батальонов пролетариата, правительство загнало себя в ловушку. Очевидно, что оно не может уступить. Рафарэн уже сказал в 2003г.: «Улица не может управлять государством». Отступающее правительство теряет свой авторитет и открывает путь для еще более опасных для буржуазии движений, особенно в современной ситуации, когда в рабочем классе в результате роста безработицы, негарантированности работы и прочих непрерывных атак на жизненный уровень скопился огромный запас недовольства.

С конца января профсоюзы организовывали «дни действий» против ДПН. А с того момента, когда студенты начали борьбу и призвали рабочих присоединиться к движению, профсоюзы – с единодушием, которое мы не наблюдали уже долгое время – выдают себя за лучших союзников движения. Но не надо позволять себя обманывать: при всей их кажущейся непримиримости к правительству, профсоюзы не делают ничего, чтобы на самом деле мобилизовать рабочий класс.

На французском телевидении каждый день можно слышать воинственные декларации профсоюзных лидеров вроде Тибо и Майи. Но на рабочих местах профсоюзы и их лидеры молчат. Очень часто профсоюзные листовки с призывом участвовать в стачке или демонстрации – если подобные листовки вообще выпускаются! – выходят только в самый день намеченной акции. Профсоюзы организовали – в небольшом количестве – общие собрания на предприятиях, подобных ЕДФ и ГДФ (электричество и газ), но именно на этих предприятиях профсоюзы особенно сильны и не боятся утратить контроль. Эти собрания не имеют ничего общего с теми собраниями, которые мы наблюдаем в университетах в последние месяцы: рабочих приглашают мирно слушать успокоительные речи профсоюзных чиновников, посвященные преимущественно грядущим выборам в производственные комиссии. Когда руководитель ВКТ Бертран Тибо, приглашенный на большое телевизионное «Жюри» 26 марта, настаивал, что наемные рабочие имеют свои собственные методы борьбы, отличные от методов борьбы студентов, и что он не хочет, чтобы какая-либо группа учила другую, он говорил вполне всерьез: для профсоюзных чиновников самая страшная угроза возникнет в том случае, если методы борьбы студентов будут приняты наемными рабочими, т.к. это будет означать, что профсоюзы перестанут контролировать ситуацию и не смогут больше выполнять свою роль надсмотрщиков над пролетариями – роль, которая является их главной функцией в буржуазном обществе. Даже когда профсоюзы говорят радикальные речи – как они делают это сейчас– их единственной целью является завоевать доверие рабочих, чтобы затем быть в состоянии саботировать их борьбу, когда последняя станет причинять серьезное беспокойство правительству и капиталистам.

Это должны помнить не только студенты, но и рабочие – это знание пригодится в ходе будущих классовых боев.

В момент написания данной статьи невозможно предвидеть, чем закончится дело. Но даже если священный союз защитников капиталистического порядка одержит победу над замечательной борьбой студентов, последние, как и другие отряды пролетариата, не будут деморализованы. Они уже достигли двух замечательных результатов. С одной стороны, буржуазия будет вынуждена либо умерить свои атаки на пролетариат, либо снова подвергнуться риску столкнуться с проблемами, подобными тем, какие сейчас создала для нее борьба студентов. С другой стороны – и это главное – эта борьба представляет собою незаменимый опыт для нового поколения пролетарских борцов.

Больше чем полтора века назад Маркс и Энгельс писали в «Коммунистическом Манифесте»: «Рабочие время от времени побеждают, но эти победы лишь преходящи. Действительным результатом их борьбы является не непосредственный успех, а все шире распространяющееся объединение рабочих». Солидарность и динамизм борьбы, ее коллективная организация через общие собрания – эти достижения современной борьбы студентов показывают путь будущей борьбы всего пролетариата.   

Интернациональное коммунистическое течение, 28.03.2006.

Массовая мобилизация студентов во Франции против атак правительства Ширака – Вильпена – Саркози, которое хочет силой навязать Договор первого найма (ДПН) (1) – это часть происходящего в настоящее время всемирного возрождения интернациональной пролетарской борьбы. Это движение не имеет ничего общего с предыдущими межклассовыми движениями студенческой молодежи. Оно представляет собою часть борьбы всего пролетариата. С самого начала движение прочно стояло на пролетарской почве, оно боролось против экономического наступления правительства, против того отсутствия будущего, которое капитализм обещает молодым поколениям. Борющиеся студенты оказались способны отодвинуть на задний план специфически студенческие требования (такие, например, как реформа системы дипломов о высшем образовании) и вместо этого выдвинули на первое место общие требования всего пролетариата: «Нет  ДПН! Нет негарантированной работе, увольнениям и безработице!».

Сила движения состоит прежде всего в растущей и активной боевой СОЛИДАРНОСТИ. Студенты и старшеклассники поняли, что их сила – в единстве, и сомкнули ряды, чтобы воплотить в жизнь старый лозунг рабочего движения «Один за всех и все за одного!». Именно поэтому они смогли увлечь за собой преподавателей и административных работников университетов, которые проводят свои собственные общие собрания (ОС). Студенты в университетах открыли свои общие собрания для своих родителей и других пролетариев, и даже для пенсионеров (например, в университете Париж 3 Цензье (1а)). Они просили их выступать и предлагать своими  идеями. «Ящики для предложений» были размещены на улицах, на общих собраниях, в супермаркетах, на рабочих местах, в Интернете и т.д. Именно таким образом наиболее сознательные и решительные отряды движения смогли сделать солидарность живой и действенной и расширить свою борьбу в направлении всего пролетариата.

Массовые общие собрания – душа движения

В дни, последовавшие за демонстрацией 7 марта, массовые студенческие общие собрания распространились по университетам Парижа и провинции. Вильпен (2), «железный человек» буржуазии, придерживался жесткой линии, ДПН был одобрен парламентом, потому что не подвергалось сомнению, что «улица не должна управлять» (как сказал экс-премьер Рафарэн в 2003г., когда пропихивал реформу пенсионной системы, по которой, старики, 40 лет подвергавшиеся эксплуатации в наемном рабстве, после этого должны были жить жить в нищете). Но студенты не сдались. Лекционные залы, где проходили ОС, были переполнены, стихийные демонстрации возникали одна за другой, особенно в столице. Студенты прорвали блокаду СМИ и вынудили их отказаться от обычных замалчивания и лжи.

10 дней, с 8 до 18 марта, «потрясли мир» французского правящего класса. Студенты все сильнее и сильнее самоорганизовывались в духе СОЛИДАРНОСТИ и ЕДИНСТВА со всем пролетариатом.

В столице динамика борьбы распространялась из университета в Цензье, который стоял в авангарде движения, движения, стремившегося к расширению борьбы и централизации пролетарского контрнаступления.

На ОС приходящих рабочих приветствовали с распростертыми объятиями. Их приглашали участвовать в дискуссиях, делиться опытом. Все, кто участвовал в ОС в Париже и в некоторых провинциальных городах (особенно в Тулузе), были поражены способностью молодого поколения поставить свой дух творческой инициативы на службу классовой борьбе. Особенно в Цензье, богатство дискуссий, чувство ответственности студентов, избранных в стачечные комитеты, их способность организовать движение, вести собрания, давать всем желающим возможность высказывать свою точку зрения, способность убеждать остальных студентов и разоблачать саботажников посредством столкновения аргументов в дискуссии, полностью подтвердили жизненность и силу молодого поколения пролетариата.

Студенты постоянно защищали суверенный характер общих собраний, с избранными и отзываемыми депутатами (имеющими вручаемые и отбираемые мандаты) и с открытым голосованием. Каждый день новая группа студентов (как членов, так и не-членов профсоюзов) образовывала президиум, который вел дискуссию – иными словами, не было постоянного президиума, происходила ротация его членов.

С целью распределить задачи, централизовать, координировать и контролировать движение, стачечный комитет университета Парижа 3 Цензье решил избрать различные комиссии: Пресса; комиссию «Воодушевление и Размышление», чьей целью было исследовать более широкие вопросы; «Приглашение и Информация» и т.д.

Именно благодаря подлинной демократии на ОС и благодаря централизации борьбы, студенты могли решать, какие действия предпринимать, чтобы движение расширялось и в конце концов охватило и рабочих на предприятиях.

Динамика распространения движения на весь пролетариат

Студенты ясно понимали, что успех борьбы зависит от присоединения к ней наемных рабочих (как сказал один из студентов на координационной встрече в Иль-де-Франс 8 марта: «если мы останемся изолированными, из нас сделают отбивную»). Чем дольше правительство Вильпена отказывалось отступать, тем решительнее становились студенты. Чес жестче действовал Саркози (3), тем недовольнее становились рабочие и тем больше «избирателей» выражали несогласие.

Наемные рабочие, более привыкшие к классовой борьбе (а равным образом и менее глупые фракции буржуазии) знали, что логика борьбы ведет к массовой стачке (а не к всеобщей стачке, которую предлагали некоторые профсоюзы и некоторые анархисты), если только правящий «сброд» останется приверженным своей иррациональной логике.

Динамика, ведущая к расширению движения, к массовой стачке, возникла с самого начала студенческих мобилизаций и выражалась, повсюду по стране, в студенческих массовых делегациях к рабочим, работавшим недалеко от вузов и школ (4). Но этим делегациям преграждали путь профсоюзы (5) и рабочие оставались замкнутыми на своих рабочих местах, не имея возможности дискутировать со студенческими делегациями. «Маленькие сиу» (6) из парижских университетов проявили большую изобретательность, чтобы прорвать профсоюзную блокаду.

Чтобы поднять на борьбу рабочих, студенты изобретали  разные средства.  В Цензье был создан почтовый ящик, именуемый «ящиком для идей». В других университетах (например, в Париже Жуссье) возникла идея выходить пикетами на улицы и говорить прохожим о причинах своего недовольства, спрашивая их, какие идеи они могут предложить, потому что «любая идея стоит того, чтобы ее обсуждать». Подобные действия дали наибольший эффект в отношении рабочих, проходивших мимо студенческих пикетов или приходивших на студенческие собрания, чтобы выразить свою солидарность. Этих рабочих студенты просили помещать свои предложения в ящик, чтобы можно было попробовать реализовать их на практике. Благодаря своему опыту, студенты были способны отделять «хорошие идеи» (идущие в духе распространения движения) от «плохих идей» (которые разделяли и саботировали борьбу, чтобы поставить студентов под репрессии – такой «плохой идеей» была, например, идея «захватить Сорбонну»).

Во многих университетах и особенно в тех, которые шли в авангарде борьбы, студенты открыли лекционные залы, где проводились ОС, для наемных рабочих, безработных и даже пенсионеров. Они просили их поделиться опытом своей борьбы на рабочих местах. Они были готовы учиться у старших поколений. Но и старшим поколениям было чему поучиться у молодежи. Если во взаимном общении молодежь стремительно взрослела, то старики снова молодели. Связь поколений дала новый толчок движению. Величайшая сила борьбы и ее прекраснейшая победа заключается в самой борьбе, в солидарности и единстве всего пролетариата, всех его поколений и всех его групп.

Победа была достигнута не в парламенте, но в университетских лекционных залах. К досаде правительства, его шпионы, присутствовавшие на ОС, ничего не понимали. Они не могли предложить Вильпену никакой идеи. Адская троица Вильпен – Саркози – Ширак оказалась лишена идей. Поэтому им оставалось только продемонстрировать подлинное лицо буржуазной демократии – лицо полицейских репрессий.

Насилие полицейского государства показывает, что у буржуазии нет будущего

Студенческое движение – это нечто намного большее, чем просто протест против ДПН. Как сказал на демонстрации 7 марта преподаватель университета Париж – Талбиак, «ДПН – это не просто реальная частная атака правительства по экономическому вопросу, это – символ». Действительно, это символ банкротства капиталистической экономики.

ДПН является также своеобразным ответом буржуазного правительства на критику прошлых «ошибок» полиции («ошибок», которые осенью 2005г. «случайно» привели к гибели двух невинных подростков, которых некий «гражданин» заподозрил как «грабителей», а менты загнали в трансформаторную будку, где они и сгорели). Назначение пироманьяка Саркози на пост министра внутренних дел показало, что буржуазия неспособна извлекать уроки из своей собственной истории: она забыла, что «ошибки» полиции (среди которых – гибель Малика Уссекина в 1986г. (7)) были факторами радикализации рабочей борьбы. Сегодня репрессии против студентов Сорбонны, которые хотели только провести общее собрание (а не жечь книги, как утверждает лживый господин де Робьен) имели своим результатом усиление решимости студентов. Вся буржуазия и все ее наемные писаки твердят до одурения, что студенты являются «хулиганами» (или «сбродом», как изящно назвал Саркози молодежь пригородов).

Но ложь слишком велика, поэтому рабочие не поддались ей. Насилие хулиганов буржуазии доказало насильственную природу капиталистической системы и ее «демократического» государства – системы, которая выбрасывает миллионы пролетариев на улицы, системы, которая выжав за 40 лет из своих наемных рабов все соки, заставляет их затем жить в нищете на скудную пенсию, системы, которая навязывает свой «закон и порядок» полицейскими дубинками. Господин Вильпен продолжает притворяться глухим и доказывает справедливость старой шутки: «при диктатуре царит принцип «заткнитесь», при демократии – «говорите все, что вам угодно – вас все равно не будут слушать»». Но троица Вильпен – Саркози – Ширак пошла еще дальше, придумав лозунг «говорите все, что вам угодно – и заткнитесь».

А поскольку все эти господа обладают властью, они вовсю пользуются «солидарностью» СМИ и прежде всего главного средства идеологического отравления: телевидения. Целью бесчестного показа в СМИ сцен насилия является возбудить садомазохистскую страсть к бесцельному насилию, манипулировать толпой и развратить сознание пролетариев. Но чем больше телевидение показывает насилие, желая запугать и парализовать пролетариат, тем больше оно вызывает отвращение к себе (даже у правого электората).

Именно потому, что молодому поколению пролетариата и его самым сознательным отрядам принадлежит будущее, оно отказалось поддаваться на провокацию полицейского государства (и парализующих сил профсоюзов). Оно отказалось использовать бесцельное насилие отчаяния, свойственное буржуазии, молодым мятежникам из пригородов или немногим «анархистам» и «левакам».

Дети рабочего класса, находящиеся в авангарде студенческого движения, являются единственными, кто может открыть новую перспективу для всего общества. Эту перспективу пролетариат может развить благодаря своему историческому видению, благодаря уверенности в собственных силах, благодаря своему терпению, а также юмору (используя слова Ленина). Именно потому, что буржуазия – это класс, лишенный будущего, клика Вильпена находится в панике и может использовать только такое же лишенное будущего бесцельное насилие, как и молодые мятежники пригородов.

Решимость господина Вильпена не уступать студенческим требованиям отмены ДПН показывет одну вещь: мировая буржуазия никогда не отдаст свою власть мирным путем, из-за поражения на выборах. Чтобы покончить с капитализмом и создать подлинную человеческую общность, пролетариат в будущем должен будет защищать себя силой против насилия государства и его репрессивного аппарата. Но пролетарское насилие не имеет ничего общего с методами терроризма или мятежами в пригородах (чтобы там ни твердила буржуазная пропаганда, желающая оправдать репрессии против студентов, рабочих и, конечно же, коммунистических активистов).

Контрнаступление правящего класса с целью саботировать и коррумпировать движение.

Чтобы с успехом осуществить свое экономическое и политическое наступление на пролетариат, буржуазия разработала план, как сорвать борьбу против ДПН. Во-первых, она понадеялась, что студенческий протест рассеется сам собой во время студенческих и школьных каникул. Но студенты – это не послушные мальчики из церковного хора (даже если некоторые из них все еще ходят в церковь или в мечеть). Их борьба в период каникул продолжалась и даже усилилась.

Понятно, что профсоюзы сделали все, чтобы проникнуть в движении и присутствовали в нем с самого начала.

Но они совершенно не могли предвидеть, что полностью потеряют контроль над событиями в большинстве университетских городов.

Например, в Париже свыше тысячи студентов собрались в университете Париж 3 Цензье, чтобы вместе идти на демонстрацию. Когда они обнаружили, что ВКТ (8) уже разворачивает свои знамена впереди колонны, они использовали все средства транспорта и всю быстроту своих ног, чтобы обогнать профсоюз. В голове колонны студенты развернули свои собственные знамена с объединяющими лозунгами «Студенты и школьники, безработные, рабочие частного и государственного сектора, временные рабочие – все вместе в общей борьбе против безработицы и негарантированной работы!».

ВКТ оказалась в смешном положении. Она тащилась в хвосте колонны, позади студентов, со множеством своих знамен «ВКТ – механики», «ВКТ – РАТП» (9) и т.д. и т.п. За каждым из огромных красных знамен ВКТ можно было видеть небольшую кучку полностью дезориентированных активистов. Чтобы подбодрить свои войска, кадры сталинистской партии Мориса Тореза (который после Второй Империалистической войны просил бастующих шахтеров и рабочих Рено «засучить рукава» и вернуться к работе, потому что «стачка – это оружие трестов») пытались кричать радикальные лозунги.

Они пытались перекрикивать студентов с помощью громкоговорителей. Кадры ВКТ и ФРАНЦУЗСКОЙ «Коммунистической» Партии пытались воодушевить свои войска, побуждая их петь Интернационал. От этого старые сталинистские динозавры выглядели еще более смешно. Многие демонстранты и прохожие умирали со смеху. Можно было слышать реплики «Это еще смешнее, чем юмористическая передача» (10).

В ту же ночь лидер ВКТ Бернар Тибо сказал на телевидении: «верно, что в демонстрации обнаружился непредвиденный аспект». 

Профсоюзы разоблачили себя своими собственными маневрами. Господин де Робьен все еще не понял это,  когда, «возмущаясь» актами вандализма «студентов» в Сорбонне и размахивая несколькими книгами, порванными действовавшими под видом студентов буржуазными провокаторами, сказал, что «студенческий мятеж управляется крошечным меньшинством». Господин де Робьен неправильно понимает дело. Крошечное меньшинство управляет не студенческим движением, а всем человеческим обществом – меньшинство, которое не создает ничего, кроме эксплуатации и угнетения огромного большинства общества – трудящегося класса.

Профсоюзы, ВКТ и ФО (11), так и не оправились от неприятного сюрприза 7 марта. Вот почему некоторые, более умные, тележурналисты утверждают, что «профсоюзы были унижены». Они снова были унижены стихийными студенческими демонстрациями 14 марта. Неспособные сдержать свой гнев против «унизивших» их рабочих, которые выразили свою активную солидарность со студентами во время демонстрации 16 марта, профсоюзы в конце концов публично, перед телекамерами обнаружили свое сообщничество с войсками господина Саркози.

На демонстрации в Париже профсоюзная охрана, предоставленная ВКТ (связанной со сталинистской партией) и ФО (основанной после Второй Империалистической войны с помощью ЦРУ), шла во главе демонстрации навстречу ЦРС (12). Внезапно профсоюзная цепь распалась – как по мановению волшебной палочки! – и небольшое число проникших в ряды демонстрантов «камикадзе» бросилось к Сорбонне, чтобы поиграть с полицией в кошки-мышки. Все, кто собстственными глазами видел новые сцены насилия, говорят, что именно благодаря профсоюзной охране Вильпен и Саркози смогли пустить в дело полицейские дубинки и наполнить черные воронки.

Непрерывный показ по телевидению сцен насильственных столкновений во время парижской демонстрации имел главной целью вызвать страх перед демонстрацией 18 марта – чтобы многие рабочие и студенты, которые хотели участвовать в этой демонстрации, отказались делать это из страха перед насилием.

Дикторы телевидения были способны провозгласить «хорошие новости»: «движение идет на спад» (если верить теленовостям 16 марта).

Те, кто хотели, чтобы движение «пошло на спад» и заглохло – это сообщники Саркози, это силы профсоюзного контроля. И пролетариат начал понимать это. С помощью «радикальных» и лицемерных речей профсоюзы хотели спасти правительству шкуру.

Сталинистская партия и ее ВКТ достойны места в пантеоне Юрского парка (рядом с бронтозаврами из СНД (13)). Если до сих пор профсоюзы не смогли выполнить свою роль тушителей социального пожара, то это потому, что пироманьяки Вильпен и Саркози непрерывно подбавляли пожару новый огонь.

И если рабочие начали поддерживать борющихся студентов, то это потому, что они увидели, что профсоюзы на рабочих местах содействуют блокаде, которой СМИ подвергает массовые общие собрания.

Со времени демонстрации 7 марта профсоюзы еле волочили ноги, они колебались во всевозможных направлениях, только чтобы парализовать рабочих. Они прибегали ко всем разновидностям маневра, чтобы разделить и рассеять пролетарский гнев. Они пытались саботировать студенческое движение. Они даже радикализировали свой язык – очень поздно, на самом деле! – «требуя» отмены ДПН еще до начала переговоров (это не означает, что они перестали вести переговоры за спиной рабочих). Они даже угрожали «всеобщей» стачкой, чтобы заставить правительство «уступить». Они открыто заявляли, что не хочут, чтобы рабочие мобилизовались в солидарность со студентами. Прижатые к стене, теперь они пытаются вытащить из рукава козырную карту, используя немногочисленных экзальтированных ребят, лишь бы насилие продолжалось.

Единственным выходом из этого политического кризиса для французской буржуазии является чистка фасада республиканского государства. И этот подарок господину Вильпену на блюдечке с голубой каемочкой преподнесла коалиция ФСП, ФКП и «Зеленых» (14), которые вместе внесли предложение об отмене ДПН в Конституционный Совет (15). Благодаря подобному подарку от ФСП правительство сможет избавиться от ДПН с помощью «12 мудрецов» (16), сохранив приверженность формуле Рафарэна «улица не должна управлять» с добавлением «это должны делать 12 мудрецов из Конституционного Совета».

Величайшая победа – это сама борьба.

Желая сломить сорбоннских студентов (и их товарищей, приносивших им еду), господин Саркози открыл ящик Пандоры. И правительство Вильпена – Саркози вытащило из этого ящика «плохих идей» мнимых друзей пролетариата – профсоюзы. Мировой пролетариат должен быть благодарен французскому правительству. Размахивая пугалом Ле Пена (17) на последних президентских выборах, красно – бело – голубой (17а) правящий класс поставил к власти самого правого идиота в мире. И правое правительство принялось проводить политику, достойную «банановой республики».

Чем бы ни закончилось движение, оно уже является победой всего пролетариата.

Благодаря своему новому поколению, пролетариат смог прорвать профсоюзную «блокаду» классовой солидарности. Все части пролетариата, но особенно – его молодое поколение, приобрели чрезвычайно богатый опыт, который оставит глубокий след в их сознании.

Этот опыт принадлежит всему мировому пролетариату. Несмотря на умолчания «официальных» СМИ, «параллельные» СМИ, «неприрученные» телекамеры и прочие «свободные» радио – как и революционная пресса – смогут донести опыт борьбы во Франции до всего мирового пролетариата. Ведь этот опыт – только один из эпизодов всемирной пролетарской борьбы. Он – часть серии пролетарских выступлений, начавшихся в 2003г., и он подтверждает, что мировой пролетариат во всех промышленных странах приходит в себя после отступления, которое он пережил в результате компании о «смерти коммунизма», развязанной мировой буржуазией после падения в 1989г. режимов Восточного блока, режимов, называвших себя «рабочими» и «социалистическими». Одной из характерных особенностей современной рабочей борьбы является возрождение рабочей солидарности. В двух важнейших странах капиталистического мира – в США и Англии – солидарность является непосредственной причиной современной рабочей борьбы. Накануне рождества 2005г. рабочие Нью-Йоркского транспорта начали стачку не за самих себя, но для того, чтобы сохранить для молодых рабочих, которых наймут в будущем, те пенсионные льготы, которые существуют для работающих сейчас рабочих. Подобным же образом, стачка носильщиков лондонского аэропорта Хитроу, продолжавшаяся несколько дней осенью 2005г., была стачкой солидарности с рабочими общепита, ставшими жертвой антирабочего наступления их хозяина, компании «Гейт Гурмет».

Особое значение этих стачек состоит в том, что они являются частью продолжающейся тенденции к развитию борьбы, тенденции, которая не закончилась после движений в защиту пенсионного обеспечения рабочих во Франции и в Австрии в 2003г. – Австрия во время этого движения пережила крупнейшие уличные демонстрации за весь послевоенный период. Эта же тенденция нашла выражение в борьбе немецких автомобилестроителей (особенно на Даймлер – Крайслере и Опеле), борьбе, которая четко поставила вопрос рабочей солидарности против увольнений. Эта же тенденция снова проявилась в декабре 2005г. в Испании, на заводе СЕАТ в Барселоне, где рабочие боролись без и против профсоюзов, заключивших за спиной рабочих «позорный договор», по которому подвергались увольнению 600 человек.

Таким образом, студенческая борьба во Франции – это часть развивающейся на исторической арене борьбы, борьбы, итогом которой станет освобождение всех человеческих существ от капиталистического варварства. Молодые поколения, сегодня вступившие в борьбу на пролетарской классовой основе, открывают дверь этому бесклассовому будущему. Мы смело можем надеяться на них: на всей планете они продолжают готовить новый мир, свободный от конкуренции, прибыли, эксплуатации, нищеты и кровавого хаоса.

Очевидно, что дорога, ведущая к свержению капитализма, долгое время будет преисполнена трудностей и опасностей самого разного рода, но туман уже начинает рассеиваться и дорога начинает расчищаться…

Интернациональное коммунистическое течение, 17 марта 2006г.
 

Примечания.

1.        Его главной целью является позволить предпринимателям увольнять рабочих в первые два года их трудового стажа без предупреждения и без объяснения причин.

1а. Существующие в Париже университеты географически разбросаны по разным районам города и носят обыкновенно названия соответствующего района: Париж 3 Цензье, Париж - Жуссье, Париж -Талбиак и т.д. – прим. пер.

2.        Французский премьер-министр.

3.        Николя Саркози, министр внутренних дел, начальник полиции, приобрел известность своим обещанием «очистить» пригороды от «сброда».

4.        В Тулузе, например, студенты использовали университетскую печатную технику, чтобы напечатать 10 тысяч листовок, призывающих к солидарности с движением – затем эти листовки распространялись на предприятиях вокруг города.

5.        Игра слов: «блокировать» – в другом значении: пикетировать университеты.

6.        Непереводимое выражение, указывающее на предполагаемое вероломство индейцев.

7.        Студент, убитый полицией во время протестов против «реформы» университетов.

8.        Всеобщая конфедерация труда – профсоюз, до сих пор руководимый сталинистской Французской «Коммунистической» партией.

9.        РАТП – Парижская транспортная система.

10.     Во Франции ночная сатира на телевидении называется «Информационный гиньоль».

11.     Форс увриер – Рабочая сила.

12.     ЦРС – Республиканские отряды безопасности – французский аналог ОМОНа.

13.     Союз за Народное Движение (!!!) – название правящей партии Ширака.

14.     Т.е. Социалистическая партия, Французская «Коммунистическая» партия и Зеленые.

15.     Идея, что Конституционный Совет поможет правительству «сохранить лицо», объявив Договор первого найма неконституционным.

16.      Т.е. Конституционный Совет.

17.     Лидер фашистского Национального фронта, который был на 2-м месте после Ширака в первом туре президентских выборов в 2002г.

17а. Красно-бело-голубой – цвет французского флага - прим. пер.

 

Студенты, школьники, рабочие, занятые или безработные: общая борьба против капитализма!

С начала февраля, несмотря на школьные каникулы, студенты и старшие школьники, в основном в крупных городах страны, выражают свое недовольство экономическим наступлением со стороны государства и предпринимателей, Первым Трудовым Контрактом (ПТК).[1] И все это – вопреки блокаде буржуазных СМИ, в частности, телевидения, которое предпочитает освещать криминальные «подвиги» «варварских банд».[2] Возмущение студентов совершенно закономерно!

Образовательные учреждения (колледжи, лицеи, университеты…) превратились в фабрики по производству безработных, отстойники дешевой рабочей силы. И поскольку они это осознали, общие собрания студентов, например, в Кане, отправили делегации к работникам соседних предприятий и молодым безработным, призывая их присоединиться к борьбе. ПТК – это организованная нестабильность на рабочих местах. Но она затрагивает не только молодежь. Целые поколения страдают от нестабильности, безработицы и нищеты. Вот почему в некоторых университетах, например Париж-III Сансье, преподаватели и технический персонал также объявили забастовку в знак солидарности со студентами.

ПТК – проявление банкротства капитализма!

Столкнувшись с беспорядками, охватившими пригороды в ноябре прошлого года, буржуазия, ее правительство и политические партии восстановили порядок, прибегнув к объявлению комендантского часа и высылке за границу молодых иммигрантов, не уважающих свою «новую родину». Сегодня те, кто нами правит, с безграничным цинизмом хотят продолжить «зачистку»[3] детей рабочего класса: во имя «равенства возможностей» они сулят им, с введением ПТК, нестабильность и нищету. С этим контрактом молодые люди, которые изыскали «возможность» получить работу после окончания учебы, будут отданы на милость работодателей. Никаких перспектив найти жилье, создать семью, прокормить детей. Это означает, что каждый день им придется в страхе идти на работу и с тоской ожидать пресловутого «заказного письма» с роковым приговором: «УВОЛЕН»! Вот что такое наемное рабство! Вот что такое капитализм!

Единственное «равенство», предусмотренное ПТК – это равенство в нищете: скученность в городских гетто, временные подработки, безработица, минимальное пособие по безработице,[4] каждодневное выживание. Вот такое «светлое будущее» сулит правящий класс, буржуазия и ее «демократическое» государство детям рабочего класса!

Родители этих детей выступили в 2003 году против реформы системы пенсионного обеспечения, и тогда предшественник де Вильпена, господин Раффарен, имел наглость заявить: «У нас правит не улица!»

После наступления на «стариков» и будущих пенсионеров удар теперь направлен на «молодых» и будущих безработных! С ПТК капитализм показывает свое истинное лицо: лицо упадочной системы, которая не может предложить никакого будущего новым поколениям. Система поражена неразрешимым экономическим кризисом. После окончания второй мировой войны она тратила фантастические суммы на производство все более изощренных и смертоносных вооружений. А после войны в Заливе 1991 года не перестает проливать кровь в разных частях планеты. Та же самая обанкротившаяся система, тот же самый дошедший до крайности класс капиталистов обрекает во Франции миллионы людей на нищету и безработицу и сеет смерть на Ближнем Востоке, в Ираке, в Кот-д’Ивуар![5]

С каждым днем господствующая в мире капиталистическая система доказывает, что ее необходимо свергнуть. И поскольку люди начинают это понимать, на своем общем собрании студенты университета Париж-Тольбиак поддержали заявление, в котором говорится, что «необходимо покончить с капитализмом!» В среду 3 марта студенты университета Париж-Сансье пригласили театральную труппу исполнить перед ними революционные песни. Реет красное знамя, и многие сотни студентов, преподавателей, технических служащих поют «Интернационал». Распространяется «Манифест Коммунистической партии» Карла Маркса. В стенах университета произносят и подхватывают слово «РЕВОЛЮЦИЯ». Обсуждают классовую борьбу, вспоминают русскую революцию 1917 года и великих деятелей рабочего движения, таких, как Роза Люксембург, подло убитая вместе со своим товарищем Карлом Либкнехтом в 1919 году, во время немецкой революции, по приказу социалистической партии, стоявшей тогда у власти.

 Чтобы противостоять «варварской банде» в костюмах и галстуках, которая нами правит, молодые поколения должны вспомнить опыт своих предшественников, в частности, события Мая 1968 года.

Массовая стачка Мая 68-го указывает нам путь

На волне подъема, охватившей в то время университеты большинства развитых стран, в частности, США и Германии, наиболее массово выступили студенты французских университетов. Это выступление обрело еще больший масштаб, когда в борьбу вступил рабочий класс: бастовало 9 миллионов работников! Наиболее сознательные и боевые студенты тогда вышли за рамки своих специфических требований и объявили, что ведут ту же борьбу, что и рабочий класс. Они призвали рабочих приходить в занятые ими университеты и обсуждать положение и перспективы. Повсюду шли споры о революции, о необходимости низвергнуть капитализм.

Май 68-го не вылился в революцию, она еще не была возможна, поскольку кризис капитализма лишь начинался. Но буржуи испытали самый великий страх в своей жизни. И если правительству удалось взять под контроль ситуацию, то потому, что профсоюзы сделали все возможное, чтобы рабочие прекратили забастовку; потому, что левые партии, те, кто называют себя защитниками трудящихся, призвали участвовать в выборах, организованных режимом де Голля.[6]

Май 68-го показал, что революция – не пыльный музейный экспонат, что она не осталась в мятежном прошлом, а представляет собой единственное возможное будущее для общества. Более того, это мощное движение рабочего класса, поддержанное борющимися рабочими во многих других странах, продемонстрировало правящему классу, что тот уже не может ставить угнетенных под свои национальные знамена, что он не в состоянии развязать третью мировую войну, как в 1914-м и в 1939 гг. Если, в отличие от 30-х гг., экономический кризис не вылился во всеобщую бойню, то произошло это исключительно благодаря борьбе рабочего класса.

Будущее – в руках молодых поколений

Движение молодежи против ПТК показывает, что в недрах агонизирующего капитализма прорастают семена нового общества. Будущее – в руках этого нового поколения. Школьники и студенты начинают понимать, что, как будущие безработные и временно занятые, они в своем подавляющем большинстве принадлежат к рабочему классу. К эксплуатируемому классу, который капитализм пытается постепенно исключить из производства. К классу, которые не имеет иного выбора, кроме как ширить борьбу в защиту своих условий жизни и ради будущего своих детей. К классу, у которого нет иной альтернативы, кроме свержения капитализма с его эксплуатацией, нищетой, безработицей и варварством. К классу, который один только и может построить новый мир, основанный не на конкуренции, эксплуатации, погоне за прибылью, а на удовлетворении всех потребностей человеческого рода.

В 1914 году юные дети рабочего класса были брошены в окопы, чтобы стать пушечным мясом. Капиталистическая гиена, обагренная в крови угнетенных, выкосила эти молодые поколения, которые Роза Люксембург назвала «нежным цветом пролетариата».

Эта упадочная капиталистическая система искалечила и уничтожила детей рабочего класса, отправленных на фронт в 1914-м, а затем в 1939-м. На «нежный цвет пролетариата» двадцать первого века ляжет ответственность за ее разрушение в борьбе всего рабочего класса всех поколений.

Не так давно в Бразилии, в Университете Витория да Конкиста, студенты изъявили желание обсуждать историю рабочего движения. Они поняли, что из опыта прошлых поколений нынешние могут подхватить факел борьбы своих отцов и дедов. Эти студенты захотели услышать тех, кто мог бы эстафету прошлого, благодаря которому молодые поколения смогут построить будущее. Они открыли для себя, что живую историю классовой борьбы можно изучить не только по книгам (и в меньшей степени на школьной скамье), но и по делам. Они осмелились говорить, ставить вопросы, выражать несогласие, сопоставлять аргументы.

Во французских университетах, как и в бразильских, необходимо открыть общие собрания для всех желающих, рабочих, безработных, революционеров, которые хотят покончить с капитализмом.

Перспектива только одна – единство и солидарность всего угнетенного класса!

Последние несколько месяцев как государственный, так и частный сектора потрясают забастовки – в Германии, Испании, США, Индии, Латинской Америке. Протестуя против безработицы и увольнений, бастующие заявляют о необходимости солидарности всех поколений, безработных и занятых.

Студенты, школьники, ваше недовольство ПТК не приведет ни к чему, если вы останетесь изолированными в стенах университетов и лицеев! Не будучи непосредственно связаны с производством, вы не имеете никаких средств давления на буржуазию, не способны парализовать капиталистическую экономику.

Трудящиеся – наемные работники, безработные и пенсионеры! Необходимо подняться на борьбу, ведь теперь ведется наступление на ваших детей! Это вы произвели и продолжаете производить все богатства общества. Это вы – движущая сила борьбы против капитализма!

Молодые безработные из пригородов, не вы одни «исключены из жизни»! Сегодня вас обзывают «подонками». Это не впервой: в 1968 году ваших родителей, восставших против капиталистической эксплуатации, называли «клоунами».

Слепое насилие, поджоги машин – не единственная перспектива, не единственное будущее. На самом деле будущее – только за солидарной и объединенной борьбой всего рабочего класса, всех поколений! В забастовках, на общих собраниях, в дискуссиях на рабочих местах и в учебных аудиториях, на уличных манифестациях необходимо всем вместе выразить наше недовольство безработицей, временной занятостью и нищетой!

Долой ПТК! Долой капитализм! Рабочему классу нечего терять, кроме своих цепей. Приобрести он может весь мир.

Интернациональное коммунистическое течение

6 марта 2006 г.

500 тысяч студентов по всей Франции вышли на демонстрации в четверг 16 марта, и движение продолжает увеличиваться в масштабах; на главный вопрос последней недели – присоединятся или нет массы наемных работников к демонстрации, намеченной на субботу 18 марта – был получен конкретный ответ: по всей Франции на улицу вышло около 1 миллиона человек (1). Даже города, едва ли видевшие демонстрации на памяти ныне живущих, были охвачены движением: 15 тысяч человек вышли на демонстрацию в Пау, была даже демонстрация в Шалоне – на – Сене, в самом сердце сельской Франции.

Для всех активистов и сторонников ИКТ, участвовавших в движении в последние недели, особенно с момента демонстрации 7 марта, это были замечательные, воодушевляющие дни. Мы не пытаемся дать здесь подробный рассказ о событиях (у нас просто нет времени!), но скорее просто указать на то, что считаем самыми замечательными моментами движения.

Некоторые могут спросить: почему коммунистическая организация могла так безоговорочно – как это сделала ИКТ – включиться в студенческое движение? Студенты, в конце концов, это не класс и не часть рабочего класса. На самом деле, есть две причины:

1). Нужно понимать различие, существующее во Франции между «высшими школами» и университетами. Первые в основном предназначены для детей правящего класса (2) и их выпускники – «инженеры» – имеют практически гарантированную хорошо оплачиваемую работу на государственной службе или в крупных корпорациях; на самом деле, вся эта система чрезвычайно похожа на систему «номенклатуры», посредством которой правящий сталинистский класс бывшего СССР обеспечивал свою преемственность. С другой стороны, университеты предоставляют квалифицированную рабочую силу для промышленности высоких технологий и сферы услуг. Минимум, необходимый для присоединения к армии низкооплачиваемых техников, работающих на заводах, в лабораториях и в оффисах французской экономики – это 3 года (или даже 5 лет) обучения в университете после окончания школы. В этом смысле огромное большинство студентов университетов – это и дети пролетариев, и сами – будущие пролетарии. В этом заключается большое отличие с ситуацией мая 1968г., когда только 7% молодежи посещали университеты (а также отличие по сравнению с другими европейскими странами, где в вузы идет намного меньший процент молодежи).

2). Цель студенческого движения – заставить правительство отменить Договор первого найма с его испытательным двухлетним периодом, на протяжении которого наниматель может уволить работника без предупреждения и объяснения причин – это вопрос, затрагивающий весь пролетариат, включая массы безработной молодежи трущоб, чьи гнев и ненависть проявились в ходе бунтов прошлой осенью. Студенты хорошо понимают это – и поэтому последовательно сопротивляются попыткам свернуть борьбу на путь «университетских реформ» (в частности, европейского стандарта диплома о высшем образовании), настаивая, что они борются не за чисто студенческие интересы, но за дело, касающееся всех наемных работников.

Единство поколений

Для тех из нас, кто принадлежит к «старшему поколению» и кто участвовал в борьбе, инициированной во всем индустриализованном мире событиями мая 1968г., одна из самых замечательных особенностей современного движения состоит в исчезновении «пропасти между поколениями», о которой столь много говорят СМИ. Родители нового поколения пролетариата, начавшего движение 1960-1970-х годов, пережили страшные поражения, нанесенные рабочему классу контрреволюцией, пережили страдания 1930-х годов и ужасы Второй Империалистической войны (а также и иллюзии о победе «великих демократий» после войны). Молодежь выросла в другом мире и часто испытывала глубокое недоверие к старшим (сильнее всего это проявлялось в Германии, где был распространен лозунг «Не верьте всем, кто старше 30 лет!» – этот лозунг отражал недоверие молодежи к тому, что она считала наследием нацизма в поколении, прошедшем через войну). Ничего подобного нет сегодня. Наоборот: старшие активисты ИКТ, пришедшие в политику в 1968г., бывают растроганы, когда видят парней и девушек, которые могли бы быть их детьми (и которые в некоторых случаях действительно являются их детьми!), приходящих к ним за советом и желающих учиться из истории их борьбы. 50-60-летние активисты могут выступать на массовых митингах молодежи – и их слушают, иногда даже аплодируют (на самом деле, аплодировали всем выступлениям активистов ИКТ – иногда даже с большим энтузиазмом). В Тулузе наш товарищ – преподаватель в университете, всем известный как активист нашей организации, был встречен аплодисментами на массовом митинге из более чем 1 тысячи студентов, попросивших его подготовить «альтернативный курс» по истории революционного движения. В Гренобле несколько ребят пригласили другого нашего товарища на массовый митинг, сказав ему «мы ждем от тебя, чтобы ты разоблачил предательство профсоюзов», - что он и сделал, в меру своих сил и с превеликим удовольствием.

Единство поколений, когда опыт старших соединяется с динамизмом молодых – это чрезвычайно важная особенность новой ситуации в мире вообще, но прежде всего – в пролетариате. Сегодня против капитала борются два поколения пролетариев, не испытавших разгрома: старшее поколение пережило поражения 1980-х годов и ужасную реакцию 1990-х, но оно не сломлено, и память о днях его молодости – это память о классовой борьбе, а не о империалистической войне.

Исключительный уровень организации

Движение организуется массовыми митингами (известными как общие собрания, ОС), которые голосует за продолжение стачки на промежуток времени от одного митинга до следующего. Очевидно, что уровень и прочность организации значительно различаются в разных университетах. Во многих случаях ОС руководятся самопровозглашенным президиумом, назначенным студенческим профсоюзом (обычно – УНЕФ), который стремится доминировать в дискуссиях и препятствовать выступлениям не-членов профсоюзов. Но в других университетах – особенно в Париже 3 Цензье, который очевидным образом находится в авангарде борьбы, уровень организации и зрелость студентов воистину изумительны. Вот как начинается там каждый митинг: вначале представляется предлагаемый президиум из трех человек, каждый из которых называет свое имя и свой курс, и добавляет, состоит ли он или она в профсоюзе или в политической организации (преобладают те, кто не состоят); президиум меняется каждый день и ничего не делается без одобрения общего собрания: затем даются отчеты (сперва отчеты разных комиссий – «Размышление и действие», Пресса, «Внешние контакты» и т.д., затем отчитываются делегаты, направленные на национальные или региональные Координации (созданные, чтобы координировать борьбу в различных университетах). И это – не единственная замечательная черта общих собраний – все могут говорить – даже те, кто не имеет отношения к университету; выступающие имеют по три минуты (как много, оказывается, можно успеть сказать за три минуты!); вносятся предложения и записываются на доску, висящую за президиумом, чтобы все могли их видеть. В конце митинга голосуются все предложения; в некоторых случаях президиум предлагает кому-то выступить «за», а кому-то – «против» предложения, если оно недостаточно понятно.

Нужно подчеркнуть, что своей эффективностью общие собрания обязаны не столько президиуму, сколько поразительной зрелости всех участников: все ораторы выслушиваются, все ораторы сами соблюдают регламент. Из знакового языка глухонемых был заимствован жест молчаливого одобрения, чтобы не прерывать оратора выкриками или аплодисментами. В Нанте президиум успокоил чрезмерно словоохотливый энтузиазм собрания словами: мы не на телевидении.

Правдой будет сказать, что своим собственным путем и в более ограниченных масштабах, французская молодежь сейчас выступает как наследница не только мая 1968г., но и польских рабочих, боровшихся со сталинистским государством в 1980г.

Здоровый инстинкт

Несмотря на то, что общие собрания часто руководятся профсоюзным президиумом, существует всеобщее здоровое недоверие к попыткам отнять у общих собраний власть принимать решения. В Париже 3 Цензье мы были свидетелями двух дебатов, которые иллюстрируют это особенно хорошо: дебат о характере мандата, данного общим собранием его делегатам на региональную Координацию Иль-де-Франс, и о предложении создать информационное бюро, которое было бы разновидностью «распространителя информации», назначенного региональной Координацией.

На дебате о мандатах первоначально столкнулись сторонники «свободного» и «императивного» мандатов. Первые предлагали, чтобы делегаты на Координации действовали по собственной инициативе, даже если бы их решения оказались в противоречии с мандатами общего собрания. Вторые хотели обязать делегатов голосовать только в соответствии с решениями и обсуждениями общего собрания. Как быстро обнаружилось, одна из главных слабостей императивного мандата – это то, что делегат не может ничего сказать о любом новом предложении, которое предварительно не было обсуждено на общем собрании. В течение 10 минут президиум смог убедительно и понятно предложить и поставить на голосование промежуточное решение: полуимперативный мандат, обязывающий голосовать в соответствии с решениями общего собрания, но оставляющий простор для собственной инициативы делегатов по тем вопросам, которые не обсуждались на общем собрании.

Предложение создать «координационное бюро» было отвергнуто после 5-минутного обсуждения, потому что было бы бесполезно вводить новый уровень централизации, независимый от общего собрания.

Неудивительно, что в обоих случаях предложения, направленные на лишение общих собраний власти принимать решения, исходили от троцкистов из Революционной Коммунистической Лиги (РКЛ): это – постоянная политика троцкистов и профсоюзников создавать внешние слои «координации», внешние «бюро», где концентрируется информация и принятие решений, и где собственные активисты троцкистов и профсоюзников могут установить контроль над информацией и властью. На наш взгляд – хотя мы выступаем против «императивного мандата» как общего принципа – отказ общих собраний от мер, которые отнимали бы у них власть принимать решения, является здоровым недоверием к потенциальным профессиональным бюрократам и политиканам.

Вопрос о профсоюзах

Более или менее отчетливо в движении возникла идея, что требование отмены ДПН не является чисто студенческим требованием и поэтому движение должно искать активную поддержку со стороны наемных рабочих. Нет нужды доказывать, что пойти на стачку студентам и пойти на стачку наемным рабочим – это большая разница. Хотя многие студенты должны работать во время обучения в университете и хотя студенты не могут пропускать экзамены – их проблемы несравнимы с проблемами наемных рабочих, которые должны платить за жилье, оплачивать кредиты, кормить семью и в большинстве случаев не могут бастовать легально без согласия своего профсоюза. Студенты в целом поняли это (вопреки некоторым горячим головам, призывавшим ко всеобщей стачке, которая сейчас является бессмысленным лозунгом): часто звучали предложения (реализовавшиеся в демонстрации 18 марта), чтобы демонстрации проводились в выходные дни, когда к ним могут присоединиться наемные рабочие. Реальная проблема состоит как раз в том, как вовлечь в движение наемных рабочих.

Первый бросающийся в глаза ответ – это обратиться к профсоюзам. И действительно, часто повторялись предложения идти за помощью к профсоюзам – на местном или общенациональном уровне. Проблема состоит в том, что профсоюзы не выражают ни малейшего желания, чтобы рабочие присоединились к движению. Со стороны профсоюзов абсолютно не было призывов идти на демонстрацию в четверг 16 марта, и только в пятницу 17 марта стали распространяться листовки с призывом приходить на демонстрацию 18 марта – первую демонстрацию, назначенную студентами на субботу, чтобы в ней могли участвовать и наемные рабочие. Если бы мы и не знали на основании прошлого опыта, что профсоюзы являются лучшими друзьями капиталистов, этого позорного и бесстыдного факта было бы достаточно, чтобы доказать это.

Что делать в таком случае? Если студенты не могут доверять профсоюзам в обращении к наемным рабочим, - а очевидно, что профсоюзам невозможно доверять в этом – тогда студенты должны обращаться к рабочим сами, распространяя листовки в местах большого скопления рабочих (в Париже прежде всего – на станциях пригородных электричек, где каждый день по пути  на работу и с работы проходят десятки тысяч людей). Активисты ИКТ встретили горячее одобрение, когда энергично поддержали предложения в этом смысле, внесенные и одобренные на общем собрании.

Насилие и роль СМИ

Одна из самых впечатляющих черт движения – это способ, каким его показывают СМИ как во Франции, так и за рубежом – прежде всего на телевидении, которое является главным источником информации для большинства рабочих. До самого последнего времени – с небольшими исключениями до демонстрации 17 марта – СМИ во Франции концентрировали внимание на одной вещи: на оккупации Сорбонны и на насильственных столкновениях неизвестно откуда появившихся группок молодых сорви – голов с ЦРС.

До самого недавнего времени на телевидении абсолютно не показывали массовые митинги, дебаты и даже демонстрации: вместо этого было множество интервью со студентами – противниками движения, множество сцен столкновений между студентами и нападений на ЦРС.

За пределами Франции замалчивание студенческого движения было почти всеобщим – исключая показ нескольких сцен насилия.

Все это представляет очевидный контраст с массовым показом бунтов во французских пригородах прошлой осенью – бунтов, которые СМИ до такой степени раздули за пределы реальных пропорций, что мы даже получили заявление в поддержку происходящей во Франции «революции» от товарищей из бывшего СССР.

Мы очень хорошо знаем, что СМИ – и прежде всего телевидение – во всех своих целях и намерениях контролируются государством, и даже там, где нет прямого государственного контроля, их «самоконтроль» достигает впечатляющих размеров. На сей счет существует очень хорошая английская присказка, подходящая для всех СМИ: «Слава богу, никто не может подкупить британского журналиста. Учитывая то, что он готов сделать бесплатно, в этом нет никакой надобности».

Поэтому студенты должны спросить: почему государство так заинтересовано в показе в СМИ сцен насилия – и почти ничего более, кроме них? Ответ очевиден – это содействует дискредитации движения среди масс пролетариата, которые еще не готовы пойти на насильственное столкновение с государством. Насилие не только дискредитирует движение в глазах остальной части класса, оно также ставит под вопрос суверенную власть общих собраний, поскольку происходит без их контроля. На самом деле этот последний вопрос – вопрос контроля – является одним из самых важных: насилие рабочего класса не имеет ничего общего со слепым насилием сорвиголов из Сорбонны или – приходится сказать – из многих анархистских групп, прежде всего потому, что оно осуществляется и контролируется коллективно, классом как единым целым. Студенческое движение использовало физическую силу (например, забаррикадировав вход в университетские строения): разница между этими действиями и столкновениями в Сорбонне состоит в том, что первые решались коллективно и одобрялись на общих собраниях, строители баррикад получали от своих товарищей полномочия на свои действия. Столкновения в Сорбонне, поскольку они не контролируются движением, являются, бесспорно, благодатной почвой для действий люмпенов и агентов – провокаторов, и учитывая то, каким образом это насилие используется СМИ, есть все основания предполагать, что провокаторы участвовали в нем и активно инициировали его.

В подобной ситуации реакция студентов была образцовой.  Когда стало ясно, что правительство устроило из Сорбонны «ловушку» для демонстраций и место постоянных провокаций, реакция ОС Парижа3 Цензье была такова: «Сорбонна – это символ, это верно. Хорошо, пусть они удерживают этот символ. ЦРС сидит там – тем лучше, пусть там и остается. А мы приглашаем наших товарищей из Сорбонны провести их ОС у нас в Цензье». Подобное же приглашение студенты Сорбонны получили от ОС в Париже Жуссье.

Кроме этого – и несмотря на запоздалые маневры троцкистов, которые пытались провести переголосование – ОС в Цензье приняло резолюцию, в поддержку раненых студентов, против всех видов повреждений, наносимых строениям, и с выражением симпатии раненым ЦРСовцам (т.е. ОМОНовцам). Важный момент этой резолюции состоит в том, что она абсолютно не является одобрением полицейских репрессий, но признает:

1). Дети малооплачиваемых ЦРСовцев сами страдают атак правительства (как студенты пытались объяснять ЦРСовцам во время ненасильственных соприкосновений);

2). Студенты дистанцируются от насильственных акций, которые не приносят движению пользы.

Важно заметить разницу в показе демонстрации 18 марта французскими и зарубежными СМИ.

Во Франции СМИ концентрировали внимание на обычном насилии в конце демонстрации, но меньше, чем в прошлые разы; они уделяли больше места огромным масштабам и спокойствию демонстраций (а также образности некоторых лозунгов демонстрантов).

За границей (например, на Евроньюс или на yahoo.com, где репортаж Ассошиэйтед Пресс озаглавлен «Французская полиция подавила бунты против нового трудового закона», что представляет собой абсолютную чудовищную ложь), мы не видим буквально ничего, кроме сцен насилия и сожженных машин.

Отсюда мы можем сделать очевидный вывод. Французские СМИ, пытавшиеся дискредитировать движение в глазах рабочего класса, сейчас поняли, что они рискуют сами оказаться дискредитированными в глазах населения, которое знает, что происходит на самом деле, а особенно – в глазах пролетариев, которые сами участвовали в демонстрациях или имеют детей, участвовавших в них – оказаться дискредитированными своей чересчур откровенной ложью.

Интернациональное коммунистическое течение, 19.03.2006.

---

1). Мы в целом принимаем среднюю цифру между данными профсоюзов (чересчур оптимистическими) и данными полиции (заниженными до смешного).

2). На самом деле, отбор в «высшие школы» не основан непосредственно на деньгах, поскольку плата за обучение низка (кроме школ бизнеса и менеджмента). Это делает возможным поступление в «высшие школы» особо одаренных детей рабочих и даже крестьян. Но отбор происходит на основе элитистской конкурентной системы, которая благоприятствует студентам из социальных слоев с соответствующим «культурным уровнем» (и со средствами содержать своих детей во время обучения, чтобы они не должны были работать).

 

В конце октября 2006 года в южнокорейских городах Сеул и Ульсан состоялась конференция интернационалистских организаций, групп и активистов, организованная Социалистическим Политическим Альянсом (СПА). Каким бы скромным ни было число ее участников, СПА (насколько нам известно) является первой организацией на Дальнем Востоке, разделяющей принципы левого коммунизма, а подобная конференция проводится впервые. В этом состоит ее историческая значимость, и ИКТ целиком и полностью поддержало данную инициативу, отправив в Южную Корею свою делегацию.
Однако незадолго до конференции, где предполагалось обсуждать проблемы долговременного значения, на первый план вышло драматическое углубление межимпериалистических противоречий в дальневосточном регионе, вызванное испытанием Северной Кореей своей первой ядерной бомбы и последовавшими маневрами империалистических держав, имеющих свои интересы в регионе (США, Китая, Японии, России, Южной Кореи). Поэтому данный вопрос широко обсуждался на конференции, и ее участники приняли следующее заявление:

---

«Получив сообщение об испытании Северной Кореей своего ядерного оружия, мы, коммунисты-интернационалисты, собравшиеся в Сеуле и Ульсане:

1. Осуждаем развитие ядерных технологий в военных целях еще одним капиталистическим государством: атомная бомба является последним оружием межимпериалистической войны; ее единственная функция – массовое истребление мирного населения в целом и рабочего класса в частности.

2. Безоговорочно осуждаем этот новый шаг по направлению к войне со стороны капиталистического государства Северной Кореи, которое тем самым лишний раз продемонстрировало, что не имеет абсолютно ничего общего ни с рабочим классом, ни с коммунизмом, и является лишь крайним и гротескным проявлением общей тенденции упадочного капитализма к милитаристскому варварству.

3. Безоговорочно осуждаем лицемерную кампанию, проводимую США и их союзниками против своего противника – Северной Кореи, которая является не чем иным, как идеологической подготовкой к нанесению (когда появится такая возможность) превентивных ударов, чьими основными жертвами станет трудящееся население, как и происходит сегодня в Ираке. Мы не забыли, что США являются единственной державой, применившей ядерное оружие против мирных жителей Хиросимы и Нагасаки.

4. Безоговорочно осуждаем так называемые «мирные инициативы», проявляемые под эгидой других империалистических гангстеров вроде Китая. Последних заботит вовсе не мирное разрешение кризиса, а собственные империалистические интересы в регионе. Трудящиеся не могут верить в «мирные намерения» какого бы то ни было капиталистического государства.

5. Безоговорочно осуждаем всякую попытку южнокорейской буржуазии под предлогом защиты национальной свободы или демократии применить репрессивные меры против рабочего класса или активистов, отстаивающих принципы интернационализма.

6. Выражаем глубокую солидарность с трудящимися Северной и Южной Кореи, Китая, Японии, России, которые первыми пострадают, если начнутся вооруженные столкновения.

7. Заявляем, что лишь борьба рабочих во всем мире может навсегда положить конец угрозе варварства, империалистической войны и ядерного уничтожения, нависшей над человечеством при капитализме.

Пролетарии не имеют отечества и не должны его защищать!

Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

Заявление подписано следующими организациями и группами:

• Социалистический Политический Альянс (Корея), на собрании сеульской группы 26 октября 2006 г.
• Интернациональное Коммунистическое течение
• «Интернационалистская перспектива»

Ряд товарищей, присутствовавших на конференции, также подписали заявление на индивидуальной основе:

• SJ (Сеульская группа за Рабочие советы)
• MS (Сеульская группа за Рабочие советы)
• LG
• JT
• JW (Ульсан)
• SC (Ульсан)
• BM

Позже мы подробнее расскажем об этой конференции.

Мы получили от читателя из Татарстана длинный текст, целью которого является критика наших «Платформы» и «Манифеста», распространяемых в России в виде брошюры. Текст озаглавлен «Еще раз о «чистом» марксизме» и имеет важное значение, поскольку одна из самых больших трудностей, с которыми сталкивается российский пролетариат и его политические меньшинства, - это то, что в течение десятилетий, последовавших за сталинской контрреволюцией 1920-х годов, они были полностью изолированы от размышлений и борьбы пролетариев остального мира, в частности, западных промышленно развитых стран. Всякое усилие возобновить эти прерванные связи следует приветствовать, и тот факт, что текст составлен в форме полемики против наших позиций и позиций левых коммунистов в целом, не должен ни пугать, не обескураживать нас, наоборот.

Не претендуя на исчерпывающий ответ на множество критических аргументов, содержащихся в этом тексте, мы постараемся выделить несколько основных пунктов, которые заслуживают особого внимания. Мы также попытаемся определить, вносят ли аргументы, содержащиеся в письме А.Г., позитивный вклад в борьбу российского и даже мирового пролетариата.

Существует ли «чистый марксизм»?

Первый пункт, который необходимо прояснить, это понятие «чистого марксизма», которое выдвигает А.Г. с целью, очевидно, противопоставить его тому марксизму, который, по его мнению, является более "прагматичным", более способным дать ответы на вопросы, стоящие перед российскими рабочими. На самом деле А.Г. включает в понятие «чистого марксизма»  три тенденции, радикально отличные друг от друга и на самом деле противоположные. «Среди «чистых» марксистов одни говорят о контрреволюции после Октября. Другие – о «перерождении рабочего государства». Третьи не считают Октябрьскую революцию ни пролетарской, ни социалистической». Действительно, эти три течения сформировались вокруг политических идей различных тенденций в рабочем движении, которые пытались осмыслить перерождение величайшего в истории эксперимента мирового пролетариата – русской революции 1917 года. Однако их пути значительно отличались:

• Для троцкистского течения взятие государственным аппаратом власти над Советами, органами рабочей власти, подавление рабочего сопротивления, уничтожение всех революционеров, которые боролись за коммунистическую революцию в России и других странах, установление беспощадной диктатуры с ее тайной полицией и концлагерями, участие в мутной игре альянсов между империалистическими буржуазными державами и, наконец, как логическое завершение всего этого, участие в империалистической войне 1939-1945 гг. (то есть то, что мы знаем под названием «сталинизм») – все это ничего не изменило в основах советского общества. Российское государство при Хрущеве, Брежневе и Горбачеве оставалось «рабочим государством»: конечно, переродившимся, но все-таки государством, которое следовало защищать от немецкого империализма в ходе войны 1939-1945 гг., а затем от «западного» империализма во время «холодной войны». Некоторые троцкисты до конца следовали этой логике, вплоть до того, что поддержали интервенцию Красной армии в Афганистан и ужасную войну, которая за ней последовала и в которой столько молодых российских пролетариев погибло ради интересов российского империализма (не говоря уже об афганском населении). Поскольку в тридцатые годы это течение не сумело понять подлинную природу сталинской контрреволюции, оно в итоге отказалось от принципов интернационализма во время второй мировой войны и стало затем одним из самых верных защитников левого аппарата буржуазных государств на Западе и в СССР: профсоюзов, правящих «социалистических» и «коммунистических» партий.
• Течение, которое не считает «Октябрьскую революцию ни пролетарской, ни социалистической», сегодня определяют как «коммунизм советов» (притом что оно имеет мало общего с «коммунистами советов», представленными голландскими и немецкими левыми в 1930-е гг.). Видя, что в России пролетариат потерял всякую власть в государстве и что большевистская партия превратилась в орудие сталинского господства, это течение пришло к выводу, что в русской революции не было ничего пролетарского и что лозунги, предлагавшиеся партией Ленина с 1914 года («превратить империалистическую войну в гражданскую», «вся власть рабочим советам» и т. п.), являлись всего лишь ловкой маской, призванной скрыть истинный характер большевистской партии – партии буржуазии (или мелкобуржуазной интеллигенции, на выбор), исторической задачей которой являлась не пролетарская революция, а свержение царского феодализма и установление режима государственного капитализма. Проделав подобный анализ, это течение лишило себя всякой возможности извлечь какие-либо уроки из опыта 1917 года, ибо для него Октябрьская революция является лишь одной из разновидностей буржуазной революции.
• Остается последнее из этих течений, левые коммунисты, которые считают, что Октябрьская революция была подлинно пролетарской революцией или, точнее, самым передовым авангардом мирового революционного подъема, охватившего в той или иной степени большинство развитых стран после самой Октябрьской революции, от революционных действий немецких рабочих в 1919 году до выступления рабочих Шанхая в 1927-м. За этой рабочей революцией последовала контрреволюция, для которой Сталин являлся всего лишь символической фигурой. Как всегда утверждал Ленин, капиталистические общественные отношения (наемный труд, товарообмен и пр.) в России так и не исчезли. Поскольку рабочий класс не обладал никакой экономической властью в капиталистическом обществе, его революция являлась прежде всего политической: трансформация капиталистических общественных отношений на пути к коммунизму может иметь место лишь постольку, поскольку рабочие обладают политической властью, особым органом которой служат советы.[1] Начиная с того момента, когда пролетариат утратил политическую власть в советах, развитие пошло обратным ходом. Капиталистические общественные отношения взяли верх, не в форме контрреволюции, привнесенной на штыках белой армии или иностранных интервентов, а путем взятия государством власти над обществом. Класс буржуазии, который был изгнан в своей частнособственнической форме, возродился в форме высокопоставленных государственных функционеров. В результате сталинской контрреволюции российское государство стало не чем иным, как защитником интересов этой российской буржуазии в сосуществовании с другими капиталистическими и империалистическими государствами. Начиная с этого момента, символом которого стало провозглашение Сталиным «строительства социализма в одной отдельно взятой стране» в 1927 году, СССР является не чем иным, как новым капиталистическим государством, точно так же, как Великобритания, США или Германия.

Для левых коммунистов, в частности, итальянских, являющихся прямыми предшественниками ИКТ, «задачей момента» в 1930-е гг. было прежде всего «не предавать», поддерживать принципы, без которых никакая пролетарская революция никогда не будет возможной, а также изучать уроки, завещанные самым великим пролетарским экспериментом в истории, как победы, так и поражения. Это были малочисленные группы, не оказавшие никакого влияния на ход событий в этот черный период контрреволюции. Но они пребывали в убеждении, что одним из условий победы грядущей революции является усвоение рабочими всего мира вечно живых уроков, завещанных их российскими братьями по классу. И мы убеждены, что они были правы.

Так что говорить о «чистых марксистах» не имеет никакого смысла. Целью нашей «Платформы» (раскритикованной А.Г.) является вовсе не «восстановить» «чистый» марксизм, а напротив, выразить в очень сжатой форме уроки для будущего, которые марксисты смогли извлечь из всей истории рабочего класса.[2] «Какова природа СССР?» и «какие уроки можно извлечь из опыта СССР?» – вот два ключевых вопроса, на которые левые коммунисты, и наша «Платформа» в частности, пытаются дать ответы.

Что такое государственный капитализм?

А.Г. не согласен с нашим однозначным осуждением СССР, по его мнению, это одно из заблуждений «чистых марксистов». Так что начать следует с того, как сам А.Г. представляет природу СССР, а это нелегко. А.Г., похоже, считает, что СССР являлся «государственным капитализмом»: «Каков исторический классовый характер государственного капитализма, зачастую называемого «сталинизмом»? Если считать государственный капитализм в СССР продуктом развития самого капитализма, апогеем капитализма, возникают новые вопросы. Либо нужно рассматривать бюрократию как класс, следующий за буржуазией (что делают некоторые авторы), либо в это так или иначе замешана мелкая буржуазия?» Фактически для А.Г. сталинизм представляет мелкую буржуазию, государственных чиновников и тех, кого он называет «теоретиками» и «экспертами»: «Даже «сталинизм» (мелкобуржуазный этап в понимании социализма-коммунизма) оставался опасным для капитализма, ибо у него сохранялись общие концепции о роли авангарда пролетариата, отмены частной собственности на средства производства» (подчеркнуто нами). По мнению А.Г., когда мы обличаем буржуазный характер СССР, «замалчивается роль мелкой буржуазии, при этом усиливаются проклятия в адрес «сталинизма», «маоизма» и др. То есть «сталинизм» кажется лишенным своей классовой основы, чем-то внеисторическим. Тем не менее, мелкая буржуазия (особенно чиновники и другие мастера писанины), присоединившаяся к революции, имела возможность отстаивать некоторые из своих интересов как союзница пролетариата».

Вот это смесь! СССР был капиталистическим, но без буржуазии! Буржуазия испарилась, любезно уступив место «сталинской мелкой буржуазии». Но тогда кто и в чьих интересах эксплуатировал рабочий класс?

А.Г. видит лишь два возможных определения правящего класса в СССР: либо новым правящим классом является бюрократия, [3] либо мелкая буржуазия. Но он, очевидно, не понял, что существует еще одно определение: класс, который руководил государством в СССР, тот же самый, что господствует в любом капиталистическом обществе – буржуазия.

Обеспеченные функционеры, генералы со своими дачами на берегу Черного моря, привилегированными поликлиниками, спецмагазинами, где было все, в то время как остальные повсюду пустовали, с оборонными заказами, гигантским научным аппаратом, работавшим на гонку вооружения с противостоящим американским империализмом, с контролем над СМИ и вездесущей тайной полицией: на что это все похоже, если не на класс буржуазии во главе своего капиталистического государства?

Откуда брались деньги на оплату хороших квартир, дач, привилегированных школ, больниц, лимузинов для высокопоставленных чиновников, на армию, на репрессивный аппарат? Это была всего лишь прибавочная стоимость, извлеченная из труда рабочих, точно таким же образом, как это происходило и происходит на Западе и в сегодняшней России.

Впрочем, сами российские рабочие не ошибались на этот счет и гораздо лучше А.Г. понимали истинную природу СССР, когда следующим образом смеялись над официальной пропагандой: «Капитализм – это эксплуатация человека человеком, социализм – наоборот».

Чему может научить ложь?

«Чему же государственный капитализм в СССР может научить теоретиков? Есть ли в нем хоть крошки позитивного опыта? – спрашивает нас А.Г. – Ответ – «да», ибо все продолжали признавать цели Октябрьской революции». Несомненно, верно то, что некоторые рабочие продолжали верить в «цели Октябрьской революции». Но государственный капитализм – который, как уверяет нас А.Г., господствовал в СССР – не мог осуществить эти цели. Буржуазия из «номенклатуры» превратила цели Октябрьской революции в ложь. Пролетарский интернационализм является первым и основным принципом марксизма, который уже в 1848 году провозгласил, что «пролетарии не имеют отечества» и предложил неизменный лозунг рабочего движения «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Но в СССР пролетарский интернационализм служил оправданием кровавому подавлению немецких рабочих в 1953 году, венгерских рабочих в 1956-м, вторжению в Чехословакию в 1968-м.

«Диктатура пролетариата» в СССР, которая для Ленина и его соратников означала власть рабочего класса с целью трансформации общества на пути к коммунизму, стала диктатурой буржуазии над российским пролетариатом. Хуже того, эта буржуазная диктатура осуществлялась от имени рабочего класса, и каждое новое наступление на условия жизни рабочих самым циничным образом представлялось как сделанное исключительно во имя интересов рабочего класса, так что российские рабочие в шутку спрашивали: «Мы уже пришли к реальному коммунизму, или опять будет хуже?»

А.Г. до определенной степени сам признает это прикрытие принципами рабочего движения, когда говорит о «сознательности» с целью критики сделанного нами упора на важность пролетарской сознательности в борьбе рабочего класса за повседневную защиту своих прав и за революцию: «Слово «сознательность» приобрело специфическое значение, подобное заклинанию, гипнозу. В СССР мастер мог увещевать рабочего (особенно молодого), говоря: «Ты же сознательный. Забудь о своих возражениях и делай, как я сказал». Обвинение в «несознательности» было оскорблением для рабочих». Именно так. Сознательность пролетарского класса в особенности является историческим сознанием – сознанием того, что рабочие составляют особый общественный класс со своими собственными интересами, отличными от интересов других классов и, главное, полностью противоположными интересам класса буржуазии. В своей наивысшей форме, которая нашла выражение в Октябрьской революции, это - осознание себя как составной части мирового класса, который несет в себе возможность строительства нового общества, общества без классов, без границ, без наций, без наемного рабства: одним словом, коммунизма. При сталинизме даже само понятие классовой сознательности стало ложью, средством для хозяев (сталинской буржуазии) оказывать давление на рабочих, вызвать у них чувство вины, чтобы еще более ускорить темпы работы и, таким образом, извлечь еще больше прибавочной стоимости из российских рабочих.[4] Поскольку А.Г. не удается понять, какова была природа СССР, и он стремится найти в нем что-то «позитивное», он делает вывод, что понятие «классовое сознание» – не что иное, как религиозный миф, и все решается в плане «экономического механизма». Он даже полагает, что решение проблем можно было обнаружить и в СССР: «В 60-80-е гг. по инициативе рабочих и технических специалистов проводились сотни экспериментов по «улучшению» экономического механизма. Эти эксперименты подсказали, как решить проблемы власти трудящихся без представительной системы» (то есть без власти рабочих, выраженной в советах). У А.Г. немало иллюзий: в те же годы в развитых странах (в частности, в Японии и Швеции) капиталисты пытались увеличить производительность, более тесно вовлекая рабочих в организацию процесса труда; на заводе каждый рабочий в своем цеху мог высказать собственную точку зрения на организацию труда, предложить внести изменения для увеличения производительности и т. д. Однако все это не являлось ни малейшим шагом к социализму.

Еще раз о второй мировой войне

А.Г. особенно шокировало наше осуждение того, что буржуазии СССР угодно было назвать «Великой Отечественной войной» 1939-1945 гг.: «Что это за интернационализм, который запрещает народам защищаться от разбойников, гордиться победой над фашизмом? – спрашивает он. – Почему в таком случае борьба за национальное освобождение не может носить антиимпериалистический характер, если речь идет о самом выживании народа, пролетариата? Безапелляционность некоторых марксистов доходит до абсурда. В их устах интернационализм принимает крайние формы, непонятные для пролетариата». Можно лишь ответить А.Г., что он сам стал жертвой «сознательности», которую буржуазия СССР в течение стольких лет стремилась навязать рабочим. Нетрудно понять, что для сегодняшних российских пролетариев, чьи отцы и деды столько выстрадали от чудовищной бойни, к которой привело нацистское вторжение, вся война 1939-1945 гг. может казаться «справедливой», и ее следует поддерживать. Однако в основе этой идеи также лежит ложь. Война 1939-1945 гг. началась для СССР не с агрессии нацистской Германии в 1941 году. Она началась с захватом Польши Германией и СССР в соответствии с «пактом о ненападении», подписанным сталинской и нацистской буржуазией. За месяцы, которые предшествовали операции «Барбаросса»,[5], произошли аннексия стран Балтии и вторжение СССР в Финляндию. А за победой «союзников» в 1945 году последовала оккупация всей Восточной Европы Красной армией и установление там сталинистского господства, которое продлилось вплоть до распада Варшавского договора (официально расторгнутого в 1991 году). А.Г. считает, что позиции интернационалистов являются «крайними» и «непонятными для пролетариата». Ему следовало бы спросить у немецких, польских, венгерских, чешских рабочих, что они думают о «национальном освобождении», которое принесла им так называемая «Красная» армия. Готовы поспорить, что именно позицию А.Г. они сочтут «непонятной».

Заключение

А.Г. пишет и о многом другом, в частности, о «самоуправлении», где его точка зрения, кажется, близка к анархистской. Однако дискуссия об этом представляется нам не столь важной. Следует начать с понимания того, что СССР был буржуазным государством, чья международная политика и участие во второй мировой войне являлись не чем иным, как империалистической политикой, свойственной всем буржуазным государствам. Это возможно лишь с точки зрения международного пролетариата. Рабочие в России оставили пролетариату неоценимый опыт Октябрьской революции 1917 года; однако опыт сталинского СССР – этой контрреволюции, подавившей в крови революцию Октябрьскую – не является его составной частью. Возможно, горько выслушивать подобную истину, но тем не менее это истина. И как говорила великая немецкая революционерка Роза Люксембург: «Только истина является революционной». 

ИКТ

Предисловие ИКТ

«Оранжевая революция» на Украине получила широкое освещение в западных СМИ. Казалось, что события обладали всеми чертами политического триллера: с одной стороны крайне коррумпированная сталинистская мафия, по всей вероятности виновная в убийстве журналиста, который, похоже, слишком пристально интересовался их делами; с другой стороны Ющенко -  героический защитник демократии, его лицо обезображенное ядом неумелого отравителя из КГБ рядом с прекрасной Юлией Тимошенко, самим символом молодости и надежды на будущее.

Одна из наиболее важных черт этой основательно документированной статьи состоит в том, что она показывает, что лежит в подоплеке «оранжевой революции» и тем самым помогает разоблачить иллюзии о демократизации в республиках бывшего СССР. События после 2004 года существенно подтверждают представленный в статье анализ, что демократизация Украины в сущности определялась борьбой за власть между различными кланами украинской буржуазии. Тимошенко стала премьер-министром нового правительства Ющенко только чтобы полностью прогореть спустя девять месяцев. За парламентскими выборами 2006 года (когда Партия регионов Януковича, кандидата, проигравшего в 2004 г. президентские выборы, и кучминого ставленника, образовала крупнейшую фракцию в парламенте) последовала серия сделок между самыми различными партиями. Развязкой всего этого стало то, что Ющенко (которому не удалось договориться с Юлией Тимошенко) объединился с «социалистами» и «коммунистами» и… с Партией регионов с целью поддержать своего старого врага Януковича на должности премьер-министра. Различные союзы до того не стабильны и до такой степени основываются на борьбе между кликами, что положение может значительно измениться ко времени, когда мы это будем печатать.

Мы согласны с авторским разоблачением демократии. В особенности мы хотели бы подчеркнуть значимость идеи, что «присоединение рабочих к буржуазному движению под демократическими лозунгами означает на деле отказ от борьбы за специфические интересы пролетариата». Тем не менее, остается несколько моментов, где мы считаем необходимым отметить свое несогласие или то, где, по нашему мнению, не хватает точности. Чтобы избежать разрыва аргументации, мы указали это в примечаниях в конце статьи.

 

---

Клетка авторитаризма и ловушка демократии

В последнее время во многих странах мира усиливаются тенденции к ограничению прав и свобод граждан, сворачиванию буржуазной демократии. С другой стороны время от времени на поверхность общественной жизни всплывают движения, вооруженные лозунгами восстановления демократии. Иногда эти лозунги очень туманны, неопределенны, непоследовательны, а порою вообще бессодержательны. Но как показывает опыт «оранжевой революции» на Украине, они могут поднять на борьбу даже миллионы людей. Притягательная сила требований восстановления демократии столь велика, а движения ими вдохновленные столь массовый характер, что многих левых и радикальных и умеренных, просто влечет в лагерь революционеров-демократов. Душу их раздирает благородное стремление вырваться из клетки авторитарного режима на свободу. Но если до победы капиталистического строя борьба за установление буржуазной демократии была совместима с революционностью, то теперь в развитом капиталистическом обществе борьба за демократию не может быть частью революционной борьбы. Тот марксист, который этого не понимает, попадает в результате в трагичную, а может быть даже в трагикомичную ситуацию. Он ломает вместе с пролетариатом и другими классами клетку авторитаризма, но стоит ему только вырваться наружу, как на нем тут же захлопывается капкан демократии, и освободиться из него не возможно. Это утверждение я и попытаюсь обосновать.

 

Функции буржуазной демократии

Неравномерность развития, анархия производства и плюрализм интересов господствующего класса, вот те свойства капиталистического общества, которые являются аксиомами для всякого непредубежденного его наблюдателя. От них-то мы и будем плясать. Поскольку выдвинутые утверждения доступны опытной проверке, мы можем прийти к выводу, что в капиталистическом обществе равнодействующая интересов разных групп господствующего класса меняется через сравнительно короткие промежутки времени. Практически сегодня она уже не такая как вчера, а завтра будет заметно отличаться от сегодняшней. Поскольку баланс интересов буржуазии достаточно динамично меняется, необходимо, чтобы политическая система капиталистического общества могла своевременно реагировать на эти изменения. Иными словами, она должна быть не только достаточно гибкой, но также и демонстрировать широкую изменчивость своих форм. Из этого также следует, что чем менее гибки политические формы буржуазного общества, чем меньше они способны реагировать на изменение баланса сил, тем менее они долговечны.

Пожалуй, одной из самых негибких, малопригодных для быстрого реагирования на изменение баланса сил, является такая форма буржуазной политической системы как диктатура. Собственно она и создается для того, чтобы увековечить сложившийся  на момент ее победы баланс. Однако она не может уничтожить свойство буржуазного общества к изменению баланса интересов господствующего класса. Потому диктатура оказывается, как правило, исторически недолговечной. Практически по пальцам можно пересчитать буржуазные диктатуры, просуществовавшие более чем треть столетия. При чем, как правило, такие политические долгожители процветают в отсталых капиталистических странах. Яркий пример – Северная Корея, где диктатура семейства Кимов держится уже шестой десяток лет. Зато буржуазно-демократические режимы способны сохраняться столетиями. Причина их устойчивости в их гибкости. Буржуазная демократия позволяет достаточно легко и эффективно отражать изменение баланса интересов буржуазных группировок в политической системе. В этом смысле она является идеальной политической оболочкой господства капитала[i].

Однако для нас гораздо интереснее не те преимущества, которые дает капиталу буржуазная демократия, а те процессы, которые развиваются в условиях господства недемократических режимов, как авторитарных, так и откровенно диктаторских. Безусловно, установление любого такого режима имеет под собой объективные причины, т.е. к их появлению ведет определенный баланс интересов буржуазии. Но баланс сегодняшнего дня не есть баланс завтрашнего. И если сегодня какой-нибудь авторитарный режим имеет причины для существования, то завтра они исчезнут, а значит должен уйти со сцены и сам режим. Но, как выше сказано, авторитарный или диктаторский режим видит смысл существования не в том, чтобы приспосабливаться к общественной ситуации, а в том, чтобы ситуацию приспосабливать к себе. То есть вместо того, чтобы скончаться, он всеми правдами и неправдами будет цепляться за жизнь и продлевать свое существование вопреки настроениям в обществе.

Такое положение дел неизбежно должно вызвать недовольство тех слоев буржуазии, чьи интересы данный режим не выражает. Они пытаются выступить в качестве оппозиции, обвиняют режим в недемократизме и пытаются прорваться к власти. В качестве альтернативы диктатуре они выдвигают демократию. И это закономерно, ибо демократия дает им возможность изменить расстановку сил в органах власти в соответствии с новым балансом интересов, а диктатура или авторитарный режим не дает. Потому всякая буржуазная оппозиция в рамках подобных режимов гордо машет демократическим знаменем. Будет ли она придерживаться принципов демократии после победы, для нас вопрос второстепенный, потому что если не будет, ее знамя очень скоро подхватит другая часть буржуазии, возможно даже из правящей группировки, и борьба за демократию начнется вновь.

Гораздо более существенно, какие методы применяют недовольные буржуазные оппозиционеры в борьбе за свои политические идеалы. И здесь у них обнаруживается прямая зависимость от свойств режима, с которым они борются. Чем упорнее авторитарный режим игнорирует требования буржуазной общественности, чем упорнее он цепляется за жизнь, чем размашистей применяет он насилие, чтобы не рухнуть из-за сложившегося нового баланса интересов, тем прочнее та стена, которую надо пробить буржуазным оппозиционерам, и тем радикальнее методы, к которым жизнь заставляет их прибегать. Достаточно вспомнить, что оппозиция нынешнему туркменскому диктатору С.Ниязову образовала законспирированную политическую эмиграцию, а Саакашвили[1] и Ющенко без стеснения называют события, в результате которых они пришли к власти, революциями. Итак, больший или меньший радикализм методов борьбы за демократию, неотъемлемая черта буржуазных оппозиций в условиях авторитарных режимов и диктатур. Чем больший разгул произвола позволяет себе диктатура в борьбе за жизнь, тем больше шансов, что даже наиболее респектабельные деятели буржуазной оппозиции будут изображать из себя революционеров.

Чем твердолобей и непробиваемей авторитарный режим в противостоянии ветрам времени, тем большую ударную силу должна сосредоточить буржуазная оппозиция, чтобы его повергнуть. Чтобы создать такую силу, она должна заручиться поддержкой трудящихся классов, как то пролетариат и мелкая буржуазия. Если их удается повести за собой, шансы на низвержение врага у оппозиции резко возрастают. Однако присоединение рабочих, крестьян и торговцев к оппозиции изначально происходит на буржуазной основе, ведь никакой иной стратегической цели кроме изменения расстановки буржуазных элит оппозиция изначально себе не ставит. Следовательно, присоединение рабочих к буржуазному движению под демократическими лозунгами означает на деле отказ от борьбы за специфические интересы пролетариата. И те марксисты, которые ради вызванного оппозицией движения сегодняшнего дня отказываются от стратегических целей классовой борьбы, теряют самостоятельную почву и пристраиваются в кильватер буржуазии. Пропагандируя демократию, они только помогают одной группировке буржуазии одолеть другую, и всё.

Хотя эта борьба может отличаться большим размахом, широким вовлечением трудящихся масс, радикализмом методов, беспощадностью противостояния, способного привести даже к вооруженному восстанию, она не становится от этого революционной. Иллюзию революционности она порождает благодаря сходству форм и методов борьбы с теми, что известны по опыту революций. Но внешнее сходство не означает единства сущности. Так же как кит похож на рыбу, но при этом он не рыба, а млекопитающее, так и борьба за демократию в развитом капиталистическом обществе похожа на революцию, но таковой не является. Революция это качественный сдвиг в развитии общества, переход от одной формации к другой, главное в котором – изменение отношений собственности[ii]. А о каком изменении отношений собственности можно говорить, например, во время «оранжевой революции»? Какие формации менялись на Украине в 2004 году?

Однако же известно, что термин «революция» применяется и к таким событиям, во время которых отношения собственности не менялись. Например, во Франции 1830, 1848, 1870 годы. Но в данных случаях происходили прогрессивные изменения: каждый раз к власти приходила часть буржуазии менее отягощенная феодальными пережитками, чем ее предшественники. То есть эти события выступали как завершающие акты Великой французской революции по чистке общества от феодальных отношений, и лишь в этой системной связи их можно именовать революциями. Когда же капиталистическое общество приобретает зрелый характер, смена правящих группировок, какими бы методами она не осуществлялась, не приводит к тому, что буржуазия, несущая на себе груз феодальных пережитков, уступает власть более прогрессивной фракции. Речь может идти только о замене подобного подобным – одной буржуазной группировки на равнозначную ей другую. Прогрессивных изменений в такой ситуации не может быть по определению. Независимо от того, идет ли борьба за демократию против диктатуры или за диктатуру против демократии. В развитом капиталистическом обществе революционны лишь те изменения, которые направлены на его уничтожение и замену новым, еще более высоким строем – коммунизмом. Никакая другая революционность в таких условиях невозможна.

Те марксисты, которые пытаются подстроиться под демократическую линию оппозиционных буржуазных группировок, занимаются самоликвидацией. Вступая в борьбу на стороне одной из буржуазных групп и отказываясь от самостоятельной позиции они добровольно отказываются от коммунистической революционности, единственно возможной на сегодняшний день. Следовательно, независимо от своих субъективных намерений они перестают бороться за коммунизм. Вот это и есть тот капкан, в который они попадают, утверждая демократию. Ломая диктатуру, они думают, что приближают новый строй, а на самом деле полностью уничтожают силу, способную шагать к нему. Ведь они по характеру своих требований растворяются в движении оппозиционной буржуазии: их отличие от такого движения теряет сущностный характер.

Такова теория. Но из нее следуют важные практические выводы. Марксистам, живущим в странах с авторитарными режимами, следует настраиваться на их крах. Первым предвестником такого краха будет появление буржуазной оппозиции с общедемократическими лозунгами. При этом чем тупомордее хозяева государственной власти, тем больше их низвержение будет напоминать революцию. Однако нужно ясно понимать, что буржуазная оппозиция, как бы она не боролась за победу, не обладает революционностью и сущностных изменений не несет. Поэтому марксисты ни в коем случае не должны подстраиваться в кильватер оппозиции, даже если в тактической плоскости ее и наша борьба против конкретного буржуазного режима временно совпадают. Напротив, нужно отстаивать самостоятельную линию, разоблачая как авторитарных правителей, так и их демократических противников. Нужно бить как по авторитаризму, так и по порожденным им демократическим иллюзиям. Только так можно использовать крах авторитарного режима для усиления собственных позиций в борьбе за коммунизм. Почему? А потому, что в политической системе, за которую мы боремся, нет места ни для демократических буржуев, ни для авторитарных.

По следам оранжевой волны

Такого острого политического кризиса как во время «оранжевой революции» Украина не видела с 1993 года. Тот год ознаменовался всеобщей забастовкой в Донбассе и индустриальном Приднепровье. Используя тактическое совпадение своих интересов с интересами «красных директоров», рабочий класс поднялся на борьбу против грабительской политики украинского государства. Забастовка привела к отставке Леонида Кучмы (тогда всего лишь премьера) и спровоцировала кризис в верхах буржуазного государства. Результатом стали досрочные выборы парламента и президента. Однако основной цели – остановки экономического кризиса и прекращения грабежа рабочий класс так и не достиг.

Кризис ноября-декабря 2004 г. существенно отличается от кризиса августа-сентября 1993 г. Если тогда пролетариат выступил как самостоятельная политическая сила[iii], то в 2004 г. ничего подобного не наблюдалось. Потому социально-классовый анализ этой истории надо начинать с баланса сил украинской буржуазии. Именно раскол в ее рядах привел к «оранжевой революции».

К лету 2004 г. режим Кучмы достаточно надежно контролировал информационное пространство Украины, а потому выделение будущей сине-белой и оранжевой зон, которое началось тогда, прошло для большинства рядовых граждан незамеченным. Во всяком случае я, житель сине-белой зоны, видел вокруг атмосферу удушающей и торжествующей стабильности режима. Между тем на западе Украины, в Киеве, а местами и в центральных областях уже началось зарождение будущего оранжевого движения. Но предшествовал этому раскол господствующего класса.

Широко известный кризис зимы 2000-2001 гг. («дело Гонгадзе»[2]) привел к образованию антикучмовской оппозиции, к которой после долгих сомнений и колебаний примкнул Виктор Ющенко. В апреле 2001 г. его отправили в отставку с должности премьера, так как Кучма, импичмента которого добивалась оппозиция, боялся, что он может стать ему соперником (по конституции в случае отставки президента его место занимает действующий премьер). Чего Кучма боялся, то и получил. Отставник Ющенко возглавил правую оппозицию и заявил о президентских амбициях. Тем временем на парламентских выборах 2002 г. не без помощи фальсификаций особенно масштабных в Донецкой области (губернатор Янукович), Кучме удалось создать стабильное пропрезидентское большинство. Оппозиционеров всех сортов постепенно выталкивали за кулисы политической сцены, ужесточился контроль за СМИ и т.д. Одним словом Украина медленно, но неуклонно путинизировалась. Однако не все было так гладко. Прежде всего, Кучме надо было подумать о своем преемнике на президентском посту.

Древние верили, что Земля покоится на трех китах. Леонид Кучма хоть и не земля, но тоже имел тройную опору – три олигархических клана или, говоря точнее, три финансово-промышленных группировки. Это киевский, донецкий и днепропетровский кланы. Последний долгое время был ведущим, что не удивительно для родного клана бывшего президента. Признанным вождем донецкого клана является Ринат Ахметов, а в киевском лидирующая роль принадлежит братьям Суркисам и Виктору Медведчуку.

Если в 90-е годы основную роль в украинской политике играл днепропетровский клан, то к концу второго президентства Кучмы ситуация изменилась. Промышленный подъем, начавшийся на Украине, привел к усилению позиций донецкого клана. Подробности межклановой борьбы в условиях изменившейся расстановки сил все еще остаются малоизвестными, но ее конечный результат известен. Осенью 2002 г. донецкие навязали в преемники Кучмы своего человека – начальника облгосадминистрации Донецкой области Виктора Януковича. Летом 2003 г. стало ясно, что выбор сделан окончательно.

Для донецких наступила ситуация, которую в экономической науке называют эффектом мультипликатора: начался процесс лавинообразного усиления клана. Относительное усиление на фоне других кланов дало в их руки должность премьера, что способствовало дальнейшему экономическому усилению Донецка, а должность премьера дала трамплин к президентству и тем самым к возможности окончательно подмять всех конкурентов под себя. Используя возможности Януковича, донецкие развернули активную экономическую экспансию. Уже в начале 2004 г. независимые эксперты отмечали, что это вызвало недовольство днепропетровского клана, а также возникла возможность для недовольства харьковских предпринимателей. Тем не менее, в начале прошлого года харьковские буржуи успешно ладили с донецким колоссом, а зять президента Пинчук (как вы понимаете «днепропетровский») совместно с Ахметовым приватизировал крупный металлургический комбинат «Криворожсталь». Внутренние трения в рамках правящего союза кланов и привязанных к ним второстепенных региональных группировок буржуазии до осени 2004 г. не выходили на поверхность и не приобретали открытых форм.

Угроза единству господствующей части буржуазии исходила извне. Раскол, произошедший в связи с делом Гонгадзе, украинская буржуазия так и не смогла преодолеть, несмотря на старания «партии власти». Причину этого феномена еще надлежит открыть. Во всяком случае, автор прямо должен сознаться, что достаточной информацией по этому вопросу не располагает. Более того: несмотря на постепенную изоляцию оппозиции, к ней продолжали перебегать представители «партии власти». В 2001-2002 гг. она потеряла таких крупных предпринимателей и политиков, как Петр Порошенко, бежавший из СДПУ(о), Юрий Ехануров, бежавший из НДП, Роман Бессмертный, бежавший прямо от Кучмы, ибо он был представителем президента в парламенте. Сторону Ющенко с некоторыми оговорками принял и мэр Киева Григорий Омельчено. В начале 2004 г. крупным приобретением оппозиции стал видный деятель СДПУ(о) Александр Зинченко. Он поругался с однопартийцами и киевским кланом и ушел к Ющенко. В сентябре 2004 г. в связи с явными успехами предвыборной кампании Ющенко в парламенте исчезло пропрезидентское большинство. Часть депутатов покинула «центристские» фракции и сторонники президента теперь уже имели только относительный перевес. Тем временем в будущей оранжевой зоне велась активная агитация за Ющенко, развернула свою деятельность организация «Пора». На юге же ее вообще не было слышно. Но если на Западной Украине и в Киеве местные органы государственной власти явно помогали предвыборной кампании Ющенко, то в центре, на юге и востоке государственный аппарат твердо проводил линию на поддержку Януковича. Хотя уже летом 2004 г. было очевидно, что в центральных областях население придерживается совершенно иных взглядов чем чиновники, это не смущало даже представителей выборных должностей.

Но надо признать, что летом 2004 г. ощущался дефицит информации. Сине-белая зона имела слабое представление о том, чем дышит оранжевая. А это свидетельствует, что в условиях, когда господствующий класс блокирует распространение невыгодной для него информации, марксистам желательно иметь канал для альтернативного сбора и распространения сведений о происходящем в стране. Данную функцию с успехом могла бы выполнять хорошо организованная прочная партийная структура. Но чего нет, того нет.

Однако же раскол господствующего класса был довольно своеобразным. Еще до «оранжевой революции» и Пинчук, и Кучма, и Путин в разное время и независимо друг от друга заявили по поводу противостояния Ющенко и Януковича, что речь идет о представителях одной и той же команды. Кучма даже высказал сожаление, что она раскололась. Но несмотря на раскол, между ее представителями действовало нечто в роде джентльменского соглашения. И с той и с другой стороны были вылиты на противника ушаты грязи и компромата, но при этом оппоненты соблюдали табу на одну тему. Правдивый рассказ о том, кто какую лепту внес в беспрецедентное издевательство над народом Украины в первое десятилетие независимости – это просто неисчерпаемая кладезь информации, очерняющей противника. Однако ни Ющенко, ни Янукович из этой кладези почему-то не черпали. Вероятно, чувство сопричастности к этому черному делу перевешивало взаимную враждебность. Уже одного этого было достаточно, чтобы понять: на предстоящих выборах речь будет идти не о смене режима, а о перестановке его слагаемых.

Значительное различие составляли только внешнеполитические ориентиры расколовшейся команды. Янукович имел намерение продолжить линию Кучмы 2001-2004 гг., которая состояла в балансировании между Евросоюзом и Россией с несколько большим креном в сторону России. Ющенко же слыл как приверженец проамериканской линии, но на деле стремился в Евросоюз и подальше от России. Его поведение после победы это полностью подтвердило. Кто же из них был прав?

В январе 2005 г. газета «Урядовый куръер» опубликовала предварительные данные о развитии внешней торговли Украины в 2004 г. Они заставляют думать, что победа Ющенко была не случайной. За январь-ноябрь 2004 г. экспорт Украины вырос на 42,7 % и достиг размера 29482,7 млн. долл., а импорт – на 28,2 % и составил 26070,3 млн. долл. Позитивное сальдо торгового баланса выросло с 324,3 млн. долл. до 3412,4 млн. долл. Это фантастическая сумма. С таким уровнем поступлений от внешней торговли Украина может за четыре года полностью выплатить свой внешний долг. Но самое интересное, что на долю России приходится только 18 % украинского экспорта, а на долю США – 4,9 %. Основным торговым партнером Украины выступает теперь Евросоюз ( 29,4 %), при том, что доля СНГ в целом составляет только 26,2 %. Поскольку промышленное развитие Украины происходит благодаря экспортной ориентации экономики, и дальнейший промышленный подъем и дальнейшее увеличение прибылей украинской буржуазии, включая донецкий клан, зависит от успешного развития торговли с Евросоюзом. А Евросоюз, как известно, затрудняет доступ на свои рынки предпринимателям из недружественных государств. Так что в поддержке Ющенко для украинской буржуазии был резон.

Внешнеэкономическая конъюнктура могла усилить позиции группировки Ющенко в борьбе с командой Кучмы-Януковича, но не могла вызвать событий, известных как «оранжевая революция». Чтобы поднять на ноги массы народа, нужен был внутренний фактор. Таким фактором оказалось годами накапливавшееся в обществе недовольство. Впрочем, и этого было мало. Бесспорно, что недовольство есть и России, однако никакой «оранжевой революции» оно до сих пор не дало. Поэтому следует признать, что решающим фактором, давшим недовольству выход, был раскол господствующего класса. Отколовшаяся оппозиция решила оседлать недовольство эксплуатируемых и направить его в выгодное для себя русло, сделать из него таран для разрушения позиций правящей группировки. В этом и состояла суть «оранжевой революции».

Оранжевое движение использовало официальные ценности режима Кучмы: национализм, демократия, рынок и т.н. «европейский выбор». Нового оно привнесло совсем мало. Это элементы мессианских настроений, воплотившихся в формуле «Ющенко – спаситель нации» и сейчас уже давших ростки его культа. Кроме этого вождизма оранжевое движение никак не отличалось по своей идеологии от того, чем уже четырнадцатый год прополаскивают мозги гражданам Украины. Чтобы стать на сторону Ющенко от оранжевого оппозиционера в таких условиях требовалось совсем немного. Нужно было верить, что Кучма лицемер, поскольку делает не то, в чем убеждает.

Таких энтузиастов, верящих официальной пропаганде, Ющенко сумел отыскать далеко не во всех социальных группах. Во-первых, рабочие юга и востока в большинстве своем были довольны экономическими успехами последних лет и к обещаниям Ющенко спасти Украину отнеслись скептически. Серьезную проблему представляет вопрос, почему этого не произошло с пролетариатом Киева, который тоже испытывает на себе блага промышленного подъема. Ему это не помешало поддерживать оранжевых. Во-вторых, среди населения юга и востока идеи украинского национализма, важные для Ющенко, находят слабый отклик, так как оно в основном состоит из обрусевших украинцев и русских. Поэтому за исключением молодежи, чье сознание сформировалось в условиях националистической пропаганды, Ющенко не нашел в данном регионе широкой поддержки, да и среди молодежи она была на порядок слабее, чем в центре и на западе.

В конечном итоге важной составляющей оранжевого движения стали мелкобуржуазные слои запада и центра Украины. Это крестьяне, полупролетарии, торговцы, студенты. Среди оранжевых было и немало пролетариев соответствующего региона. При этом следует остановиться на их социальном облике. За исключением Киева, Львова и еще нескольких менее крупных городов, пролетариат центра и запада сосредоточен в мелких и мельчайших городках, разбросанных между селами. По данным переписи 1989 г., когда уровень урбанизации на Украине достиг высшей точки, в среднем по республике проживало 33,1 % сельского населения. При этом из 16 областей будущей оранжевой зоны (без учета Киева) только в трех этот показатель был ниже 41 %. Еще в пяти колебался в пределах 43-47 %, а в восьми превышал 50, и в отдельных случаях весьма значительно (Тернопольская область 59,2 %, Закарпатская 58,9 % и т.д.) В 90-е годы положение только ухудшилось: разрушилась промышленность, население начало дичать в культурном плане, рабочие, чтобы выжить обзавелись огородами и начали возвращаться к земле, восстанавливать свои социальные связи с деревней, где у них остается масса родни. Поэтому влияние сельской мелкобуржуазной среды на них значительно усилилось. Наконец промышленный подъем последних лет весьма избирательно отразился на этом аграрном регионе: пенки с подъема снимает буржуазия и население крупных промышленных центров, а оранжевая зона остается в стороне. В результате потенциал недовольства там не угас, а сохранился, чем и воспользовалась группировка Ющенко и вовлекла этот мелкобуржуазный по сознанию пролетариат в борьбу за свои интересы.

При этом Ющенко и его соратница Тимошенко, сыгравшая роль своего рода Долорес Ибаррури  «оранжевой революции»[3], не слушали, а скорее всего никогда и не слышали рассуждений некоторых меньшевиствующих марксистов о поиске нового типа революционности, и прямо заимствовали из опыта большевиков[iv]. В ночь на 22 ноября, во время подсчета итогов второго тура, они не просто призвали своих сторонников выйти на улицы Киева. Они заранее объединили и подготовили их, обеспечили соответствующую организационную базу, предложив им задолго до этого готовую политическую структуру. Стихийный выход на площади предваряла тщательная пропагандистская и организационная подготовка масс. Как утверждают киевляне, палатки на площади Независимости появились еще до проведения второго тура, а разъяснения кто виноват и что делать сторонники Ющенко давали еще с весны. Разумеется, задачу им облегчала благосклонность киевских городских властей, но не это главное. Когда пробил решающий час, граждане недовольные итогами выборов уже знали куда идти и к кому присоединяться. Их ждали «Пора», предвыборный штаб Ющенко, конторы «Нашей Украины» и партии «Батькивщина». Социальный протест, что бы не лежало в его основе, был однозначно и четко канализирован в сторону борьбы за «спасителя нации». Пусть сторонники новых типов революционности скажут, можно ли нейтрализовать подобные штучки буржуазии и увести из ее рук хотя бы часть людей, если не противопоставить ей такое же оружие – хорошо организованную кадровую партию?

Исход «Оранжевой Революции»

Попутно надо остановиться на некоторых моментах, которые служат до сих пор объектом спекуляций. Во-первых, были ли фальсификации на президентских выборах? Да были. При чем как с той, так и с другой стороны. О проделках сторонников Ющенко в этой связи писали меньше по одной весьма банальной причине: они не контролировали государственный аппарат в такой же степени как Янукович, а потому были сильно ограничены в своих возможностях. Можно предположить, что без фальсификаций эти два Виктора показали бы во втором туре практически тождественный результат с отличием в доли процента. Но чего не было, того не было.

Во-вторых, бытует версия, что оранжевое движение было искусственным, что люди стояли за деньги и т.д. На деле это не совсем так, а порою и далеко не так. Начнем с фактов негативного свойства. Совершенно точно известно, что работа активистов Ющенко как перед выборами, так и во время их проведения оплачивалась. По-другому у откровенно буржуазных партий и не бывает. Известно также, что активисты «Поры» работали за деньги. Во всяком случае, во время оранжевых событий те ребята, которые блокировали Кабинет министров, получали за это плату, а на вопросы любопытствующих давали заранее заученные ответы, то есть убеждения за этим не стояли. Известны также люди, которым платили за поездку в Киев (однако данные сведения ограничены сине-белой зоной). Наконец к фактам такого же порядка относятся директорские забастовки как на стороне оранжевых, так и на стороне сине-белых[4].

Российская газета «Мировая революция» уже помещала материал о природе этого СНГовсого феномена. Правда в соответствующей статье содержалось предположение, что данное средство украинской буржуазии в ближайшее время не понадобится. Однако жизнь заставила ее вспомнить о таком приеме. Первыми подали инициативу директора Донбасса и Приднепровья, поддерживающие Януковича. Перед вторым туром они провели серию «забастовок»-пятиминуток против Ющенко. На заводе звучал гудок, работников сгоняли на краткосрочный митинг, а дальше все снова шли производить прибавочную стоимость. Маневры оранжевых директоров не столь известны и еще требуют дополнительного изучения, однако уже сейчас можно утверждать, что волна забастовок на западе Украины после второго тура была во многом искусственной; инициатива шла не снизу, а сверху. Так Петр Порошенко сразу закрыл все свои заводы в Винницкой области, а людям предложил ехать на митинги в Киев. А вот о каких-нибудь представителях возмущенных трудовых коллективов или стачкомах, заявивших о себе в связи с «оранжевой революцией», до сих пор ничего не слышно[5].

С другой стороны, многочисленные свидетельства участников и очевидцев показывают, что большинство оранжевых вышло на площади, что называется, по зову сердца. Митинги в Киеве собирали по несколько сотен тысяч человек. Об их масштабе говорит хотя бы тот факт, что площадь Независимости вместе с прилегающими улицами не вмещала всех желающих. Оранжевое море простиралось даже до Софиевской площади, где стоит памятник Богдану Хмельницкому. Кто знаком с географией Киева, тому не надо объяснять, что это значит. Оранжевых не пугала даже морозная погода, установившаяся в конце ноября в столице. Ни снег, ни минус десять не заставляли их разойтись. Киевляне же со своей стороны активно помогали приезжим: кормили, давали ночлег. Поскольку в первые дни «революции» штабы Ющенко еще не успели развернуть снабжение митингующих, поддержка столичных жителей немало способствовала успеху протестов. Известны случаи, когда школьники практически силой прорывались на митинги, вопреки попыткам учителей остановить их. Во Львовском, Киевском университете и некоторых других вузах занятия были прекращены, но не потому что этого хотели благосклонные к Ющенко ректораты, а потому что студенты сами разбежались с занятий и ушли протестовать. За деньги все это организовать нельзя.

Заслуживает упоминания еще и факт высокой дисциплины оранжевых. В Киеве практически сразу организовалась служба охраны митингов. Как рассказывают заслуживающие доверия люди, возникла она сперва чисто стихийно и интуитивно. Разумеется, потом ее контролировали оранжевые вожди. Несмотря на морозы митингующие не пили спиртного. Пьяные и наркоманы немедленно выявлялись и насильно удалялись с площади. Благодаря этому удалось избежать провокаций, хулиганства и стихийных беспорядков. Эти факты прямо бьют по расхожему мещанскому тезису: «Разве с нашим народом можно сделать революцию?» Если наш народ способен обнаруживать такие положительные качества в борьбе за буржуя, то какие же чудеса дисциплины и организации он покажет, когда будет сражаться за свои классовые интересы!

Однако в нынешних условиях нужно признать, что как это не прискорбно, но сотни тысяч граждан Украины не жалели ни времени, ни сил, ни здоровья, чтобы один буржуй победил другого, чтобы отставной Кучмин премьер одолел действующего премьера.

С этой точки зрения нужно признать, что еще никогда со времени перестройки буржуазия не закрепляла до такой степени своей гегемонии над пролетариатом как сейчас[v]. Ни малейших попыток отстоять самостоятельную классовую позицию пролетариата не наблюдалось, если только не считать усилий нескольких микроскопических марксистских групп. Такое впечатление, что мы отброшены в 1987 год, когда народ с партией был един и даже готов отдать жизнь за нее. С победой Ющенко буржуазия восстановила свою абсолютную гегемонию над пролетариатом, однако восстановила в такой форме, что эта гегемония окажется недолговечной. Она уже скоро начнет рушиться, но как и почему об этом надо вести особый разговор. Пока же замечу, что в нынешних условиях команда Ющенко получила такой кредит доверия, что может совершенно не считаться с интересами пролетариата. А потому «честная власть», за которую Ющенко сейчас борется, очень скоро продемонстрирует невиданный произвол по отношению к эксплуатируемым. Достаточно сказать, что уже сейчас строятся планы сделать первое мая рабочим днем. Это символичное начало – целая программа в одном жесте[6].

Но закончим анализ внутриклассовых столкновений. Ведь именно они определяли ход оранжевых событий. Оранжевая волна практически сразу сломала структуру, на которую опирался Янукович. Областные и городские советы в нескольких областях западной и центральной Украины заявили, что признают президентом Ющенко, на его же сторону стал Киевский совет. Председатель Верховного Совета Литвин начал осторожно подыгрывать Ющенко, представители армейского командования заявили, что не пойдут против народа. А президент Кучма совершенно неожиданно для всех спрятался в кусты. В первые дни «оранжевой революции» были опасения, что он разгонит митинги силой. Но этого не произошло. Леонид Кучма не предпринял вообще ничего. Это тоже одна из загадок  «оранжевой революции». По-видимому, на позицию Кучмы повлияли нарастающие противоречия донецких и днепропетровских. Последние, как было сказано, уже давно тяготились экспансией первых. Во всяком случае, клан Кучмы отказал Януковичу в поддержке. Это доказывают три основных факта. 1) Бездействие Кучмы. 2) Крупный днепропетровский предприниматель Сергей Тигибко, возглавлявший на тот момент Нацбанк Украины и предвыборный штаб Януковича, подал в отставку и оставил штаб своего патрона на произвол судьбы. 3) Когда стало ясно, что «оранжевая революция» не будет подавляться, в Днепропетровске произошел переворот. Действующий губернатор В.Яцуба, который был ставленником Януковича, подал в отставку, поскольку депутаты облсовета избрали своим новым председателем Швеца, предшественника Яцубы. Губернатор, разумеется, отказался работать в паре со своим врагом. Однако осторожный Кучма эту отставку не принял.

Отчаянная борьба развернулась и в Харькове. Деловые круги города увидели шанс избавиться от опеки донецких и поддержали оранжевых. Городской совет Харькова благоволил Ющенко. Сам «спаситель нации» специально приезжал в город договариваться с тамошними бизнесменами. Но областные власти при этом боролись за Януковича, а Харьков, несмотря на всю активность оранжевых, остался сине-белым.

Таким образом, оранжевая волна углубила раскол господствующего класса и подорвала позиции Януковича. Многие его сторонники переметнулись в лагерь Ющенко. Контроль над государственным аппаратом начал ускользать из его рук. И здесь сразу проявилось преимущество, которое имел Ющенко над своим конкурентом. Он мог выставить на своей стороне массовое народное движение, а Янукович нет. В условиях бездействия Кучмы «оранжевая революция» начала одерживать победы. Главный ее успех – парализация центральных органов государственной власти. Однако в конце первой недели сине-белые перешли в контрнаступление, вершиной которого был съезд представителей органов местного самоуправления в г. Северодонецке, выдвинувший требование превратить Украину в федерацию и припугнувший угрозой отделения от Украины сине-белых регионов. Тем временем началось знаменитое заседание конституционного суда Украины, которое вынесло решение о признании итогов выборов недействительными и назначило переголосование. Решение суда означало новый успех оранжевых. После его достижения противоборствующие стороны ограничивались позиционными боями, при чем явно было видно, что сине-белые проигрывают. Хотя надо сказать, что они добились определенных успехов. Им удалось организовать массовое движение поддержки Януковича, правда, существенно уступающее по силе оранжевому.

В целом «оранжевая революция» завершилась победой группировки Ющенко на компромиссных условиях. Во-первых, между Ющенко и Кучмой была достигнута какая-то договоренность. Поскольку в конце февраля 2005 г. Кабмин поставил вопрос о сокращении льгот, полагающихся Кучме, не был подписан указ о гарантиях, подобных тем, что дал Путин Ельцину, а также начались атаки правительства с целью национализировать принадлежащий Пинчуку завод «Криворожсталь»[7], можно предположить, что Кучма выторговал себе не так уж и много, и от компромисса выиграл в основном Ющенко. Но подробности переговоров все еще остаются неизвестными. Во-вторых, прокучмовские силы решили подстраховать себя и довели до конца конституционную реформу. Согласие на нее и стало основой компромисса оранжевой буржуазии с сине-белой. Вообще судьба конституционной реформы очень интересна. Сперва она задумывалась, чтобы одновременно усилить власть президента и приспособить политическую систему Украины к евростандартам. Потом в конце 2003 г. президентское большинство решило, что нужно двигаться в ином направлении и власть президента ослабить. Вероятно, здесь сказались опасения, что власть может перейти к устойчиво популярному Ющенко, а также боязнь давать слишком большие полномочия ставленнику донецких, который уже тогда выступал как несомненный преемник Кучмы. Оппозиция во главе с Ющенко и Тимошенко сперва поддержала новый проект, а потом выступила решительно против него. Голосование за поправки в июне 2004 г. позорно провалилось. Для их принятия не хватило всего пяти голосов. Но еще оставалась надежда проголосовать за них во время осенней сессии Верховного Совета. Во время «оранжевой революции» остатки президентского большинства этим и воспользовались. В качестве непременного условия удовлетворения ряда политических требований оранжевых[8] они выставили поддержку конституционной реформы. Фракция Ющенко на это пошла[9]. Против голосовал только блок Тимошенко. Однако сейчас Тимошенко может об этом жалеть. Став премьером, она получает наибольшие выгоды от реформы. С января 2006 г. власть президента резко ограничивается, а ключевой фигурой становится премьер-министр, назначаемый парламентским большинством, перед которым он и отчитывается. И не беда, что сейчас большинства в Верховном Совете нет. Когда Верховный Совет голосовал за избрание Тимошенко премьер-министром, за проголосовало 357 депутатов из 425 присутствующих. Подобного одобряма Верховный Совет Украины не видывал с 1989 года. Так буржуазия Украины отпраздновала восстановление своей полной гегемонии над пролетариатом.

И последнее. Важный урок «оранжевая революция» преподнесла в связи с работой конституционного суда Украины. Как известно, к нему дважды обращались потерпевшие стороны по совершенно одинаковым поводам. В ноябре 2004 г. команда Ющенко подала жалобу на фальсификацию итогов второго тура, а в январе 2005 г. команда Януковича – на фальсификацию итогов третьего. Но отличались не только результаты, но и сам ход суда. В первом случае суд работал добросовестно, а жалобу истца в основном удовлетворил. Во втором же случае заседание было скомкано, превращено в формальный фарс и ни о каком удовлетворении жалоб даже не шла речь. Доброжелатели Януковича утверждают, что суд продался оранжевым. Но это ерунда. В действительности все определялось соотношением сил. За Ющенко стояли сотни тысяч людей, готовых на крайние меры вплоть до насильственного взятия власти, и сосредоточены они были не на периферии, а в столице. Янукович же подобную силу на чашу весов бросить не мог. Возникшее к тому времени сине-бело движение заметно уступало по силе оранжевому и не имело поддержки в столице. Не удивительно, что он поиграл. Из этого следует:

1. сосредоточение основных сил любого социального движения (независимо от его природы) в столице есть важный фактор его победы;
2. в моменты острых социальных конфликтов исход борьбы решают народные массы[vi];
3. право силы всегда сильнее силы права, и какими бы ни были законы, массовый народный протест способен их сокрушить.

В принципе эти выводы не новы и подтверждают правоту  революционной тактики, выработанной еще во времена великих европейских революций. При этом стоит только напомнить, что сходство в методах не всегда означает сходство в сути. «Оранжевая революция» не представляла из себя ничего революционного. Все ее повороты и зигзаги могут быть объяснены не при помощи понятия «борьбы классов», а при помощи понятия «борьбы кланов». Народ же, который сыграл решающую роль в победе Ющенко, вообще не выступил как самостоятельный социальный актер, добровольно отдавшись в руки «спасителя нации». Надеюсь, что данная статья достаточно убедительно это показывает, а правление оранжевых вождей не менее убедительно разрушит иллюзии тех, кто воспринял данное утверждение скептически[10].

Вопреки хвастливым заявлениям западных руководителей конца 80-х – начала 90-х гг., крах империалистического блока, руководимого СССР, не принес никакого процветания ни мировой экономике, ни самой России. Однако после исчезновения сталинизма западные революционеры стали налаживать контакты с интернационалистами в России и на Украине, и у последних появилась возможность ознакомиться с принципами и анализом западных левых коммунистов с начала 1920-х гг. до наших дней – в их разработке участвовали и левые коммунисты из России, пока не сгинули в сталинском ГУЛАГе.[1] После наших выступлений на конференциях в Москве[2] и в Киеве и издания нескольких наших брошюр на русском языке у ИКТ завязалась переписка с российскими товарищами, в которой обсуждались различные аспекты принципов левого коммунизма. В частности, в этой переписке неоднократно ставился вопрос о самоуправлении. Мы решили опубликовать в «Ревю энтернасьональ» наш ответ товарищу из Воронежской области, поскольку мы считаем, что поднимаемые им вопросы – аргументированные осень серьезно, даже если мы не согласны со всеми его утверждениями – заслуживают внимания интернационалистов не только в России, но и за рубежом.

---

 
Дорогой товарищ!

Мы получили Ваше последнее письмо, где Вы вновь пишете о законе стоимости и самоуправлении. Далее мы продолжим дискуссию по этим двум вопросам. Она необходима коммунистам для того, чтобы с максимальной четкостью определить программу пролетарской революции. Вы пишите:

«В своей книге «Упадок капитализма» вы утверждаете, что при социализме товарное производство будет ликвидировано. Но невозможно ликвидировать товарное производство, не уничтожив закон стоимости. Согласно теории Маркса, при социализме продукты труда будут обмениваться в зависимости от количества необходимого рабочего времени (по труду), то есть в соответствии с законом стоимости».

«В вашей брошюре «Платформа и манифест» пункт 11 озаглавлен «Самоуправление – самоэксплуатация пролетариата». Что означает самоэксплуатация? Эксплуатация – это присвоение продуктов другого. Если я правильно понимаю, самоэксплуатация – это присвоение продуктов собственного труда. Так, Робинзон Крузо эксплуатировал сам себя, когда потреблял продукты собственного труда. Робинзон Крузо был самоэксплуататором.»

Мы попытаемся ответить на эти два вопроса, показав, насколько они связаны между собой.

Исторический и переходный характер закона стоимости 25 рупий.

В своем письме от 26 декабря 2004 г. Вы цитируете отрывок из «Критики Готской программы Маркса: «Он [отдельный производитель] получает от общества квитанцию в том, что им доставлено такое-то количество труда за вычетом его труда в пользу общественных фондов), и по этой квитанции он получает из общественных запасов такое количество предметов потребления, на которое затрачено столько же труда. То же самое количество труда, которое он дал обществу в одной форме, он получает обратно в другой форме. Здесь, очевидно, господствует тот же принцип, который регулирует обмен товаров, поскольку последний есть обмен равных стоимостей».[3]

Основная идея, которую Маркс здесь отстаивает, заключается в том, что после революции, когда власть будет находиться в руках пролетариата, еще в течение определенного периода придется рассчитывать «зарплату» рабочих в зависимости от времени, затраченного на производство продукции с целью получить «обменную стоимость» продукции, которая может быть выражена в «квитанциях». Товарное производство, закон стоимости, а значит, и рынок, пока сохраняются, и в этом мы с ним согласны. Таким образом, нам понятно Ваше удивление, когда в книге «Упадок капитализма» Вы прочли, что при социализме товарное производство исчезнет. На самом деле здесь недопонимание терминов. Действительно, в нашей печати мы часто используем слово «социализм» в качестве синонима коммунизма как конечной цели борьбы пролетариата: общество без классов и без государства, где продукты труда перестанут быть товарами, где закон стоимости исчезнет. В своей работе «Нищета философии» Маркс весьма недвусмысленно заявил, что при коммунизме не будет больше ни обмена, ни товаров: «В будущем обществе, где исчезнет антагонизм классов, где не будет и самих классов, потребление уже не будет определяться минимумом времени, необходимого для производства; наоборот, количество времени, которое будут посвящать производству того или другого предмета, будет определяться степенью общественной полезности этого предмета».[4] На этой стадии меновая стоимость будет отменена. Воссоединившееся человеческое сообщество через свои административные органы, которым будет поручено централизованное планирование производства, будет решать, какое количество труда следует затратить на производство того или иного продукта. Но ему больше не потребуются «окольные пути» обмена, как это происходит при капитализме, поскольку значение обретет лишь степень социальной полезности  продукта. Тогда наступит общество изобилия, где не только будут удовлетворяться самые элементарные потребности человека, но и сами эти потребности достигнут колоссального развития. В таком обществе характер труда полностью изменится: время, затраченное на добычу пропитания, окажется сведено к минимуму, труд станет в первую очередь действительно свободной деятельностью. Характер распределения, так же как и производства, совершенно переменится. Отныне время, затраченное личностью на социально значимое производство, будет значить немного, воцарится принцип: «От каждого по способностям, каждому по потребностям!»

Определение и отстаивание этой конечной цели пролетарской борьбы – общества без классов, без государства, без национальных границ, без товаров – пронизывают все работы Маркса, Энгельса и революционеров последующих поколений. Важно напомнить об этом, потому что эта цель оказывает определяющее воздействие на движение, стремящееся к ней, на средства, необходимые для ее достижения.

Учитывая опыт русской революции и последовавшей за ней сталинской контрреволюции, мы полагаем, что для политической ясности предпочтительнее говорить о «переходном периоде от капитализма к социализму», чем о «социализме» или «первой фазе коммунизма». Очевидно, что речь здесь не идет о чисто терминологическом вопросе. Действительно, диктатуру пролетариата нельзя рассматривать ни как стабильное общественное устройство, ни как специфический способ производства – это общество, переживающее эволюцию, жизненная сила которого устремлена в будущее, период, когда социальные преобразования сохраняют свою политическую оболочку, когда старые производственные отношения пересматриваются и приходят в упадок, а новые возникают и упрочиваются. Непосредственно перед цитированным выше отрывком из «Критики Готской программы» Маркс уточняет: «Мы имеем здесь дело не с таким коммунистическим обществом, которое развилось на своей собственной основе, а, напротив [подчеркнуто нами - ИКТ], с таким, которое только что выходит как раз из капиталистического общества и которое поэтому во всех отношениях, в экономическом, нравственном и умственном, сохраняет еще родимые пятна старого общества, из недр которого оно вышло».[5] И несколькими страницами далее он недвусмысленно утверждает: «Между капиталистическим и коммунистическим обществом лежит период революционного превращения первого во второе. Этому периоду соответствует и политический переходный период, и государство этого периода  не может быть ничем иным, кроме как революционной диктатурой пролетариата».[6]

В нашем предыдущем письме мы, кажется, разрешили это недоразумение, и в Вашем ответе содержится согласие по существу: «Насколько я понимаю марксизм, этот переходный период называется социализмом. Я говорю не о рыночном коммунизме, а о рыночном социализме. […] С ростом производительных сил распределение по труду превращается в распределение по потребностям, социализм шаг за шагом превращается в коммунизм, и рынок со временем исчезнет».

В Вашем 26 декабря 2004 г. вы подчеркиваете, что существует лишь три формы распределения продукции, основанных на заключенном в них времени социально необходимого труда:

• через посредство денег (А), в этом случае товарообмен происходит в форме М-А-М;
• через посредство трудовых квитанций (В), о чем писал Маркс: М-В-М;
• в форме прямого обмена: М-М.

И Вы отметили, что во всех трех случаях мы имеем дело с товарообменом, а значит, с существованием рынка, то есть с обществом, который использует всеобщий эквивалент, деньги, для выражения рабочего времени, даже если в архаичном случае прямого обмена деньги существуют лишь в потенциале. Как вы пишите: «Деньги и квитанции – почти всегда одно и то же, поскольку измеряют одно и то же – рабочее время. Различие между ними такое же, как между сантиметровой и дюймовой линейкой». Мы согласны с Вами в том, что именно с такой экономической ситуацией столкнется пролетариат после взятия власти, и что недооценка этого является отступлением назад от марксизма. Тем более что гражданская война в мировом масштабе между пролетариатом и буржуазией вызовет многочисленные разрушения, которые приведут к спаду производства. Коммунисты должны будут вести непрерывную борьбу с иллюзиями о быстром и беспроблемном исчезновении закона стоимости. Способ, при помощи которого пролетариат окончательно ликвидирует обмен и создаст условия для уничтожения государства, превратит переходный период в период революционных потрясений, каких еще не знало человечество.

Несмотря на эти уточнения, очевидно, что разногласия остаются. Например, в том же письме вы пишите: «При социализме продукты труда будут обмениваться в соответствии с социально необходимым количеством труда. А там, где продукты труда обмениваются в соответствии с количеством труда, продолжают существовать рынок и товарное производство. Следовательно, для того, чтобы уничтожить товарное производство, необходимо отменить распределение, основанное на количестве труда. Так что если вы хотите отменить товарное производство, вам придется отменить социализм. Если вы считаете себя марксистами, вы должны признать, что социализм, по сути своей основан на рынке. В противном случае идите к анархистам!»

Исходя из вышеизложенного, мы предполагаем, что под социализмом Вы понимаете переходный период от капитализма к коммунизму. Этот период по существу является нестабильным: либо пролетариат одерживает верх, и «переходная экономика» трансформируется по пути к коммунизму, то есть в направлении отмены товарной экономики; либо пролетариат отступает, законы рынка вновь утверждаются, и возникает опасности открыть дорогу контрреволюции.

Чего не понимают анархисты

В том же письме Вы пишите, что непонимание этого обнаруживается у анархистов. Действительно, по их мнению, освобождение человечества осуществляется исключительно волевым усилием, и, следовательно, коммунизм можно построить в любую историческую эпоху. Таким образом, они отвергают все научные знания о социальном развитии и не способны понять, какую роль может играть в ней классовая борьба и человеческая воля. В «Предисловии» к «Капиталу» Маркс отвечает анархистам (не называя их), которые отрицают необходимость переходного периода: «Общество, если даже оно напало на след естественного закона своего развития, - а конечной целью моего сочинения является открытие экономического закона движения современного общества, - не может ни перескочить через естественные фазы развития, ни отменить последние декретами. Но оно может сократить и смягчить муки родов».[7]

Согласно Марксу и Энгельсу, необходимость диктатуры пролетариата, то есть переходного периода между двумя «стабильными» способами производства, которыми являются капитализм и коммунизм, обусловлена двумя основаниями:

• невозможностью развития коммунизма внутри капитализма (в отличие от самого капитализма, который зародился в феодальном обществе);
• тем фактом, что мощное развитие производительных сил, достигнутое капитализмом, пока еще недостаточно для полного удовлетворения человеческих потребностей, характерного для коммунизма.

Анархисты не только явно не способны понять это; более того, их «представление о коммунизме» никоим образом не выходит за узкие буржуазные горизонты. Его можно обнаружить уже в работах Прудона. Для этого автора политическая экономия является высшей наукой, и он упорно выделяет в каждой капиталистической экономической категории хорошие и плохие стороны. Хорошая сторона обмена – в том, что он позволяет сопоставить две равные стоимости. Хорошая сторона конкуренции – соревнование. Не упускает он и возможности найти положительную сторону у частной собственности: «Однако очевидно, что если неравенство является одним из атрибутов собственности, то оно – это еще не вся собственность; ибо что делает собственность сладостной, по словам уж не помню какого философа, так это способность по своей воле определять не только ценность своего имущества, но и его особый характер, использовать его по своему усмотрению, к собственной радости или успокоению - так, как диктуют вам интерес, страсть и каприз».[8]

Нам обещали царство свободы, а мы нарываемся на мелочные и ограниченные мечтания мелкого производителя. Для анархистов идеальное общество – это всего лишь идеализированный капитализм, где управлять всем будут обмен и закон стоимости, то есть условия эксплуатации человека человеком. Напротив, марксизм позиционирует себя как радикальная критика капитализма, отстаивающая перспективу подлинного освобождения пролетариата и, тем самым, всего человечества. Маркс и Энгельс всегда боролись с огрубленным пониманием коммунизма, согласно которому революция должна затронуть лишь сферу распределения, чтобы привело бы лишь к переделу нищеты. Такому видению они противопоставляли бурное развитие производительных сил, освобожденных от препятствий, которые создавал капитализм. Они выступали не только за полное удовлетворение элементарных потребностей человека, но и за полную самореализацию последнего, за преодоление различий между личностью и обществом, за развитие всех способностей личности, ныне удушенных щупальцами разделения труда: «На высшей фазе коммунистического общества, после того как исчезнет порабощающее человека подчинение его разделению труда; когда исчезнет вместе с этим противоположность умственного и физического труда; когда труд перестанет быть только средством для жизни, а станет сам первой потребностью жизни; когда вместе с всесторонним развитием индивидов вырастут и производительные силы, и все источники общественного богатства польются полным потоком, лишь тогда можно будет совершенно преодолеть узкий горизонт буржуазного права, и общество сможет написать на своем знамени: от каждого по способностям, каждому по потребностям!»[9]

Таким образом, марксизм не поддается трескучим фразам мелкобуржуазного утопического радикализма, он знает, что единственное средство преодоления капитализма – это уничтожение наемного труда и обмена, которые заключают в себе все противоречия капитализма, являются конечной причиной войн, кризисов и нищеты, опустошающих общество. Экономическая политика, проводимая диктатурой пролетариата, вся целиком обращена к этой цели. Согласно этой концепции, произойдет не спонтанная трансмутация, а разрушение капиталистических общественных отношений.

Это напоминание позволяет нам лишний раз подчеркнуть крайнюю путаницу, на которой основаны претензии анархистов на преодоление отчуждения рабочего от продуктов его труда. По их мнению, став собственниками завода, где они работают, рабочие обязательство станут собственниками продуктов своего труда. Так они достигнут полного благоденствия. В результате собственность объявляется вечной и священной. Это будет режим федералистского типа, наследник докапиталистических способов производства. Подобное можно обнаружить и у Лассаля. Он воспринял идею Маркса о том, что эксплуатация осуществляется  путем извлечения прибавочной стоимости. Так что надо потребовать, чтобы рабочий распоряжался всеми продуктами своего труда, и проблема будет решена. При этом, как писал Энгельс в «Анти-Дюринге»: «Важнейшая прогрессивная функция общества, накопление, отнимается у общества и передается в руки отдельных лиц, на их произвол».[10] После работ Маркса подобная путаница между трудом, силой труда и продуктом труда стала совершенно недопустимой. Эта теоретическая галиматья, свойственная Лассалю и анархистам, лежит в основе концепций самоуправления. Те, кто их разделяет, перестают ставить своей целью ликвидацию товарообмена и коммунизм и лишь множат препятствия на этом пути. Вот как Маркс, все в той же «Критике Готской программы», завершает свою жесткую критику этих концепций: «Я остановился более обстоятельно на «неурезанном трудовом доходе», с одной стороны, и на «равном праве» и «справедливом распределении» - с другой, для того, чтобы показать, какое большое преступление совершают, когда, с одной стороны, стремятся вновь навязать нашей партии в качестве догм те представления, которые в свое время имели некоторый смысл, но теперь превратились в устарелый словесный хлам, а с другой стороны, желают извратить реалистическое понимание, с таким трудом привитое партии, но теперь уже пустившее в ней корни, идеологическим правовым и прочим вздором, столь привычным для демократов и французских социалистов».[11]

С этой точки зрения нам кажется, что Вы в своих рассуждениях останавливаетесь на полпути. Вы соглашаетесь с нами, говоря, что в этот период не будет эксплуатации рабочего класса, поскольку власть будет осуществлять пролетариат, средства производства будут коллективизированы, прибавочный труд уже не будет иметь формы прибавочной стоимости, предназначенной для накопления капитала, а пойдет (за вычетом резервного фонда и выплат членам обществ, не участвующим в производстве) на растущее удовлетворение социальных потребностей. Вы верно пишите: «Различие между социализмом [переходным периодом] и капитализмом состоит в том, что при социализме рабочая сила не является товаром» (письмо от 23 января 2005 г.). Однако в следующем письме Вы утверждаете: «Закон стоимости останется в силе полностью». Тем самым Вы еще раз подчеркиваете собственное выражение «рыночный социализм». Вы прекрасно понимаете необходимость отмены наемного труда, но не товарообмена. Однако оба они тесно связаны между собой.

Закон стоимости, открытый Марксом, состоит не только в выяснении происхождения стоимости товаров, он разрешает загадку расширенного воспроизводства капитала. В то время как пролетарий за продажу своей рабочей силы получает зарплату, соответствующую ее действительной стоимости, в процессе производства он создает стоимость гораздо большую. Эксплуатация, позволяющая таким образом извлекать прибавочную стоимость из труда пролетария, существовала уже при простом товарном производстве, из которого возник и развился капитализм. Так что невозможно ликвидировать эксплуатацию пролетариата без отмены товарного производства. Впрочем, это разъясняет Энгельс в «Происхождении семьи, частной собственности и государства»: «Лишь только производители перестали сами непосредственно потреблять свой продукт, а начали отчуждать его путем обмена, они утратили свою власть над ним. Они уже больше не знали, что с ним станет. Возникла возможность использовать продукт против производителя, для его эксплуатации и угнетения. Поэтому ни одно общество не может сохранить надолго власть над своим собственным производством и контроль над социальными последствиями своего процесса производства, если оно не уничтожит обмена между отдельными лицами».[12]

Если закон стоимости останется «в силе полностью», как Вы утверждаете, тогда пролетариат по-прежнему будет эксплуатируемым классом. Чтобы эксплуатация прекратилась в течение переходного периода, одной экспроприации буржуазии недостаточно. Необходимо также, чтобы средства производства перестали быть капиталом. Капиталистический принцип подчинения живого труда овеществленному вследствие производства прибавочной стоимости следует заменить принципом, когда живой труд направляет производство на удовлетворение потребностей членов общества. В этом смысле диктатура пролетариата должна будет бороться с абсурдным и катастрофическим продуктивизмом капитализма. Как писали Левые коммунисты Франции: «Доля прибавочного труда, которую пролетариату предстоит выделять, поначалу, возможно, будет еще большей, чем при капитализме. Так что экономический принцип социализма во всей его непосредственной полноте нельзя вывести из соотношения между оплачиваемым и неоплачиваемым трудом. Лишь динамика изменения этого соотношения сможет служить показателем эволюции экономики, барометром, указывающим на классовую природу производства».[13]

Самоуправление – смертельно опасная ловушка для пролетариата

Второй пункт нашей дискуссии разбирается в главе 11 нашей «Платформы» «Самоуправление - самоэксплуатация  пролетариата». Вы заявляете о своем решительном несогласии с нашей позицией. Вам кажется немыслимым, что рабочие могут эксплуатировать сами себя. «Но я совершенно не понимаю, - пишите Вы, - как можно эксплуатировать самого себя, это примерно то же самое, что красть у себя». Со времени массовой рабочей борьбы конца 1960-х гг. большинство наших секций непосредственно столкнулось с проблемой самоуправления рабочих на «своем» предприятии в рамках капиталистического общества. Так что они смогли на практике убедиться, что под маской самоуправления скрывается расставленная профсоюзами ловушка изоляции. Примеров немало: часовой завод «Лип» во Франции в 1973 г., «Квареньон» и «Салик» в Бельгии и «Тримф» в Англии в 1978-1979 гг., а совсем недавно шахта «Тауэр Кольери» в Уэльсе. Каждый раз повторяется один и тот же сценарий: угроза банкротства вызывает протесты рабочих, профсоюзы способствуют изоляции этой борьбы и в конечном итоге ведут ее к поражению, уговорив рабочих и служащих выкупить предприятие, даже потратив, если необходимо, зарплату за несколько месяцев или выплаты по увольнению на увеличение капитала предприятия. В 1979 г. завод «Лип», ставший рабочим кооперативом, вынужден был закрыться под давлением конкуренции. На последнем общем собрании какой-то рабочий выразил свой гнев и отчаяние профсоюзным делегатам, которые стали настоящими хозяевами предприятия: «Вы подлецы! Сегодня вы вышвыриваете нас за дверь… Вы обманули нас!»[14] Согласие принести жертвы, которых требует экономический кризис, удушает в зародыше рабочую борьбу и сопротивление – в этом смысл лозунга самоуправления.

Подобная принципиальная позиция полностью соответствует марксизму. Следует отметить, что не мы первыми употребили понятие «самоэксплуатация рабочих». Вот что писала Роза Люксембург в 1898 г.:

«Но в капиталистическом хозяйстве обмен господствует над производством, и, под влиянием конкуренции, делает ничем не сдерживаемую эксплуатацию, т. е. полнейшее подчинение производственного процесса интересам капиталам, условием существования предприятий. Практически же это выражается в необходимости насколько возможно усилить интенсивность труда, сократить или увеличить его, смотря по состоянию рынка, привлечь или выбросить на улицу рабочую силу, опять-таки в зависимости от требований рынка, одним словом, пустить в ход все приемы, делающее капиталистическое предприятие конкурентоспособным. В силу этого рабочие, объединенные в производительное товарищество, должны подчиняться полной самых острых противоречий необходимости: они должны применять к самим себе режим абсолютизма со всем, что с ним связано, разыгрывая по отношению к самим же себе роль капиталистического предпринимателя. Эти противоречия ведут производительные товарищества к гибели, так как они или превращаются в капиталистические предприятия или, если пересиливают интересы рабочих, совершенно распадаются».[15]

Когда рабочие играют «в отношении самих себя роль капиталистических предпринимателей», мы понимаем это как самоэксплуатацию. Ваша защита самоуправления опирается на опыт рабочих кооперативов XIX века; в частности, Вы цитируете резолюцию «Кооперативный труд», принятую первым конгрессом МТР. Действительно, Маркс и Энгельс неоднократно поощряли кооперативное движение, особенно производственные кооперативы, не столько из-за достигнутых ими практических результатов, но скорее потому, что они подкрепляли идею о том, что пролетарии смогут прекрасно обойтись без капиталистов. Вот почему Маркс и Энгельс неизменно отмечали ограниченность возможностей кооперативов, постоянный риск вновь попасть под контроль буржуазии. Они стремились избежать того, чтобы кооперативы отвратили рабочих от революционной перспективы, от необходимости взятия власти во всем обществе. В вышеупомянутой резолюции говорится:

«а) Мы считаем, что кооперативное движение является одной из сил, преобразующих современное общество, основанное на классовом антагонизме. Большая заслуга этого движения заключается в том, что оно на  деле показывает возможность замены современной деспотической и порождающей пауперизм системы подчинения труда капиталу – республиканской и благотворной системой ассоциации свободных и равных производителей.

б) Однако ограниченная карликовыми формами, которые только и в силах создать своими усилиями отдельные рабы наемного труда, кооперативная система никогда не сможет преобразовать капиталистическое общество. Для того, чтобы превратить общественное производство в единую, обширную и гармоническую систему свободного кооперативного труда, необходимы общие социальные изменения, изменения основ общественного строя, которые могут быть достигнуты только путем перехода организованных сил общества, то есть государственной власти, от капиталистов и землевладельцев к самим производителям.»[16]

Вы цитируете первый абзац, но не второй, который по-новому освещает проблему и гораздо точнее отражает мысль Маркса. Известно, что в I Интернационале Марксу приходилось вести переговоры с целым рядом путаных социалистических школ, поскольку он рассчитывал, что они прогрессируют. Обретя классовое сознание, рабочее движение избавилось бы от «доктринерских рецептов», и Маркс активно содействовал этому процессу. Кооперативные ассоциации принадлежали к тому же типу «доктринерских рецептов» и способны были подменить собой классовую борьбу, защиту рабочих, профсоюзную борьбу и даже ниспровержение капиталистического общества. Для Маркса было необходимо, чтоб рабочий класс оказался на высоте теоретического понимания того, что ему предстоит осуществить на практике. В этом смысле под «обширной и гармонической системой свободного кооперативного труда» он, бесспорно, имел в виду коммунистическое общество, а вовсе не федерацию рабочих кооперативов.

Первая часть этого проекта резолюции для Вас означает, что борьба за реформы не противоречит революционному ниспровержению капитализма, а дополняет его. Но подобное дополнение возможно было лишь в эпоху прогресса капитализма, когда буржуазия могла еще играть революционную роль по отношению к остаткам феодализма, когда рабочие должны были участвовать в парламентской и профсоюзной борьбе за признание демократических прав, чтобы навязать проведение широкомасштабных социальных реформ и ускорить тем самым возникновение условий для коммунистической революции. Сегодня, напротив, мы переживаем эпоху упадка капитализма. После начала первой мировой войны, со вступлением капитализма на новую стадию – империализма и упадка – реформы стали невозможны. Без подобного исторического вывода в духе марксизма можно в итоге забыть о предупреждении Ленина, сделанном в работе «Пролетарская революция и ренегат Каутский»:  «Один из скрытых методов оппортунизма состоит в повторении позиций, справедливых в прошлом».

Вы утверждаете, что, согласно Марксу, «социализм возникает в недрах старого и умирающего буржуазного общества». Если мы откроем, например, «Манифест Коммунистической партии», мы не обнаружим в нем ничего подобного. Маркс и Энгельс объясняют, что буржуазия постепенно развивала новые производственные отношения в недрах феодализма, и ее политическая революция послужила завершением достигнутого ранее экономического господства. Затем они показывают, что применительно к пролетариату процесс обратный: «Все прежние классы, завоевав себе господство, стремились упрочить уже приобретенное ими положение в жизни, подчиняя все общество условиям, обеспечивающим их способ присвоения. Пролетарии же могут завоевать общественные производительные силы, лишь уничтожив свой собственный нынешний способ присвоения, а тем самым и весь существовавший до сих пор способ присвоения в целом. У пролетариев нет ничего своего, что надо было бы им охранять, они должны разрушить все, что до сих пор охраняло и обеспечивало частную собственность».[17] Политическая революция пролетариата представляет собой необходимое условие для возникновения новых производственных отношений. То, что возникает в недрах буржуазного общества – это условия для социализма, а не сам социализм.

Жестокие законы конкуренции

Чтобы подкрепить собственную аргументацию, вы развиваете идею о том, что «упадок означает экономическую стагнацию, расцвет преступности, увеличение нищеты и безработицы, слабую и нестабильную государственную власть (ярким примером этого являются солдатские императоры в Древнем Риме, которые держались у власти лишь несколько месяцев), острую классовую борьбу. И самое главное, о чем вы не упоминаете в своей книге «Упадок капитализма», - это возникновение новых классовых отношений в недрах старого, умирающего общества. В Римской империи это колоны, рабы на сельских латифундиях, то есть по сути своей крепостные. В период разрушения буржуазного общества это самоуправляющиеся предприятия, точнее, кооперативы.» Действительно, при упадке капитализма для буржуазного общества характерна высокая нестабильность. Буржуазия сталкивается с беспрецедентным экономическим спадом, кризис перепроизводства вызывает опустошительный эффект в силу нехватки рынков сбыта в мировом масштабе, межимпериалистическое соперничество обостряется и ведет к мировой войне. В сложившейся ситуации буржуазия прибегает к упрочению государства, как это было во время упадка Римской империи и, в том, что касается феодализма, при абсолютной монархии. Обострение конкуренции, необходимость сверхэксплуатации пролетариата, массовая безработица, тоталитарное государство, опутавшее своими щупальцами все гражданское общество (а вовсе не «слабое и нестабильное государство») – вот те причины, которые отныне делают невозможным выживание рабочих кооперативов.

Мы совершенно согласны с Вами, что «по вопросу [о государственном капитализме] правы были левые коммунисты, а не Ленин». Они интуитивно поняли, что капитализм в России способен развиваться даже в отсутствие частнособственнической буржуазии и что власть рабочего класса под угрозой. Действительно, по причине изоляции революции рабочие советы утратили власть, перешедшую к государству, с которым полностью отождествлялась партия большевиков. Однако мы не во всем согласны с тем, что предлагала Рабочая оппозиция Коллонтай. Требование того, чтобы управление предприятиями и обмен продукцией происходили под контролем рабочих каждого завода, могло лишь усугубить, усложнить проблему. Рабочие не только не добились даже символической власти, они утратили свое классовое единство, которое нашло такое замечательное проявление в возникновении рабочих советов и влиянии в них реальной авангардной партии, партии большевиков.

Вы, напротив, полагаете, что: «Для рабочих гораздо легче и удобнее контролировать производство на уровне предприятий. […] После Октября 17-го экономика управлялась централизованно. В итоге социализм переродился в государственный капитализм, вопреки воле большевиков. […] Итак, при социализме управление экономикой не будет функцией рабочих советов, они не будут планировать производство и распределять продукцию. Если наделить этими функциями рабочие советы, социализм неизбежно эволюционирует в государственный капитализм». Что касается нас, мы убеждены, что централизация является основополагающей для рабочей власти. Если Вы отделяете централизацию от социализма, значит, Вы требуете анархических автономных общин и спада производительных сил. В России одна централизованная сила, государство, подменила другую, рабочие советы. Откуда же взялась бюрократия, а затем новая сталинская буржуазия? Из государства, а не из рабочих советов, которые пришли в упадок  и перестали существовать как таковые. Не централизация явилась причиной перерождения русской революции. Если советы до такой степени ослабли, если сами большевики оказались проглочены государством, то произошло это из-за изоляции революции. Пулеметы, расстреливавшие немецкий пролетариат, словно рикошетом попали по российскому пролетариату, который немного спустя превратился в раненого, ослабевшего, обескровленного гиганта. Еще одно подтверждение великого урока русской революции: социализм в одной стране невозможен!

В заключение возвратимся к Вашей концепции самоуправления предприятий при капитализме.[18] В этих кооперативах рабочие коллективно решают, как распределить прибыль. Наемный труд не существует, «рабочие получают полный эквивалент произведенной ими стоимости, а не эквивалент стоимости их собственной рабочей силы, вложенной в производство». Прежде всего, мы полагаем, что здесь имеет место путаница между тем, что должно означать «меновую» и «потребительную стоимость»: последняя означает полезность продукта, его возможное использование. И одной из главных особенностей процесса производства, осуществляемого современным пролетариатом, по сравнению с другими историческими эпохами, является именно то, что стоимость продукции может присваиваться лишь всем обществом: в отличие от пары обуви, сделанной, например, ремесленником-сапожником, сотни миллионов электронных чипов, произведенных рабочими «Интел» или АМД, не имеют «сами по себе» никакой потребительной стоимости; они имеют потребительная стоимость лишь в качестве составляющих других механизмов, производимых другими рабочими на других предприятиях, составляющих целую производственную цепочку. То же самое можно применить и к современным «сапожникам»: рабочие в провинции Синьцзян (Китай) производят 700 миллионов пар обуви в год - трудно вообразить, что они сами могли бы носить их все! Точно так же нелегко представить самоуправляемое предприятие, распределяющее среди своих работников самоходный зерновой комбайн или шариковые ручки.

Но допустим, как Вы говорите, рабочие получают одновременно эквивалент переменного капитала и произведенной прибавочной стоимости. Тем не менее, они не могут потреблять прибыль предприятия целиком, лишь его относительно небольшую часть, остаток же превращается в новые средства производства. Действительно, законы конкуренции (поскольку конкуренцию никто не отменял) таковы, что всякое предприятие должно расти и увеличивать свою производительность, если не хочет ликвидироваться. Таким образом, часть прибыли должна накапливаться и вновь превращаться в капитал. И обязательно часть более значительная, чем на несамоуправляющемся предприятии, поскольку иначе самоуправляющееся предприятие не сможет добиться такого же быстрого роста, как другие, и опять-таки ликвидируется. Издержки производства, себестоимость продукции на самоуправляющемся предприятии должны быть как минимум не выше, чем на других предприятиях капиталистической индустрии, иначе не найдется покупателей на его продукцию. Все это неизбежно означает, что рабочие самоуправляющихся предприятий должны приспосабливать свою зарплату и темпы производства к тем, которые существуют на капиталистических предприятиях: одним словом, эксплуатировать самих себя.

Более того, условия эксплуатации здесь ничем не отличаются от других, потому что рабочая сила остается подчинена овеществленному труду и отчуждена от накопленного труда, от капитала. А что происходит с той долей прибыли, которая на традиционном капиталистическом предприятии направлена на личное потребление хозяина или составляет дивиденды акционеров? Рабочие, которые обрадовались было, присоединив ее к своим зарплатам, вскоре разочаровываются. Руководители, которых они избрали и облекли своим доверием, быстро сумеют убедить их отказаться от этой доли и даже пойти на сокращение зарплаты.

«Но ни переход в руки акционерных обществ, ни превращение в государственную собственность [ни превращение в самоуправляющиеся предприятия, могли бы мы добавить] не уничтожают капиталистического характера производительных сил»,[19] - писал Энгельс в «Анти-Дюринге». Изменения в юридическом статусе предприятий ничего не меняют в их капиталистическом характере. Ибо капитал – не форма собственности, это – социальные отношения. Лишь политическая революция пролетариата, придав новую ориентацию общественному производству, способна уничтожить капитал. Но этого невозможно добиться, отступив назад от уровня интернациональной социализации, достигнутой при капитализме. Напротив, эту социализацию необходимо довести до конца, вывести за пределы национальных рамок, рамок предприятий и разделения труда. Тогда лозунг «Манифеста Коммунистической партии обретает полный смысл: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

Ждем Вашего ответа. С товарищеским коммунистическим приветом,

ИКТ

С 1989 года мировой пролетариат переживает длительный период снижения своей классовой сознательности и боевитости. Крах якобы «коммунистических» режимов и буржуазная пропаганда о «невозможности» альтернативы капиталистическому общественному устройству оказали глубокое воздействие на его способность видеть в себе класс, призванный играть историческую роль в свержении капитализма и строительстве нового общества. В результате старые песни Маркузе, Франкфуртской школы и пр., провозглашавшие исчезновение пролетариата и замены его новыми «историческими субъектами», пользуются растущим успехом у товарищей, которые задаются вопросом о том, «как бороться» против мира варварства и нищеты. Однако ввиду продолжающегося усугубления капиталистических противоречий, в частности, экономического кризиса, подобное положение вещей постепенно преодолевается.  Международный пролетариат вновь обретает боевитость[1] и развивает сознательность, о чем свидетельствует возникновение меньшинств, которые ставят не только вопрос о том, «кто является революционным субъектом», но и: «Какие цели и средства необходимы пролетариату, чтобы возродить его революционный характер?»[2]

В связи с подобной постановкой вопросов деятельность Интернационалистской Коммунистической группы (ИКГ) сеет великую путаницу. С одной стороны, она позиционирует себя как «крайне революционная» (отрицает парламентаризм и национализм, осуждает левую и крайне левую фракции капитализма, критикует частную собственность и т. д.), но, с другой стороны, «критически» поддерживает, вместе с крайне левым крылом капитала, некоторые реакционнейшие позиции буржуазии и яростно нападает на классовые принципы пролетариата и его подлинные коммунистические организации. Таким образом, политическая эволюция ИКГ на протяжении последних двадцати пяти лет сводится к плохо скрываемой поддержке откровенно буржуазных проектов под предлогом того, что за ними кроются «массовые пролетарские движения». Целью данной статьи является разоблачение этой лжи.

Политическая эволюция ИКГ

Отколовшись от ИКТ в 1979 году, ИКГ с тех пор поддерживала все буржуазные проекты:

• В начале 1980-х гг. она неожиданно выступила на стороне Революционного Народного блока Сальвадора в войне, которая на протяжении этого десятилетия потрясала страну (и в которой противостояли друг другу российский и американский империализмы). ИКГ обличало руководство этого блока за буржуазность, но, полагая, что «за ним» скрывалось «массовое революционное движение», решило его поддержать;[3]
• С середины 1980-х гг. в борьбе между буржуазными фракциями, представленными, с одной стороны, «Сендеро Луминосо»,[4] а с другой, правящими кругами перуанской буржуазии, ИКГ косвенным образом встала на сторону сендеристов под предлогом «поддержки заключенных-пролетариев, жертв терроризма буржуазного государства»;[5]
• В конце 1980-х – начале 1990-х гг., когда происходила борьба националистского движения в алжирской Кабилии (1988 г.) и в иракском Курдистане (1991 г.), ИКГ использовала более мудреные предлоги для оправдания своей поддержки этих движений: она заявляла о создании «массами» «рабочих советов», в то время как сама вынуждена была признать, что в случае Кабилии эти «рабочие советы» на самом деле являлись межклассовыми организациями хуторов или кварталов, создаваемыми племенными вождями или лидерами националистических либо оппозиционных партий, и во многих случаях так и назывались – «комитеты племени»![6] В отношении недавних межимпериалистических конфликтов ИКГ вела себя подобным же образом. Кроме решительной поддержки восстания в Ираке (к этому вопросу мы вернемся в конце данной статьи), необходимо отметить, как в конфликте между Израилем и Палестиной она выискивала проявления пацифистской идеологии в левом лагере израильской буржуазии, представляя их, пусть «критически», ничем иным, как «первым шагом к революционному пораженчеству». Так, в издании группы цитируется следующий отрывок из письма уклониста от военной службы, который, конечно, рисковал, высказывая свое возмущение войной, но при этом его протест не выходил за пределы национализма: «Ваша армия, которая называет себя «Силы Обороны Израиля», является всего лишь вооруженным крылом движения колоний. Эта армия не создана для обеспечения безопасности израильских граждан, она обеспечивает лишь преследование воровства на палестинской территории. Мне, еврею, отвратительны преступления этого ополчения в отношении палестинского народа. Мой долг как еврея и человека – категорический отказ от какой бы то ни было службы в этой армии. Как сын народа, ставшего жертвой погромов и разрушений, я отказываюсь участвовать в вашей безумной политике. Мой долг как человека – отказаться от участия в любом учреждении, которое совершает преступления против человечности» (цит. по статье «Мы не израильтяне, не палестинцы, не иудеи, не мусульмане… Мы – пролетариат!», «Коммунизм», № 54, апрель 2003 г.). Действительно, если оставить в стороне намерения автора письма, его могли бы подписать те фракции израильского капитала, которые, чувствуя растущее недовольство рабочих и населения бесконечной войной, публично критикует методы ее ведения. В письме говорится об «обеспечении безопасности израильских граждан», что означает по существу безопасность израильского капитала. В письме поставлена проблема интересов не трудящихся и угнетенных масс, а израильской нации.  То есть все в нем – защита нации и национального капитала – служит основой империалистической войны.

 Восхваление всего, что противно революционным принципам

«Вклад» ИКГ можно свести к коктейлю «радикальных» и типично «третьемирских» позиций, замешанных на буржуазном левачестве. Как ИКГ примиряет «две вещи несовместные»? А вот как: к чему презирать пролетарское движение лишь за то, что руководство его буржуазно? Разве русская революция 1905 года не началась с манифестации, руководимой попом Гапоном?

Этот «аргумент» базируется на софизме, представляющем собой, как мы увидим, зыбучий песок, на котором возведены все «теоретические» построения ИКГ. Софизм - это ложное утверждение, выведенное из верных посылов. Проиллюстрировать это можно известным примером: «Сократ смертен, все люди смертны, все люди – Сократы». Таким образом, речь идет об абсурдном утверждении, чистой умственной игре, состоящей в сцеплении силлогизмов.

Революция 1905 года была подлинно пролетарским движением, вызвавшим подъем широких масс, которые вышли на улицы и поначалу стали объектом попыток манипуляций со стороны царской полиции. Но это вовсе не означает, что всякое движение, имеющее «большие слабости» и «руководимое буржуазией», является пролетарским. Именно здесь коренится грубый софизм господ из ИКГ! Существует немало «массовых движений», организованных фракциями буржуазии к собственной выгоде. Такие движения вызывали мощные столкновения, приводившие к смене правительств, которые зачастую называют «революциями». Но это не делает их пролетарскими движениями, сопоставимыми с революцией 1905 года.[7]

Пример метода амальгамы, используемого ИКГ, - ее анализ событий в Боливии в 2003 году. Там также наличествовали вышедшие на улицы массы, нападения на банки и буржуазные учреждения, блокирование дорог, грабеж супермаркетов, линчевания, свержения президентов… То есть все элементы для того, чтобы ИКГ, говоря о «становлении пролетариата», написала: «Уже давно не провозглашали открыто, что необходимо уничтожить власть буржуазии, буржуазный парламент и всю представительную демократию (включая пресловутое Учредительное собрание) и создать пролетарскую власть для осуществления социальной революции!» («Некоторые ключевые моменты борьбы пролетариата в Боливии», «Коммунизм», № 56, октябрь 2004 г.).

Любой, кто хоть сколько-нибудь серьезно проанализирует боливийские события, не увидит в них ничего похожего на «уничтожение» буржуазной власти и «создание пролетарской». Движение с начала до конца отстаивало буржуазные требования (национализацию топливной отрасли, учредительное собрание, признание национальной автономии аймара и пр.), его общие цели были связаны со столь «революционными» лозунгами, как «покончить с неолиберальной моделью», «установить другую форму правления», «бороться против империализма янки».[8]

ИКГ вынуждена это признать, но тут же извлекает из рукава «неопровержимый» аргумент: вышеизложенное относится к «слабостям» движения! Следуя подобной неопровержимой логике, борьба с начала до конца за буржуазные требования способна пережить чудесную мутацию, которая приведет пролетариат к власти, чтобы осуществить социальную революцию. Подобная «ультрарадикальная» версия волшебных сказок позволяет ИКГ чудовищно искажать сущность пролетарской борьбы.

Всякое общество, переживающее кризис и распад, как это сегодня происходит с капитализмом, испытывает все более мощные конвульсии: волнения, бунты, нападения, беспорядки, повторяющиеся нарушения элементарных правил жизни в обществе. Но этот явный хаос не имеет ничего общего с социальной революцией. Последняя, в особенности, если речь о пролетарской революции, осуществляется угнетенным и революционным классом, реально потрясает установленный порядок, ставит его с ног на голову, но делает это сознательно и организованно, ввиду перспективы социальной трансформации. «Несомненно, когда великие оппортунисты Германии слышат о революции, у них сразу же возникает мысль о кровопролитии, уличных боях, порохе и свинце, и, делая логический вывод о том, что всякая массовая стачка неизбежно ведет к революции, - заключают, что надо держаться в стороне. И на самом деле в России мы видим, что почти каждая массовая стачка завершается кровавыми столкновениями с царистскими силами правопорядка; это справедливо как для объявленных политическими забастовок, так и для экономических конфликтов. Но революция – это нечто иное, и вовсе не обязательно кровавая баня. В отличие от полиции, которая под революцией разумеет просто-напросто уличные бои и стычки, то есть «беспорядки», научный социализм видит в революции прежде всего глубокое внутреннее потрясение классовых отношений» (Роза Люксембург «Массовая стачка, партия и профсоюзы»). Не подлежит сомнению, что пролетарская революция является насильственной, ведет кровавые бои, но это – лишь средства, находящиеся под сознательным контролем пролетарских масс, тесно связанные с их революционными целями. ИКГ, развивая типичный для нее софизм, выделяет из живого феномена революции один только элемент – «беспорядок», «нарушения общественного порядка» - и далее делает «логический» вывод о том, что всякая конвульсия, потрясающая буржуазное общество, является «революционной».

Слепой активизм «мятежных масс» используется ИКГ, чтобы контрабандой протолкнуть тезис о том, будто бы они отвергают выборы и ступили на путь преодоления демократических иллюзий. Так, группа сообщает нам, что лозунг «Пусть все они уходят!», выдвинутый мелкой буржуазией Аргентины во время волнений 2001 года, ведет еще дальше, чем произошедшее в России в 1917 году: «Лозунг «Пусть все они уходят, пусть не останется ни одного!», выходит, однако, за пределы политики, в частности, за пределы критики демократии; Он гораздо понятнее тех лозунгов, которые можно обнаружить у значительно более мощных повстанческих движений, включая Октябрь 1917 года в России, где одним из центральных лозунгов стал «Хлеба и мира!»» («По поводу рабочей борьбы в Аргентине», «Коммунизм, № 56, октябрь 2004 г.).

Господа из ИКГ скандальным образом фальсифицируют исторические факты. В действительности лозунгом Октября был «Вся власть Советам!», то есть вопрос был поставлен таким образом, что возникла возможность действенной критики демократии, борьбы с буржуазным государством и создания на его развалинах диктатуры пролетариата. А лозунг «Пусть все они уходят!» содержит в себе утопическую мечту о «демократическом возрождении» посредством «прямого участия народа» без «профессиональных политиков». В результате в Аргентине не произошло никакого «разрыва» с демократией, а наоборот, цепи ее укрепились, и доказывает это факт, о котором сообщает сама ИКГ: «Во время выборов большинство проголосует «из протеста», против всех. Пролетарские группы издают предвыборные памфлеты под шапкой: «Ни за какую партию. Я не голосую ни за кого. Протестное голосование» («По поводу рабочей борьбы в Аргентине», «Коммунизм», № 54, апрель 2003 г.). И это – протест против выборов! Наоборот, подобные акции увеличивают число участников предвыборного фарса, призывая людей голосовать, даже если они не доверяют «нынешним политикам», выразить свое недоверие к ним и доверие к избирательной системе!

ИКГ протаскивает защиту демократии через черный ход, напустив тумана активизма, после того, как торжественно выпроводила ее через парадный. Так, опять же в Аргентине, она поддерживает escraches, акции протеста перед домами военных, замешанных в варварских преступлениях времен грязной войны (1976-1983 гг.). Эти акции, инициатором которых выступил «ультрадемократ» Киршнер, сегодня представляют собой маневр аргентинского государства с целью отвлечь внимание от усиливающегося наступления на условия жизни пролетариата и большинства населения. Несколько аргентинских лампасников используются в качестве козлов отпущения, чтобы недовольные массы смогли выпустить пар. По мнению ИКГ, это вовсе не ослабляет сознательности пролетариата: «Подобное общественное осуждение способствует развитию силы пролетариата, поскольку в акциях участвует немало людей (соседи, друзья…)» (там же). За такими пафосными словами кроется типичная реальность протестов против репрессий, проводимых городскими коллективами (соседями, друзьями, жителями кварталов), призванных подкрасить демократический фасад государства.[9]

Средства пролетарской борьбы с точки зрения ИКГ

То, что предлагает ИКГ в качестве метода борьбы пролетариата, является ничем иным, как профсоюзной и даже социал-демократической деятельностью, отличающейся от предложений классических левых лишь словесным радикализмом, преувеличением роли насилия и манерой клеить ко всему ярлык «пролетарский».

В своих рассуждениях о пролетарской автономии и ее границах («Коммунизм», № 54, апрель 2003 г.) на примере аргентинских событий 2001 года ИКГ указывает на то, чем может являться квинтэссенция боевитой организации трудящихся и ее методов борьбы: «В ходе этого процесса классового становления пролетариат создает массовые ассоциации, например, общие собрания кварталов. Последним, в свою очередь, предшествовали, сделали их возможными, породили их структуры более постоянные и организованные: объединения пикетерос, описанные выше, и другие организации, которые годами выступали против безнаказанности палачей и убийц аргентинского государства (Матери с Майской площади…), ассоциации борющихся трудящихся (оккупировавших заводы) или движение пенсионеров. Корреляция между различными типами структур, определенная связь между некоторыми из них и воспринятыми ими формами прямого действия (sic), позволили состояться автономии пролетариата в Аргентине и являют собой пример, способный распространиться на обе Америки и весь мир: пикеты, escraches, организованный грабеж и объединения кварталов вокруг огромных котлов, чтобы все могли питаться каждый день…» («По поводу рабочей борьбы в Аргентине», «Коммунизм», № 54, апрель 2003 г.).

Ну вот! Собрания кварталов, которые во время волнений 2001 года в Аргентине в основном отражали отчаяние мелкой буржуазии, превратились в «массовые структуры рабочих объединений».[10]

Однако еще лучше отражает представления ИКГ о «рабочих объединениях» ее утверждение о том, будто этой «самоорганизации пролетариата» «предшествовали, сделали… возможными, породили» ее такие «постоянные структуры», как пикетерос, коллективы оккупированных заводов и даже Матери с Майской площади!

Подобная позиция опять-таки находится в русле того, что предлагают левая и крайне левая фракции капитала: если вы хотите бороться, вам нужно предварительно обзавестись массовой организацией, которая охватит вас по секторам (профсоюзы, кооперативы, организации противников репрессий, молодежи, пенсионеров, безработных, жителей кварталов и т. п.). И какие же уроки извлекают пролетарские элементы из участия в подобных структурах? Они не способствуют развитию организованности, сознательности и силы рабочего класса, а, напротив, представляют собой орудия буржуазного государства для дезорганизации, атомизации, разобщения рабочих, попадающих в сети буржуазии. Это – не средства борьбы пролетариата против буржуазного государства, а оружие буржуазии в борьбе против пролетариата.

Потому что при упадочном капитализме не может существовать постоянно действующей массовой организации, которая ставит своей целью лишь ограничение того или иного проявления капиталистического угнетения и эксплуатации. Подобный тип организации, именно в силу того, что не способен реально выступить против буржуазного государства, неизбежно поглощается последним. И, таким образом, обязательно интегрируется в его демократические механизмы тоталитарного контроля над обществом, в частности, над рабочим классом. При упадочном капитализме существование единых организаций экономической и политической защиты рабочего класса обуславливается массовым подъемом рабочих.

В Аргентине мы видели развитие «низовых» организаций: движение пикетерос, самоуправляемые предприятия, сети обмена, получившие название «солидарная экономика», самопровозглашенные профсоюзы, народные столовые… Эти организации возникли в основном на волне протеста рабочих или населения против усугублявшихся эксплуатации и нищеты, и протесты эти происходили за пределами профсоюзов и официальных институтов, зачастую даже были направлены против них. Однако попытки поставить деятельность подобных организаций на постоянную основу неизбежно приводили к их поглощению буржуазным государством, в частности, благодаря оперативному вмешательству благотворительных организаций (НПО католической церкви и даже перонистов) и особенно накипи левацких организаций (главным образом, троцкистских).

Самый явный пример антирабочего характера этих постоянных организаций – движение пикетерос. В 1996-1997 гг. в различных регионах Аргентины безработные перекрывали дороги, требуя улучшения своего положения. Эти первые акции представляли собой самую настоящую пролетарскую борьбу. Однако они не могли обрести всеобщий характер по причине отступления рабочего класса в мировом масштабе, снижения его сознательности и боевитости. Тогда казалось, что при всей своей неспособности эффективно противостоять буржуазному государству они постепенно будут рассматриваться как средство давления на него. Безработных мало-помалу «организовали» радикальные профсоюзы и крайне левые группы (в основном, троцкисты), создав движение пикетерос, которое выродилось в настоящее благотворительное движение (государство распределяло продовольствие между многочисленными группами пикетерос в обмен на контроль над рабочими).

Но, вопреки подобным выводам, сделанным активистами в самой Аргентине,[11] и интересам рабочего класса, ИКГ всеми силами способствовала упрочению антипролетарского мифа о движении пикетерос, представив его прямо-таки проявлением возрождения аргентинского пролетариата: «Становление пролетариата в Аргентине было бы невозможно без развития движения пикетерос, основной ударной силы пролетарских объединений на протяжении последних пяти лет. Пикетирование дорог и автострад в Аргентине и его распространение на другие страны продемонстрировали всему миру, что пролетариат как субъект истории не умер и что транспорт представляет собой Ахиллесову пяту капитала на нынешней стадии развития»[12] («По поводу рабочей борьбы в Аргентине», «Коммунизм», № 54, апрель 2003).

И когда действительность показывает несостоятельность анализа ИКГ, она выкручивается, ссылаясь на слабость движения пикететрос, его «институционализацию», избегая прямо говорить об его интеграции в буржуазное государство. Так, рассказывая о конгрессе ассоциаций пикетерос, который состоялся в 2000 году, группа соглашается: «Однако этот конгресс, которому предстоит разработать план борьбы, направленный на перекрытие еще большего числа дорог в течение ближайшего месяца, станет объектом попытки подчинить его со стороны тенденции, стремящейся институционилизировать движение. К ней относятся: ПЦАТ (Профцентр аргентинских трудящихся), массовая Федерация Земли и Жилищ, ССС (Классическое Боевое Течение) и «Рабочий полюс/Рабочая партия». Эта тенденция, представляющая собой смесь различных идеологий, в том числе левого толка (радикальный популизм, троцкизм, маоизм), стремится на практике сделать официальным движение пикетерос, превратить его в достойного участника переговоров с государством, имеющего постоянных представителей и четко сформулированные требования («свобода заключенным социальным борцам», «планы обеспечения рабочих мест и прекращение неолиберальной политики социального примирения»), что ведет приверженцев данной тенденции к принятию условий, подрывающих силу движения и направленных на его ликвидацию» («По поводу рабочей борьбы в Аргентине», «Коммунизм», № 54, апрель 2003 г.).

Но для ИКГ это вовсе не означает утрату движением пролетарского характера, как свидетельствует тот факт, что «массы пикетерос игнорируют подобные предписания, отвергают легальные методы, которые хотят им навязать, и не желают отказываться от своих собственных методов борьбы: использования капюшонов (общепринятое в движении из соображений безопасности), полного перекрытия дорог и даже занятия банковских отделений и местных органов власти» («По поводу рабочей борьбы в Аргентине», «Коммунизм», № 54, апрель 2003 г.).

В итоге ИКГ следует тем же моделям, что и буржуазное левачество: представители последнего также рассуждают об «институционализации» массовых организаций, добавляя, что есть «низы», которые служат противовесом руководству и берут на себя инициативу в «борьбе». Каковы средства последней? Ношение капюшона или бесплодный радикализм, выражающийся  в «полном перекрытии дорог», которые ловко предлагают профсоюзники, когда опасаются, что движение выйдет за заданные ему рамки.

Атака на собственность и «будущее» общество в глазах ИКГ

 По мнению группы, цель пролетариата будто бы состоит в «овладении всеми средствами существования путем наступления на буржуазию и ее государство». Подобное «овладение» уже произошло, опять-таки в Аргентине: «Начиная с 18 декабря по всей Аргентине пролетариат штурмует супермаркеты, машины с продовольствием, магазины, банки, заводы…, распределяет экспроприированные товары между пролетариями и снабжает добытыми таким образом продуктами «народные» столовые» («По поводу рабочей борьбы в Аргентине», «Коммунизм», № 54, апрель 2003 г.). «Коммунистическая» программа ИКГ сводится к тому, что «пролетарии непосредственно экспроприируют буржуазную собственность, чтобы удовлетворить свои насущные потребности».

Подобные фразы, как и вообще крикливый словесный радикализм ИКГ, могут напугать какого-нибудь тупого буржуя. Они способны даже произвести впечатление на возмущенных, но невежественных людей. Но если анализировать их серьезно, выясняется, что они более чем реакционны. Целью пролетариата вовсе не является «непосредственная» экспроприация имеющихся богатств, по той простой причине, что, как показал Маркс, рассматривая теории Прудона, капиталистическая эксплуатация коренится не в способе распределения продукции, а в общественных производственных  отношениях.[13]

Называть «сакео» (экспроприацию товаров) «прямой экспроприацией буржуазной собственности» - в этом кроется подвох, прикрытый «марксистской» терминологией. «Сакео» - не покушение на собственность как таковую, а лишь переход ее в другие руки. Здесь ИКГ является непосредственной преемницей доктрин Бакунина, который считал бандитов «самыми последовательными революционерами». Когда одни экспроприируют других, не происходит никакого «революционного» развития, напротив – воспроизводится сама логика буржуазного общества: буржуазия экспроприирует крестьян и ремесленников, превращая их в пролетариев, буржуа экспроприируют друг друга в условиях жестокой конкуренции, характерной для этой системы. Кража потребительских товаров, каковы бы ни были ее формы, не выходит за рамки капиталистических производственных отношений (вор, присваивающий чужую собственность, торговец, занимающийся мошенничеством, мелкий или крупный капиталист, грабящий потребителей или своих конкурентов, и т. д.). Если мы хотим представить общество, лозунгом которого был бы «экспроприируйте друг друга!», нам стоит лишь взглянуть на капитализм: «Коммерческая спекуляция на ценах, спекуляция шляхтичей, случайные фиктивные сделки, фальсификация продовольствия, надувательства, растраты чиновников, воровство, взломы и грабежи так слились друг с другом, что стерлась грань между честными бюргерами и преступниками. Здесь повторяется такое явление, как регулярное и быстрое разложение буржуазных добродетелей, когда их пересаживают на чуждую социальную почву, в условия заморских колоний. Отбросив привычные рамки и устои морали и права, буржуазное общество, сокровенным жизненным законом которого является глубочайшая аморальность – эксплуатация человека человеком, впадает непосредственно и безудержно в примитивное разложение» (Люксембург Р. Рукопись о русской революции// Люксембург Р. О социализме и русской революции. М., 1991, с. 329.).

«Покушение на собственность» - формула эта в итоге оказывается столь же эффектной, сколь и бессмысленной. В лучшем случае она ведет к таким последствиям, которые даже не затрагивают причин. В своей полемике с Прудоном Маркс отвергает подобный словесный радикализм: «В каждую историческую эпоху собственность развивалась по-разному и в совершенно различных общественных отношениях. Таким образом, дать определение буржуазной собственности – значит, изложить все общественные отношения буржуазного производства. Стремление дать собственности определение как независимому отношению, отдельной категории, абстрактной и извечной идеи – лишь метафизическая либо юридическая иллюзия».[14]

 Каким должно быть общество будущего, по мнению ИКГ? Она с ученым видом заявляет, будто «неизменной целью пролетарской революции является как можно меньше работать и как можно лучше жить; в конечном итоге эта цель совершенно не отличается от той, за которую боролся раб против рабовладения 500 или 3000 лет назад. Пролетарская революция – не что иное, как историческое обобщение борьбы за материальные интересы всех эксплуатируемых классов древности» («Власть и Революция», «Коммунизм», № 56, октябрь 2004 г.).

Типичная для мелкобуржуазного студенческого настроя, дерзкая тирада ИКГ в защиту «сокращения рабочего времени» не способна представить более широкое видение труда, чем отчужденная деятельность, каковым он является в классовых обществах, в частности, при капитализме. Такое представление ИКГ бесконечно далеко от понимания того, что в обществе, освобожденном от эксплуатации, труд перестанет отуплять и, напротив, будет способствовать расцвету человеческой личности.

Заявлять о том, что «неизменной целью» (так) «пролетарской революции» является «как можно меньше работать и как можно лучше жить» - значит, сводить программу пролетариата к смехотворной банальности. Если не брать в расчет отдельных «трудоголиков», перед всеми стоит именно такая «неизменная цель», начиная с мистера Буша, который, хотя и является президентом США, каждый день отдыхает после обеда. имеет выходные в конце недели, ленится, как только может, на деле реализуя «революционный» принцип ИКГ.

Цель настолько «неизменна», что, действительно, относится к разряду стремления всего человеческого рода в прошлом и будущем, и столь демократический принцип свойствен одновременно рабам, крепостным, пролетариям… Подобное приравнивание означает отрицание всего, что характеризует коммунистическое общество – специфический продукт исторического бытия и становления пролетариата. Пролетариат – наследник всех угнетенных классов, бывших его предшественниками на протяжении исторического процесса, что, однако, не означает, будто он имеет такую же природу и цели, как они, одинаковую с ними историческую перспективу. Эту элементарную истину исторического материализма ИКГ отправило на свалку, заменив дешевыми софизмами.

В своей работе «Принципы коммунизма» Энгельс напоминает, что «трудящиеся классы, в зависимости от различных ступеней общественного развития, жили в различных условиях и занимали различное положение по отношению к имущим и господствующим классам». Он показывает различия, существующие между рабом и современным пролетариатом, в частности: следующее: «Раб считается вещью, а не членом гражданского общества. Пролетарий признается личностью, членом гражданского общества. Следовательно, раб может иметь более сносное существование, чем пролетарий, но пролетарий принадлежит к обществу, стоящему на более высокой ступни развития, чем раб.» В чем заключается цель раба? «Раб освобождает себя тем, что из всех отношений частной собственности уничтожает одно только отношение рабства и благодаря этому тогда только становится пролетарием; пролетарий же может освободить себя, только уничтожив частную собственность вообще». Освобождение раба представляет собой не отмену эксплуатации, а переход, к другой, более высокоорганизованной форме эксплуатации – «свободного труженика», подчиненного капиталистическому наемному труду, как это происходило, например, в США во время войны Севера и Юга. Аналогичным образом исследует Энгельс и различия между крепостным и пролетарием: «Крепостной освобождает себя либо тем, что убегает в город и становится там ремесленником, либо тем, что доставляет своему помещику вместо работы или продуктов деньги, становясь свободным арендатором, либо тем, что он прогоняет своего феодала, сам становясь собственником. Словом, он освобождает себя тем, то так или иначе входит в ряды класса, владеющего собственностью, и вступает в сферу конкуренции. Пролетарий же освобождает себя тем, что уничтожает конкуренцию, частную собственность и все классовые различия».[15]

Эти различия превращают пролетариат в революционные класс нынешнего общества и составляют материальную основу его исторической борьбы.

ИКГ одним взмахом перечеркивает все это, предлагая всем желающим низкосортную «революцию», воплощающую собой беспорядок и анархию, к которым неуклонно ведет развитие капитализма.

 Бредовая демагогия ИКГ, оправдывающая ее поддержку вторжению империалистических банд в Ирак

 Мы показали, что вся доктрина ИКГ основывается на грубых софизмах. Ее возмутительная поддержка восстания во время преступной и хаотичной империалистической войны, терзающей Ирак, базируется на двух из них.

1.      Империалистическая война будто бы является составной частью классовой борьбы капитализма против пролетариата

Классовая борьба – движущая сила истории. Фундаментальный антагонизм капитализма – классовая борьба между пролетариатом и буржуазией. Однако должны ли мы делать из этого глупый вывод о том, что данный антагонизм находит проявление во всяком конфликте? Так безо всякого стеснения заявляет ИКГ. Для нее «война все более откровенно становится гражданской, социальной, направленной непосредственно против классового врага – пролетариата» («Гаити: пролетариат противостоит мировой буржуазии», «Коммунизм, № 56, октябрь 2004 г.). Таким образом, «террор находит конкретное воплощение в борьбе против социальной агитации путем военной оккупации (Ирак, Афганистан, бывшая Югославия, Чечня, большинство африканских стран…), в борьбе против подрывной деятельности при помощи тюрем, пыток и т. д…. Становится все труднее выдавать эти международные полицейские операции против пролетариата за войны, ведущиеся правительствами» («И Агила III не прошел!», «Коммунизм», № 56, октябрь 2004 г.).

Нельзя вообразить большего радикализма! Но к чему ведет сей помпезный радикализм? К тому, что в одну корзину кладутся борьба рабочего класса, империалистические войны, всякого рода социальная агитация… Это находит конкретное воплощение в призыве к поддержке исламистских боевиков (составляющих основную часть заключенных таких концлагерей, как Гуантанамо), явных жертв социальной войны «против пролетариата», а также действующих в Ираке обыкновенных банд под предлогом, что они противостоят «международным полицейским операциям против пролетариата».

2.      Чтобы успешней вести войну против мирового пролетариата, буржуазия будто бы создала мировое государство

По мнению ИКГ, все фракции мировой буржуазии сплотили ряды вокруг США с целью успешного ведения полицейской операции против пролетариата в Ираке. ИКГ сообщает нам, что на Ближнем Востоке ведется столь опасная классовая борьба, что она требует вмешательства мирового жандарма. Вот как ИКГ поносит несчастных слепцов, не видящих подобную «ослепительную реальность» и избегающих ответа на поставленный вопрос: «Но где же оказывается пролетариат во всем этом бардаке? Что он делает? С какими идеологиями борется он в попытке обособиться от всех сил буржуазии и вести с ними борьбу? Именно это должны обсуждать сегодня несколько пролетарских ячеек, которые, вопреки всему, в окружающей нас тошнотворной атмосфере социального мира пытаются высоко нести знамя социальной революции. А вместо этого большинство из них, если не все, завязли в попытках выяснить, какое из межбуржуазных противоречий является наиболее фундаментальным.» («Некоторые размышления о событиях, происходящих сегодня в Ираке», «Коммунизм», № 55, февраль 2004 г.).

И вот ИКГ приходит к выводу, что капитализм имеет единое мировое правительство, отрицая всегдашнюю позицию марксизма о разделении капитала на национальные государства, конкурирующие между собой и ведущие смертельную борьбу на мировой арене: «В мире все большее число территорий оказывается под непосредственным управлением мировых институтов капиталистов, оплотов воров и разбойников, таких, как ООН, МВФ и Всемирный банк… Мировое государство капитала становится все более зримым в попытках навязать свои порядки путем террора» («Гаити: пролетариат противостоит мировой буржуазии», «Коммунизм», № 56, октябрь 2004 г.). Таким образом, ультрарадикальная ИКГ подсовывает нам старую теорию Каутского, энергично раскритикованную Лениным, согласно которой капиталы якобы объединяются в сверхимпериализм. Эту теорию постоянно отстаивают левая и крайне левая фракции капитала, стремясь крепче привязать рабочих к «своим» национальным государствам; они говорят о капитале, «объединенном в мировом масштабе» в «космополитические» институты вроде ООН, МВФ, Всемирного банка, транснациональные корпорации и пр. ИКГ рассуждает в том же духе, предполагая (но не говоря открыто, что еще хуже), будто главный враг – это американский империализм, сверхимпериализм, объединяющий основной мировой капитал. Это вполне согласуется с ее ролью вербовщика на империалистическую войну в Ираке (даже на расстоянии!), которую ИКГ играет, поддерживая буржуазное движение иракских повстанцев, выдавая его за пролетарское: «Мишенью его является весь аппарат, службы, органы, местные представители мирового государства. Эти акты вооруженного сопротивления, отнюдь не бьющие вслепую, имеют свою логику, которую мы увидим, если попытаемся освободиться от стереотипов и идеологического промывания мозгов, которое нам предлагает буржуазия в качестве объяснения того, что происходит в Ираке. За этими целями, в повседневной герилье против оккупационных сил можно различить контуры пролетариата, который пытается самоорганизоваться в борьбе против  всех фракций буржуазии, решивших было навязать региону капиталистические порядки и безопасность, пусть даже невероятно трудно еще судить о независимости нашего класса от буржуазных сил, пытающихся загнать в рамки его гнев, и ярость против всего, что так или иначе относится к мировому государству. Акты саботажа, покушения, манифестации, захваты, забастовки… - это не дело рук исламистов или панарабских националистов. Рассуждать так было бы слишком просто и вполне в духе господствующего дискурса, стремящегося свести нашего видение происходящего к борьбе между «добром и злом», «хорошими и плохими», наподобие вестерна, оставив в стороне смертельного врага капитализма – пролетариат» («Некоторые размышления о событиях, происходящих сегодня в Ираке», «Коммунизм», № 55, февраль 2004 г.).

К какому лагерю принадлежит ИКГ?

Раскол в ИКТ, в результате которого возникла ИКГ, был вызван целым рядом разногласий в бельгийской секции нашей организации, возникших в 1978-1979 гг. по поводу объяснения экономического кризиса, роли партии и ее отношений с классом, природе терроризма, влиянии борьбы пролетариата в странах, находящихся на периферии капитализма… Вскоре несогласные элементы, придерживавшиеся разных позиций, объединились в Тенденцию и затем покинули нашу организацию, создав ИКГ и так и не прояснив разногласий, лежавших в основе раскола. Таким образом, ИКГ была образована не на основе последовательных политических позиций, служащих альтернативой позициям ИКТ, а на базе амальгамы недостаточно проясненных разногласий и, главное, личных амбиций, разочарований и обид.[16] Вследствие этого лидеры группы быстро перессорились между собой, что вызвало два новых раскола,[17] и во главе ИКГ стал деятель, скорее склонный к левачеству и неизменно поддерживающий дело буржуазии.

ИКГ не является типично левацкой, наподобие троцкистов или маоистов, ибо, в отличие от них, не защищает открыто буржуазное государство. Она его даже весьма радикально обличает. Однако, как мы показали в данной статье, ее анализ и лозунги, прикрываемые радикализмом в отношении политических сил и институтов буржуазии, не служат политическому и теоретическому вооружению тех, кто пытается придать политические перспективы закономерному возмущению, вызываемому у них нынешним общественным устройством, а, напротив, заводит их в тупики левачества и анархизма.[18] В особенности это относится к тем активистам, которые, стремясь преодолеть анархизм, могут соблазниться той версией «марксизма», которую предлагает ИКГ, и тем самым прервать процесс своего идейного развития.

Но значение ИКГ не ограничивается этим достаточно важным аспектом. Она подвергает нападкам подлинных революционеров, нашу организацию, в частности. Используя тот же метод софизмов, который мы раскрыли выше, она походя награждает нас эпитетами «социал-демократов». «пацифистов», «каутскианцев», «подручных полиции»…[19] В этом смысле группа вносит свой скромный вклад в общие усилия буржуазии по дискредитации всякой подлинной революционной борьбы. Наконец, напомним, чтобы больше к этому не возвращаться, что ИКГ поставила свой радикализм на службу делу, которое не имеет ничего общего с освобождением пролетариата, вплоть до призыва к убийству активистов ИКТ в Мексике.[20]  Этот призыв ИКГ не остался без последствий и был, в другой форме, подхвачен близкой к ИКГ группой ARDE и направлен на сей раз против активистов ИКТ в Испании.[21]

Итак, если программу ИКГ нельзя считать буржуазной, тем не менее, эта группа не принадлежит и к лагерю пролетариата, поскольку нападает на него, стремясь навредить. В этом смысле она представляет то, что ИКТ характеризует как политический паразитизм. В заключение напомним о том, что мы писали в «Тезисах о паразитизме» («Ревю энтернасьональ», № 94) – это как нельзя лучше подходит к данному случаю: «Понятие политического паразитизма вовсе не является «выдумкой ИКТ». Впервые с этой угрозой пролетарскому движению столкнулось МТР, определило ее и повело против нее борьбу. Именно оно, начиная с Маркса и Энгельса, уже считало паразитами тех политизированных деятелей, которые, претендуя на верность пролетарской программе и организациям, сосредотачивали свои усилия на борьбе – не против правящего класса, а против организаций класса революционного. Суть их деятельности – поношения коммунистического лагеря и маневры против него под предлогом принадлежности к нему и служения ему» (пункт 9).

Эти тезисы были приняты ИКТ 3 апреля 2006 года, когда студенческое движение еще продолжалось. В частности, демонстрация 4 апреля, вопреки ожиданиям правительства, оказалась более мощной, чем 28 марта. Кроме студентов, в ней приняли участие многие работники частного сектора. В своем выступлении 31 марта президент Ширак предпринял смехотворный маневр: он заявил о своей поддержке закона о «равенстве шансов» и одновременно потребовал, чтобы статья 8 (в которой говорится о «контракте первого найма» (КПН), основной причине недовольства студентов) не вводилась в действие. Вместо того, чтобы ослабить движение, эти жалкие уступки только придали ему сил. Более того, возникла опасность начала стихийных забастовок непосредственно в производительных отраслях, как это произошло в мае 1968-го. Правительству пришлось признать очевидное: ему не удастся сломить движение. В результате, скрепя сердце, оно вынуждено было 10 апреля отказаться от проекта КПН. В тезисах же предусматривалась возможность того, что правительство не пойдет на попятную. При этом то, что кризис завершился отступлением правительства, лишь подтверждает их основную идею – глубокое значение подъема молодого поколения рабочего класса в весенние дни 2006 года.

(18 апреля 2006 г.).

 

---

 

Теперь, когда правительство отказалось от КПН, что являлось основным требованием движения, последнее пошло на спад. Означает ли это, что «все останется как прежде», как того желали бы все течения буржуазии? Разумеется, нет. Как говорится в тезисах: «Но, несмотря на все маневры буржуазии, рабочий класс никогда не сможет утратить весь опыт, накопленный за недели десятками тысяч будущих трудящихся, их политическое пробуждение и  обретение сознательности. В этом – их подлинная ценность для грядущей борьбы пролетариата на его пути к коммунистической революции». Важно, чтобы участники движения извлекли из своего опыта все необходимые уроки, четко определили подлинные силы и слабости своего выступления. И, главное, осознали перспективу, стоящую перед обществом, перспективу, различимую в их борьбе: единственным ответом на все более мощные атаки, которые переживающий смертельный кризис капитализм будет неизбежно обрушивать на класс угнетенных, является усиление сопротивления и, тем самым, подготовка к свержению существующей системы. Размышлять обо всем этом, а также об итогах борьбы, необходимо совместно на открытых дискуссиях, собраниях, в которых могли бы принять участие все желающие, в частности, политические организации, поддерживающие борьбу рабочего класса.

Подобные коллективные дискуссии возможны лишь в атмосфере товарищеского духа, единства и солидарности, которую явило движение против КПН. При этом большинство участников борьбы понимает: если ее предыдущая стадия завершилась, то это не значит, что настало время арьергардных боев, акций незначительного меньшинства «до победного конца», которые неизбежно обречены на поражение и способны привести к разобщенности и трениям в рядах тех, кто в течение нескольких недель участвовал в подлинно классовой борьбе.

 

Пролетарский характер движения

1)                 Движение студентов во Франции ныне представляется одним из важнейших эпизодов классовой борьбы за последние 15 лет, по своему значению сопоставимых с протестами осени 1995 года против реформы социального обеспечения и выступлениями бюджетников весны 2003 года по вопросу о пенсиях.  Это утверждение может показаться парадоксальным в том смысле, что сейчас поднялись на борьбу в основном не наемные работники (хотя они активно участвовали в массовых манифестациях 7 февраля, 7, 18 и 28 марта), а те, кто еще не влился в ряды трудящихся – учащаяся молодежь. Однако это не ставит под сомнение истинно пролетарский характер движения.

Тому есть ряд причин:

• за последние десятилетия капиталистическая экономика испытывает все большую потребность в более образованной и квалифицированной рабочей силе, и значительному числу студентов вузов (в том числе технологических университетов, призванных за относительно короткое время подготовить будущих «техников», по сути дела, квалифицированных рабочих) после окончания учебы предстоит влиться в ряды рабочего класса (который вовсе не ограничивается традиционными промышленными рабочими, но включает в себя также служащих, технический персонал предприятий и бюджетников – медсестер, значительное число преподавателей, в частности, младшей и средней школы, и т. д.);
• одновременно значительные изменения претерпел социальный состав учащихся, резко возросло число студентов из рабочих семей (если использовать вышеперечисленные критерии), как следствие, это ведет к увеличению доли студентов (достигшей почти половины), вынужденных работать для того, чтобы иметь возможность продолжать учебу и хотя бы в какой-то степени не зависеть от своих родителей;
• основным требованием движения явился протест против экономического наступления на права трудящихся (введение Контракта первого найма, КПН), затрагивающего весь рабочий класс, а не только будущих рабочих – студентов и молодежи, ибо наличие на предприятиях рабочей силы, над которой в течение двух лет нависает дамоклов меч увольнения без объяснения причин, оказывает давление на всех остальных трудящихся.

Пролетарская природа движения изначально нашла отражение в том, что общие собрания его участников в основном изъяли из списка своих требований те, которые носили исключительно «студенческий» характер (например, протест против общеевропейской унификации дипломов[1], которая с недавних пор внедряется во Франции и затрагивает часть студентов). Подобное решение соответствовало изначальному стремлению большинства студентов не только проявить солидарность со всем рабочим классом (обыкновенно общие собрания использовали выражение «наемные работники»), но и вовлечь его в борьбу.

Общие собрания – жизненная составляющая движения

 

2)                 Истинно пролетарский характер движения нашел отражение и в формах, которые оно приняло, в частности, речь идет о суверенных общих собраниях, на которых кипела живая жизнь и которые не имели ничего общего со своими жалкими подобиями, созываемыми обыкновенно профсоюзами на предприятиях. Несомненно, эти собрания в различных вузах сильно отличались друг от друга. Некоторые еще сохраняли значительное сходство с профсоюзными собраниями, в то время как другие жили насыщенной жизнью, свидетельствовавшей о реальной активности и зрелости их участников. Однако, если оставить в стороне эти отличия, важно то, что многим собраниям удалось миновать подводные камни первых дней, когда дискуссия бесплодно вращалась вокруг вопросов наподобие: «Надо ли голосовать или нет по такому-то вопросу?» (например, об участии в собраниях тех, кто не имеет отношения к данному вузу, о том, давать ли им слово), что привело к оттоку значительного числа студентов и к принятию окончательных решений членами студенческих профсоюзов или политических организаций. В первые две недели движения проявилась тенденция увеличения числа студентов, участвующих в общих собраниях, выступающих на них, соответственно снижалось количество выступлений членов профсоюзов и политических организаций. Рост ответственности участников собраний за их деятельность проявился, в частности, в том, что выступления записных ораторов ограничивались в пользу тех, кто не состоял ни в каких организациях и ранее не имел опыта борьбы. Кроме того, те собрания, которые лучше всего были организованы, каждые три дня обновляли группы ответственных за их проведение (как правило, состоящие из трех человек), а менее «живые» и хуже организованные собрания неизменно «руководились» одними и теми же людьми, наиболее деловыми. Необходимо еще раз отметить, что общая тенденция была такова, что второй тип собраний постепенно уступал место первому. Важным проявлением такого развития стало участие делегаций студентов в общих собраниях других вузов, что способствовало не только упрочению солидарности между различными собраниями, но и позволяло отстающим догнать наиболее передовых.[2]

3)                 Одним из основных проявлений пролетарского характера собраний, проводившихся в это время, явился тот факт, что очень быстро их открытость стала распространяться не только на студентов других вузов, но и на тех, кто студентами не являлся. Изначально на собрания приглашался персонал университетов (технический и административный, а также преподаватели), но этим дело не ограничилось. Трудящиеся, пенсионеры, родители, дедушки и бабушки студентов и старших школьников, участвующих в движении, в целом встречали очень теплый и внимательный прием на собраниях, если выступления их были направлены на укрепление и расширение движения, в частности, на его распространение на наемных работников. Открытость собраний для тех, кто не работает на данном предприятии или в данном секторе, в качестве не только наблюдателей, но и активных участников, служит необычайно важной составляющей движения рабочего класса. Понятно, что когда решение принимается голосованием, необходимо установить такой порядок, чтобы голосовать могли лишь непосредственно работники конкретного предприятия, с целью избежать влияния на решения собрания профессиональных буржуазных политиков или тех, кто им прислуживает. Для этого на многих студенческих собраниях голосовали не поднятием рук, а по студенческим билетам (отличающимся в разных вузах). Вопрос об открытости собраний является ключевым для борьбы рабочего класса. Поскольку в «обычное» время, то есть когда борьба не достигает высшего накала, в рабочих рядах больше прислушиваются к членам капиталистических классовых организаций (профсоюзов или «левых» политических партий), закрытость собраний представляет для этих лиц превосходное средство сохранить свой контроль над трудящимися в ущерб развитию борьбы, что со всей очевидностью служит интересам буржуазии. Открытость собраний, позволяющая наиболее передовым представителям рабочего класса, в частности, членам революционных организаций, способствовать обретению сознательности борющимися трудящимися, в истории классовой борьбы неизменно служила разделительной линией между защитниками интересов пролетариата и капиталистического порядка. Примеров немало. Из наиболее показательных следует отметить Конгресс Рабочих советов, состоявшийся в Берлине в середине декабря 1918 года, после того, как выступление солдат и рабочих против войны в начале ноября вынудило немецкую буржуазию не только положить ей конец, но также избавиться от кайзера и передать политическую власть социал-демократической партии. По причине незрелости рабочего класса, а также из-за способа избрания делегатов, социал-демократы господствовали на конгрессе и не допустили до участия в нем не только представителей революционных советов России, но и Розу Люксембург и Карла Либкнехта, двух наиболее видных представителей революционного движения, под тем предлогом, что они не являются рабочими. В итоге конгресс решил передать всю власть социал-демократическому правительству, которое месяц спустя убило Розу Люксембург и Карла Либкнехта. Другой пример: во время конгресса Международного Товарищества Рабочих (МТР – I Интернационал) некоторые французские рабочие лидеры, вроде чеканщика Толена, попытались навязать решение о том, что «только рабочие могут голосовать на конгрессе», - это предложение было направлено в основном против Карла Маркса и его ближайших сподвижников. Во время Парижской Коммуны 1871 года Маркс стал одним из ее самых пылких защитников, а Толен оказался в Версале в рядах тех, кто организовал подавление Коммуны, погубив при этом 30 тысяч рабочих.

Что касается нынешнего студенческого движения, показательно, что наибольшее сопротивление открытости собраний оказали активисты студенческого профсоюза UNEF (руководимого Социалистической партией), и степень этой открытости была тем выше, чем меньшее влияние имел среди студентов UNEF.

В отличие от события 1995 и 2003 гг., движение застигло буржуазию врасплох 

4)                 Одной из важнейших особенностей нынешнего проявления классовой борьбы во Франции явилось то, что она застигла врасплох почти все сектора буржуазии и ее политического аппарата (правые, левые партии и профсоюзы). Это также позволяет понять как причину жизненной силы и глубины движения, так и крайне деликатное положение, в котором оказался сегодня французский правящий класс. В этом смысле следует провести четкое различие между нынешним движением и массовой борьбой осени 1995 и весны 2003 гг.

В 1995 году борьба трудящихся против «плана Жюппе» по реформированию социального обеспечения на самом деле направлялась благодаря умелому распределению задач между правительством и профсоюзам. Правительство, со всем высокомерием, на которой был способен тогдашний премьер-министр Ален Жюппе, сопровождало свое наступление на социальное обеспечение (которое касалось всех трудящихся, занятых как в государственном, так и в частном секторах) покушением на пенсии железнодорожников и других работников общественного транспорта. И последние добились того, что их отраслевые требования стали центральными для всего движения. Незадолго до Рождества, когда забастовки продолжались уже несколько недель, правительство пошло на уступки по вопросу о пенсиях транспортников, и те, по призыву профсоюзов, возобновили работу. Это отступление наиболее активных участников борьбы безусловно означало ее прекращение другими отраслями. Со своей стороны, большинство профсоюзов (за исключением Французской демократической конфедерации труда (ФДКТ)) проявили исключительную «боевитость», призвав к продолжению борьбы и регулярному проведению общих собраний трудовых коллективов. Несмотря на свой размах, движение трудящихся завершилось не победой, а поражением, так как его основное требование, отказ от «плана Жюппе» по реформированию социального обеспечения, не было удовлетворено. Однако, поскольку правительство пошло на уступки в вопросе о пенсиях транспортников, профсоюзы смогли представить это поражение как «победу» и тем самым подправить свой имидж, изрядно потускневший из-за саботажа рабочей борьбы в 1980-е гг.

Движение работников госсектора 2003 года стало следствием решения отсрочить возраст выхода на пенсию. Эта мера коснулась всех бюджетников, но активнее всего проявили себя учителя и другие работники школ, которые выступили не только против увеличения пенсионного возраста, но и против ухудшения своего положения, вызванного так называемой «децентрализацией». Последняя мера не коснулась учителей, но они проявили солидарность со своими коллегами. Более того, решение продлить до 40 лет и более общий стаж, необходимый для выхода на пенсию для некоторых секторов рабочего класса, которые, учитывая необходимость получить образование, начинали работать в 23 и даже в 25 лет, означало, что им придется работать и после 60 лет, законного возраста выхода на пенсию. В отличие от Жюппе в 1995 году, премьер-министр Жан-Пьер Раффарен заявил, что «у нас управляет не улица». В итоге, несмотря на боевитость и упорство работников образования (некоторые из них бастовали по 6 недель), несмотря на самые массовые манифестации после мая 68 года, движение не смогло заставить отступить правительство, которое, дождавшись спада выступлений, решило принять ряд мер, затрагивающих технический персонал школ, с целью разрушить его единство с другими работниками и тем самым сломить движение. Прекращение забастовок технического персонала школ означало конец движения, которому, как и в 1995 году, не удалось отразить основную атаку правительства в сфере пенсий. И если события 1995 года могли быть представлены профсоюзами в качестве «победы», что позволило им усилить свое влияние на трудящихся, произошедшее в 2003 году было воспринято как поражение (в частности, многими учителями, которые лишились зарплаты за 6 недель забастовки) и значительно подорвало доверие трудящихся к профсоюзам.

Политическая слабость французских правых

 

5)                 Основные характерные черты наступлений буржуазии на рабочий класс в 1995 и 2003 гг. можно резюмировать следующим образом:

• оба они отвечали насущной необходимости для капитализма, который столкнулся с мировым экономическим кризисом и ростом бюджетного дефицита, продолжить разрушение «государства всеобщего благосостояния», сформированного после второй мировой войны, в частности, систему социального и пенсионного обеспечения;
• оба тщательно готовились различными прислужниками капитализма, в первую очередь, правым правительством и профсоюзными организациями, с целью нанести поражение рабочему классу не только в экономическом, но и в политическом и идеологическом плане;
• оба были сконцентрированы на одном определенном секторе, который таким образом выдвигался в авангард движения; затем следовало «отступление» по ряду позиций, затрагивавших именно данный конкретный сектор, чтобы расколоть все движение в целом;
• однако политические масштабы наступлений буржуазии, пусть она и использовала одни и те же методы, в обоих случаях отличались, поскольку в 1995 году результат движения необходимо было представить как «победу» трудящихся, чтобы поднять их доверие к профсоюзам, в то время как в 2003-м очевидное поражение вызвало деморализацию и дискредитировало профсоюзы.

Что же касается нынешнего движения, необходимо отметить ряд очевидных моментов:

• КПН ни в коей мере не был необходим для французской экономики, об этом свидетельствует, в частности, тот факт, что значительная часть предпринимателей и правых депутатов восприняли его неодобрительно, как, впрочем, и большинство членов правительства, в том числе два министра, сферу деятельности которых этот закон затрагивал непосредственно: труда и занятости (Жерар Ларше) и «социальных отношений» (Жан-Луи Борлоо);
• к этому следует добавить почти полное отсутствие подготовки к проведению данной меры; если наступления 1995 и 2003 гг. готовились заранее, велись «дискуссии» с профсоюзами (причем в обоих случаях один из крупнейших профцентров, Французская демократическая конфедерация труда (ФДКТ) социал-демократической направленности, поддержал планы правительства), КПН являлся составляющей целого комплекса мер, предусмотренного так называемым законопроектом о «равенстве возможностей», спешно предложенным на утверждение парламента без предварительных консультаций с профсоюзами. Наибольшее отторжение в этом документе вызывал тот факт, что, призванный преодолеть нестабильность в сфере занятости, он узаконивал ее для трудящихся моложе 26 лет. Более того, его изображали «благодеянием» для молодежи из «неспокойных» кварталов, которая организовала беспорядки осенью 2005 г., в то время как в нем содержится ряд покушений на права молодежи, например, разрешение на работу начиная с 14 лет под видом ученичества и на ночной труд начиная с 15 лет.

6)                 О провокационном характере действий правительства говорит также попытка протащить закон «наскоком», ссылаясь на положения Конституции, позволяющие принять его без парламентского голосования, и намерение представить законопроект в парламент в период школьных и студенческих каникул. Однако эта «грандиозная хитрость» правительства де Вильпена обернулась против него самого. Мало того, что этому грубому маневру не удалось упредить  движение, он лишь еще больше радикализировал его, вызвав недовольство студентов и старших школьников. В 1995 году провокационный характер заявлений и высокомерное поведение премьер-министра Жюппе также способствовали радикализации борьбы. Но в то время подобное поведение полностью отвечало целям буржуазии, которая предвидела такую реакцию трудящихся в условиях, когда идеологические кампании, последовавшие за крахом так называемых «социалистических» режимов, нанесли тяжелый удар рабочему классу и ограничили возможности для его борьбы. И буржуазия предприняла маневр, направленный на то, чтобы немного подкрасить образ профсоюзов. Однако сегодня премьер-министр усилил недовольство учащейся молодежи и большей части рабочего класса своей политикой не нарочно. Летом 2005 года де Вильпену без затруднений удалось ввести КНН (контракт нового найма), позволяющий малым предприятиям в течение двух лет после заключения контракта увольнять любого работника без объяснения причин. В декабре премьер-министр посчитал, что аналогично будет и с КПН, вводящим те же правила на любых предприятиях, государственных и частных, для трудящихся моложе 26 лет. Последующие события показали, что де Вильпен совершил серьезную ошибку, поскольку поставил правительство в трудное положение, что признают все СМИ и политические силы буржуазии. В крайнем затруднении оказалось не только правительство, но также буржуазные политические партии (от правых до левых) и профсоюзы, по разным причинам не согласившиеся с действиями де Вильпена. Впрочем, тот частично признал свою ошибку, заявив, будто «сожалеет» о том, что использовал не те методы.

Бесспорно, часть правительства и его глава действовали топорно. Последнего большинство левых организаций и профсоюзов посчитали «оторванным от жизни»[3], «высокомерным», не способным понять подлинные стремления «народа». Его правые «соратники» (в частности, близкие к его сопернику на предстоящих президентских выборах Никола Саркози) делают упор на том факте, что де Вильпен никогда никуда не избирался (в отличие от Саркози, который долгие годы являлся депутатом и мэром крупного города[4]) и не способен строить отношения с населением. Попутно давалось понять, что любовь премьер-министра к поэзии и литературе свидетельствует о том, что в политике он «дилетант», любитель. И все его оппоненты (в том числе предприниматели) единодушно сходятся в том, что он внес законопроект, не проконсультировавшись предварительно с «заинтересованными сторонами» и «посредническими структурами» (если использовать лексику СМИ), то есть с профсоюзами. В частности, наиболее решительно упрекал его в этом самый «умеренный» профцентр, ФДКТ, который в 1995 и 2003 гг. поддержал действия правительства.

Таким образом, можно с уверенностью сказать, что французские правые лишний раз подтвердили свою репутацию «самых глупых правых в мире». В целом следует также отметить, что французская буржуазия снова продемонстрировала (и ей пришлось за это расплачиваться) неумение вести политическую игру, которое в 1981 и в 2002 гг. уже преподносило ей «сюрпризы» на выборах. В первом случае правые оказались разобщены, и левые пришли к власти вопреки общей тенденции, характерной для буржуазии крупных стран (в частности, Великобритании, Италии, Германии и США). Во втором разобщены были левые, не прошедшие во второй тур президентских выборов, где соперничали вожак крайне правых Ле Пен и Ширак. Последний был переизбран благодаря поддержке всех левых, которые призвали своих избирателей голосовать за него как за «меньшее зло». В действительности подобная поддержка слева предоставила Шираку меньше свободы действий, чем если бы он одержал верх над кандидатом социалистов Лионелем Жоспеном. Эта нехватка легитимности также в числе прочего служит объяснением слабости правого правительства перед лицом рабочего класса и не позволяет ему достаточно эффективно вести наступление на права трудящихся.

При этом политическая слабость правых (и политического аппарата французской буржуазии в целом) не помешала им успешно действовать против рабочих в 2003 году по вопросу о пенсиях. И она не в состоянии объяснить масштабы сегодняшней борьбы, в частности, мощный подъем молодежи, будущих трудящихся, развитие движения, подлинно пролетарские формы его борьбы.

Одно из проявлений подъема борьбы и развития сознательности рабочего класса

7)                 В 1968 году студенческое движение и последовавшая за ним грандиозная рабочая стачка (в течение нескольких недель бастовало 9 миллионов человек, а в отдельные дни более 150 миллионов) отчасти объяснялись ошибками, совершенными голлистским правительством в конце его существования. Провокационное поведение властей по отношению к студентам (ввод полиции в Сорбонну 3 мая впервые за несколько столетий, арест многих студентов, оказавших ей сопротивление) способствовало массовому выступлению последних 3-10 мая. После его жестокого подавления  в ночь с 10 на 11 мая и последовавшей реакции общественного мнения правительство решило пойти на уступки и согласиться с двумя требованиями студентов: вновь открыть Сорбонну и освободить арестованных на предыдущей неделе. Это отступление правительства и грандиозный успех проведенной профсоюзами 13 мая демонстрации[5] привели к ряду кратковременных стихийных забастовок на крупных предприятиях, например, на заводе «Рено» в Клеоне и «Сюд-Авиасьон» в Нанте. Одной из их основных побудительных причин, двигавшей, главным образом, молодыми рабочими, явилось то, что если решимость студентов (которые но вносили никакой вклад в экономику) заставила правительство отступить, ему тем более придется пойти на уступки рабочим, имеющим в своем распоряжении гораздо более мощное средство давления, забастовку. Пример рабочих Нанта и Клеона подогрел активность профсоюзов. Опасаясь остаться не удел, они «вскочили в поезд на ходу» и через два дня призвали к стачке, в которой приняли участие 9 миллионов человек, что на несколько недель парализовало экономику страны. Однако тогда надо было быть слепым, чтобы не увидеть: движение подобного масштаба не могло обуславливаться причинами частного и «национального» характера. Оно соответствовало весьма значительному изменению мирового соотношения сил между буржуазией и пролетариатом в пользу последнего.[6] Год спустя это подтвердили «Кордобасо» 29 мая 1969-го в Аргентине[7], итальянская горячая осень того же года в Италии (получившая также название «ползучий май»), а затем стачки на Балтике «польской зимой» 1970-71 гг. и многие другие, менее зримые события. Все они показали, что Май 68-го являлся вовсе не громом среди ясного неба, а историческим подъемом мирового рабочего класса после более четырех десятилетий контрреволюции.

8)                 Сегодняшнее движение во Франции тем более нельзя объяснить частными («ошибки» правительства де Вильпена) или национальными обстоятельствами. Действительно, оно наглядно подтверждает то, о чем ИКТ заявляло начиная с 2003 года: борьба мирового рабочего класса и развитие его классовой сознательности переживают подъем.

«Широкомасштабные движения весны 2003 года во Франции и Австрии впервые после 1989 года знаменуют собой поворот в классовой борьбе. Они являются первым значительным шагом к подъему боевитости рабочих после длительного периода отступления («Ревю энтернасьональ», № 117, «Доклад о классовой борьбе»).

«Несмотря на все трудности, период отступления ни в коей мере не означал «окончания классовой борьбы». 1990-е гг. были отмечены рядом движений (например, в 1992-м и в 1997 гг.), которые показали, что пролетариат еще имеет в запасе потенциал борьбы. Однако ни одно из них не было ознаменовано реальным изменением классовой сознательности. И в этом – значение недавних движений, которые, будучи не столь зримыми и масштабными, как Май 1968-го во Франции, тем не менее, знаменуют собой поворотный момент в межклассовом соотношений сил. Борьба 2003-2005 гг. имеет следующие особенности:

• в нее оказались вовлечены важные сектора рабочего класса одной из ведущих капиталистических стран (как во Франции в 2003 г.);
• в ней проявилась большая озабоченность политически значимыми вопросами; в частности, вопрос о пенсиях ставит проблему будущего, которое готовит всем капиталистическое общество […];
• принцип классовой солидарности проявился гораздо более широко и решительно, чем когда бы то ни было в 1980-е гг., - в частности, в Германии;
• борьба сопровождалась выступлением нового поколения, ищущего политической ясности. Появились как новые политизированные активисты, так и целые слои рабочих, впервые вступившие в борьбу. Как показал ряд недавних манифестаций, закладывается фундамент единства между новым поколением и «поколением 68 года» - как в политическом меньшинстве, возрождавшем коммунистическое движение в 1960-1970-е гг., так и в широких слоях рабочих, имеющих богатый опыт классовой борьбы в 1968-1989 гг.» («Ревю энтернасьональ», № 122, «Резолюция XVI конгресса ИКТ о международном положении»).

Эти особенности, отмеченные нами на XVI конгрессе, полностью проявились в нынешнем движении студентов во Франции.

Так, на студенческих собрания стихийно устанавливалась связь между различными поколениями борцов: немолодые трудящиеся (в том числе пенсионеры) не только получали слово на общих собраниях, их даже побуждали говорить и тепло встречали их выступления, что свидетельствует об усвоении молодым поколением их опыта.[8]

Озабоченность будущим (а не только сиюминутными проблемами) играла важную роль для движения, молодым участникам которого предстояло столкнуться с КПН лишь по прошествии нескольких лет (и даже более 5 лет в случае старших школьников). Подобная забота о будущем уже проявилась в 2003 году, когда в манифестациях против пенсионной реформы приняло участие немало молодых людей, и в этом нашла выражение солидарность различных поколений рабочего класса. В сегодняшнем движении против нестабильности и безработицы перед растущим числом студентов и молодых трудящихся встает вопрос о будущем, которое капитализм готовит людям. Их озабоченность разделяют и многие пожилые трудящиеся, задающиеся вопросом: «Какое общество оставим мы нашим детям?»

Проблема солидарности (не только между поколениями, но и между различными секторами рабочего класса) является ключевой для движения:

• солидарность между студентами, стремление наиболее передовых и организованных поддержать своих товарищей, оказавшихся в непростой ситуации (вовлечение в движение колеблющихся, организация и проведение общих собраний и др.);
• обращение к наемным работникам, поскольку правительство ведет наступление на все сектора рабочего класса;
• солидарность трудящихся, пусть она и не вышла за пределы участия в днях действий и манифестациях;
• осознание многими студентами того, что, хотя нестабильность угрожает им в меньшей степени, чем молодежи, не имеющей высшего образования, их борьба касается и более обездоленных молодых людей, в частности, жителей «пригородов», горевших прошлой осенью.

Молодые поколения подхватывают факел борьбы

9)                 Одной из главных особенностей нынешнего движения является то, что в авангарде его стоит молодежь. И это не случайно. Уже в течение нескольких лет ИКТ отмечало происходящие в молодых поколениях процессы осмысления происходящего, проявлявшиеся в основном в росте интереса к коммунистическим идеям среди молодых (некоторые их них вступили в наши ряды). Это являлось «видимой частью айсберга» обретения сознательности широкими кругами новых поколений пролетариев, которым рано или поздно предстоит вступить в решительный бой:

«Новое поколение «ищущих», меньшинство, занимающее классовые позиции, сыграет беспрецедентно важную роль в грядущей классовой борьбе, более решительной, чем в 1968-1989 гг. Эти активисты, сознательность которых растет медленно, но неуклонно, будут призваны помочь обрести ее всему рабочему классу» («Ревю энтернасьональ», № 113, «Резолюция XV конгресса ИКТ о международном положении»).

Сегодняшнее движение студентов во Франции служит проявлением этого глубинного процесса, начавшегося несколько лет назад. Оно свидетельствует о том, что мощное влияние идеологических кампаний 1989-го и последующих годов, провозглашавших «конец коммунизма», «исчезновение классовой борьбы» (и даже самого рабочего класса), отныне преодолено.

После исторического подъема рабочего класса, начавшегося в 1968 году, мы констатировали:

«Нынешний пролетариат отличается от того, который существовал между двумя мировыми войнами. С одной стороны, все столпы буржуазной идеологии, мистификации, подавлявшие в прошлом пролетарское сознание, частично и постепенно исчерпали себя. Национализм, демократические иллюзии, антифашизм, интенсивно использовавшиеся на протяжении полувека, уже не имеют такого воздействия, как прежде. С другой стороны, над новыми поколениями рабочих не довлеют поражения их предшественников. Пролетарии, противостоящие сегодня кризису, но имеют такого опыта, как их старшие товарищи, но и не подвержены свойственной им деморализации. Решительный ответ рабочего класса на первые проявления кризиса в 1968-1969 гг. означает, что сегодня буржуазия уже не способна навязать свое собственное разрешение этого кризиса – новый всемирный холокост. Прежде она могла одерживать победы над рабочим классом: сегодня же в порядке дня стоит не империалистическая война, а всемирная классовая война» (Манифест ИКТ, принятый на I конгрессе в 1976 г.).

Тринадцать лет спустя, на нашем VIII конгрессе доклад о международном положении следующим образом дополнил этот анализ:

«Понадобилось, чтобы поколения, на которые наложила печать контрреволюция 30-60-х гг., уступили место тем, кому она неведома, чтобы мировой пролетариат оказался в силах преодолеть ее. Точно так же (хотя при подобном сравнении необходимо сделать оговорку, что между поколением 68 года и их предшественниками произошел исторический разрыв, а между ним и последующим поколением существует преемственность) поколение, которое совершит революцию, не может быть тем же самым, которое  выполнило важнейшую историческую задачу, открыв перед мировым пролетариатом новые перспективы после глубочайшей контрреволюции в его истории».

Несколько месяцев спустя крах так называемых «социалистических» режимов  и значительное отступление рабочего класса, вызванное этим событием, вносит определенные коррективы в подобное утверждение. По существу, оно вполне применимо к нынешнему возобновлению классовой борьбы, сопоставимой с ее историческом подъемом 1968 года после 40 лет контрреволюции: поколения, потерпевшие поражение и испытавшие на себе ужасное воздействие буржуазных мифов, не способны воодушевлять новый подъем классового противостояния. Фактически сегодня первым подхватывает факел борьбы поколение, которое в то время еще ходило в начальную школу и оказалось ими не затронуто.

Более глубокое, чем в 1968 году, осознание принадлежности к рабочему классу

 

 

10)             Сравнение сегодняшнего студенческого движения во Франции и событий мая 1968 года позволяет выделить ряд важных черт первого. Большинство борющихся студентов сегодня недвусмысленно заявляют: «Наша борьба отличается от Мая 68-го». Это совершенно верно, но важно понять почему.

Первое фундаментальное отличие состоит в том, что движение Мая 68-го во Франции совпало с началом открытого кризиса мировой капиталистической экономики, который продолжается с тех пор уже на протяжении четырех десятилетий, сильно углубившись после 1974 г. С 1967 года во многих странах, в частности, в Германии и во Франции, значительно возросло число безработных, что лежало в основе как обеспокоенности студентов, так и недовольства, побудившего рабочий класс вступить в борьбу. Сегодня число безработных во Франции в 10 раз выше, чем в 1968 году, и эта тенденция к массовой безработице (10 % активного населения, по официальным данным) сохраняется уже несколько десятилетий. Из этого вытекает ряд отличий.

Таким образом, если недовольство студентов в 1968 году вызвали первые проявления кризиса, сегодня ситуация совершенно иная. В то время после окончания учебы не существовало угрозы массовой безработицы и нестабильности. Студенческую молодежь в основном заботило то, что она не сможет достичь того социального статуса, который имело более старшее поколение дипломированных работников. Фактически поколение 68 года впервые резко столкнулось с феноменом «пролетаризации кадров», активно изучаемым социологами того времени. Этот феномен проявился за несколько лет до того, еще до начала открытого кризиса, вследствие значительного увеличения числа студентов вузов. Последнее обуславливалось потребностями экономики, а также стремлением и возможностью для предшествующего поколения, которое терпело значительные лишения в годы второй мировой войны, обеспечить своим детям лучшие материальные условия жизни. Этот рост числа студентов вызвал затруднения, связанные с сохранением в университетах структур и порядков, унаследованных с тех времен, когда учиться имела возможность лишь элита, - в частности, авторитарный стиль управления. Брожению среди студентов также способствовала война во Вьетнаме (особенно в США после 1964 года), которая развенчала миф о «цивилизующей» роли великих западных демократий. Это вызвало интерес значительной части студенчества к Третьему миру, идеям геваризма и маоизма. К ним следует добавить теории псевдореволюционных «мыслителей» вроде Герберта Маркузе, предвещавших «интеграцию рабочего класса» и возникновение новых «революционных сил», таких, как «угнетенные меньшинства» (чернокожие, женщины и др.), крестьяне Третьего мира и даже… студенты. В то время многие учащиеся полагали себя «революционерами» точно так же, как считали таковыми личности вроде Че Гевары, Хо Ши Мина или Мао. Наконец, еще одним аспектом тогдашней ситуации являлся серьезный разрыв между молодым поколением и их родителями, которые подвергались суровой критике. В частности, из-за того, что старшее поколение много трудилось, стремясь преодолеть нищету и даже голод, вызванные второй мировой войной, ему ставилась в вину озабоченность исключительно материальным благополучием. Отсюда успех вымыслов об «обществе потребления» и лозунгов типа «никогда не работайте!». Дети поколения, сполна испытавшего на себе результаты контрреволюции, молодые 60-х ставили старшим в упрек конформизм и подчинение требованиям капитализма. Соответственно многие родители не понимали и не принимали того, что их дети презирали те жертвы, на которые им пришлось пойти, чтобы дать им возможность жить лучше.

11)             С тех пор мир сильно изменился, и положение молодежи имеет мало общего с 60-мы годами:

• Большинство студентов обеспокоено сегодня не только девальвацией своего будущего статуса. Добрая половина их уже является пролетариями, вынуждена работать, чтобы иметь возможность оплачивать учебу, и не строит иллюзий на счет своего положения после окончания вузов. Они прекрасно сознают, что диплом дает им «право» на статус «пролетариев» с самыми драматическими последствиями: безработицей и нестабильностью, рассылкой сотен резюме без ответа, очередями в службах занятости, а получение более или менее стабильной работы после «каторги» плохо оплачиваемой стажировки и краткосрочных контрактов не будет соответствовать их квалификации и стремлениям.
• В этом смысле сегодняшняя солидарность студентов с трудящимися обусловлена, в первую очередь, осознанием большинством из них принадлежности к одному миру, миру угнетенных, борющегося против общего врага – эксплуататоров. Она очень далека от по сути своей мелкобуржуазных попыток обращения студентов 1968 года к рабочему классу, в которых сквозила определенная снисходительность вперемешку с зачарованностью неким мифическим существом, рабочим в синем комбинезоне, героем плохого прочтения классиков марксизма, а чаще авторов, имеющих с марксизмом мало общего, сталинистов и близких к ним. Возникшая после 1968 года мода идти работать на заводы, чтобы «соприкоснуться с рабочим классом», уже давно прошла.
• Поэтому такие темы, как «общество потребления», о которых до сих пор любят порассуждать некоторые запоздалые либертарии, не находят никакого отклика у сегодняшних студентов. Что же до лозунга «никогда не работайте», он ныне представляется не «радикальным» проектом, а реальной угрозой, нависшей над молодежью.

12)             Именно поэтому парадокс состоит в том, что «радикальные» или «революционные» темы слабо представлены в дискуссиях и мало заботят сегодняшних студентов. Если в 68 году многие факультеты превратились в перманентные форумы, где обсуждались вопросы революции, рабочих советов и пр., то большинство сегодняшних дебатов в университетах посвящены более «приземленным» вопросам, таким, как КПН и его последствия, нестабильность, способы борьбы (пикеты, общие собрания, координационные советы, манифестации и т. д.). Однако сосредоточенность студентов на проблеме отказа от КПН, которая определенно свидетельствует о меньшем «радикализме», чем в 1968 году, не означает, что нынешнее движение менее серьезно, чем 38 лет назад. Напротив, «революционность» студентов 1968 года (а на самом деле их меньшинства, полагавшего себя «авангардом движения»), несомненно, являлась искренней, хотя и носила сильный отпечаток ориентации на Третий мир (геваризма и маоизма) и даже антифашизма. В лучшем случае, если можно так выразиться, она носила анархический (в духе Кон-Бендита) или ситуационистский характер. Молодежь имела мелкобуржуазное романтическое представление о революции, если только речь не шла о «радикалах», близких к сталинистам. Но каковы бы ни были течения, провозглашавшие «революционные» идеи, буржуазные или мелкобуржуазные, ни одно из них не имело ни малейшего представления о реальном процессе развития движения рабочего класса к революции, тем более о значении массовых рабочих стачек как первом проявлении преодоления периода контрреволюции.[9] Сегодня «революционность» движения не слишком заметна, однако его не подлежащий сомнению классовый характер и позиции – отказ от дальнейшего подчинения требованиям и условиям капиталистической эксплуатации (безработице, нестабильности, произволу работодателей и т. д.) – приведут многих участников нынешней борьбы к осознанию необходимости свержения капитализма. И осознание это вовсе не будет основано на мифах вроде тех, что господствовали в 1968 году и привели к интеграции лидеров движения в официальный буржуазный политический аппарат (министры Бернар Кушнер и Йошка Фишер, сенатор Анри Вебер, глашатай зеленых в Европейском парламенте Даниэль Кон-Бендит, медиамагнат Серж Жюли и др.) или завели в трагический тупик терроризма («Красные бригады» в Италии, «Фракция Красной армии» в Германии, «Аксьон директ» во Франции). Наоборот, подобное осознание будет исходить из понимания основных условий, делающих возможной и необходимой пролетарскую революцию: непреодолимый кризис мирового капитализма, исторический тупик, в котором оказалась эта система, представление о пролетарской борьбе против усиливающегося наступления капитализма как о подготовке к окончательному его свержению. В 1968 году «революционность» быстро рассеялась, и это в значительной степени оказалось обусловлено ее поверхностностью и отсутствием должного теоретического и политического обоснования, что соответствовало ее по существу мелкобуржуазному характеру. Процесс радикализации борьбы рабочего класса, который может переживать неожиданные подъемы, является весьма длительным именно в силу своей глубины. Как говорил Маркс, «быть радикальным – значит понять вещь в ее корне», и это требует времени, а также обобщения всего опыта борьбы.

Способность избежать расставленной буржуазией ловушки эскалации слепого насилия

13)             На самом деле серьезность студенческого движения проявилась не в «радикальности» ее целей и не в проводимых дискуссиях. Она оказалась обусловлена фундаментальными проблемами, которые косвенным образом поставило требование отказа от КПН: грядущая нестабильность и безработица, которые переживающий кризис капитализм готовит молодым поколениям и которые свидетельствуют об историческом банкротстве этой системы. Но еще больше эта серьезность проявилась в методах и организации борьбы, о которых говорилось в пунктах 2 и 3: живые, открытые общие собрания, подчиненные дисциплине и свидетельствующие о деятельном размышлении и ответственности за движение, назначение комиссий, стачкомов, делегаций, отвечающих перед общими собраниями, стремление вовлечь в борьбу весь рабочий класс. В «Гражданской войне во Франции Маркс отмечает, что подлинно пролетарский характер Парижской Коммуны выразился не столько в принятых ей экономических мерах (отмена ночного труда детей и мораторий на квартплату), сколько в выработанных ею средствах и способах организации. Эти выводы Маркса полностью применимы к нынешней ситуации. Самое важное в классовой борьбе – не цели, которые она может ставить перед собой в тот или иной момент и за пределы которых оно в дальнейшем выйдет, а его способность полностью управлять борьбой и ее методами, что служит лучшей гарантией развития и способности класса идти вперед. На этом особо настаивала Роза Люксембург в книге «Массовая забастовка, партия и профсоюзы», где извлекла уроки из революции 1905 года в России. На самом деле, если оставить в стороне тот факт, что нынешнее движение отличается от революции 1905 года с политической точки зрения, необходимо подчеркнуть, что использованные им средства являются в зародышевой форме методами массовой стачки, такой, какая произошла в 1980 году в Польше.

14)             Серьезность студенческого движения проявилась также в его способности избежать ловушки насилия, которую не раз расставляла ему буржуазия, в том числе используя своих «громил»: захват полицией Сорбонны, «мышеловка», устроенная демонстрантам 16 марта, нападения на манифестантов 23 марта. Даже если небольшое число студентов, в частности, подверженных влиянию близких анархизму идей, дали вовлечь себя в столкновения с полицейскими, огромное большинство учащейся молодежи не дало испортить движение постоянными стычками с полицией. В этом смысле нынешнее студенческое движение отличает большая зрелось, чем в 1968 году. Насилие – столкновения с CRS[10] и баррикады – в период с 3 по 10 мая 1968 года являлось неотъемлемой частью движения, которое после репрессий в ночь с 10 на 11 и лавирования правительства проложило путь к стачке рабочего класса. При этом впоследствии баррикады и насилие были использованы для овладения ситуацией различными силами буржуазии, правительством и профсоюзами. В частности, это подорвало симпатии к студентам, проявлявшиеся в первое время со стороны всего населения, в том числе рабочего класса. Левым партиям и профсоюзам оказалось нетрудно поставить на одну доску тех, кто говорил о необходимости революции, и тех, кто поджигал машины и постоянно «контактировал» с CRS. Тем более, что зачастую это были одни и те же люди. Для студентов, считавших себя «революционерами», движение Мая 68-го уже являлось Революцией, и баррикады, возводимые изо дня в день, виделись наследием 1948 года и Коммуны. Сегодня, даже когда студенты задаются вопросом об общих перспективах движения, а значит, о необходимости революции, они прекрасно сознают, что не столкновения с полицейскими составляют его силу. Пока они, конечно, далеки от того, чтобы ставить перед собой вопрос о революции и, следовательно, размышлять о насилии со стороны рабочего класса в борьбе за свержение капитализма, однако движение уже косвенным образом столкнулось с этой проблемой и сумело дать на нее свой ответ в духе пролетарской борьбы. Изначально пролетариат, пытаясь отстаивать свои интересы, встречал жестокое насилие со стороны класса эксплуататоров, репрессии, империалистические войны. К этому следует добавить и каждодневное насилие – эксплуатацию. В отличие от классов эксплуататоров, рабочий класс как коммунистическая сила не несет в себе насилия и даже если не способен избежать его, то никогда с ним не отождествляется. В частности, насилие, к которому ему со всей решимостью придется прибегнуть, чтобы свергнуть капитализм, будет обязательно являться сознательным и организованным, и ему предшествует процесс развития классовой сознательности и организации в ходе разнообразной борьбы против эксплуатации. Нынешнее движение студентов, главным образом, в силу его способности к самоорганизации и вдумчивого подхода к стоящим перед ним проблемам, в том числе, к проблеме насилия, является в силу этого гораздо ближе к революции, к насильственному свержению буржуазного порядка, чем баррикады Мая 68-го.

15)             Именно вопрос о насилии является одним из основных элементов, позволяющих подчеркнуть фундаментальное различие между бунтами в пригородах осенью 2005 г. и движением студентов весной 2006-го. Причина обоих движений, очевидно, общая – непреодолимый кризис капиталистического способа производства, безработица и нестабильность, уготованные детям рабочего класса. Однако бунты в пригородах, отражающие полнейшее отчаяние перед лицом такой ситуации, ни в коей мере нельзя считать формой, даже приблизительной, классовой борьбы. В частности, основные особенности пролетарского движения – солидарность, организация, коллективное и сознательное ведение борьбы – в них полностью отсутствовали. Отчаявшаяся молодежь не проявила никакой солидарности с владельцами подожженных ею машин – своими соседями, такими же жертвами безработицы и нестабильности. Этих бунтовщиков, зачастую очень юных, отличала весьма слабая сознательность, насилие и разрушения с их стороны осуществлялись вслепую, порой напоминали игру. Что же до организации и коллективных действий, они нашли выражение в форме дворовых банд со своими главарями (чей авторитет держался исключительно на силе), которые организовали между собой своего рода конкурс, кто больше машин подожжет. На самом деле действия молодых бунтовщиков в октябре-ноябре 2005 года не только сделали их легкой добычей всякого рода полицейских манипуляций, но и показывают нам, как проявления распада капиталистического общества могут препятствовать развитию борьбы и сознательности пролетариата.

Воздействие на молодежь из пригородов путем убеждения

16)             В ходе нынешнего движения банды «пацанов» постоянно пользовались манифестациями, чтобы проникнуть в центр города и заняться любимым делом – «бить ментов и витрины» - к вящему удовольствию зарубежных СМИ, которые в конце 2005 года уже отличились шокирующими репортажами в газетах и на телевидении. Ясно, что образы насилия, изо дня в день демонстрируемые пролетариям за пределами Франции, представляли собой прекрасное средство скрыть то, что на самом деле происходило в стране, и лишить мировой рабочий класс необходимой информации. Но насилие, осуществляемое бандами «пацанов», послужило не только для запугивания зарубежного пролетариата. Первое время его использовали и в самой Франции, пытаясь представить борьбу студентов как своего рода «римейк» прошлогодних бунтов. Напрасный труд: никто не поверил в подобную байку, и министр внутренних дел Саркози быстро изменил тактику и заявил, что между студентами и «хулиганами» имеется определенное различие. Насилие стали использовать как жупел, чтобы отговорить максимальное число трудящихся, а также студентов и старших школьников, от участия в манифестациях, например, 18 марта. Исключительная многочисленность демонстрантов в тот день, однако, показала, что маневр не удался. Наконец, 23 марта с попустительства полиции «громилы» взялись за самих манифестантов, грабили их и просто избивали без причины. Многих студентов это деморализовало: «Когда нас избивает CRS, это нас только заводит, но когда нападают ребята из пригородов, за которых мы тоже боремся, просто обламываешься». Однако и здесь студенты продемонстрировали свою зрелость и сознательность. Вместо того, чтобы попытаться организовать физический отпор молодым «громилам», как поступили профсоюзные службы порядка, которые во время манифестации 28 марта отогнали их дубинками в сторону полицейских, студенты избрали делегации для переговоров с молодежью из бедных кварталов с целью объяснить им, что студенты и старшие школьники защищают также и молодых, отчаявшихся из-за массовой безработицы и отвергнутых обществом. Интуитивно, не зная опыта истории рабочего движения, большинство студентов на практике осуществило то, чему этот опыт учит: никакого насилия в рамках самого рабочего класса. В отношении секторов пролетариата, которые могут дать вовлечь себя в деятельность, которая противоречит общим интересам класса, убеждение и призыв к сознательности являются основным методом воздействия, если только сектора эти не служат простым придатком буржуазного государства (как бригады штрейкбрехеров).

Незаменимый опыт политизации молодого поколения

17)             Одной из причин высокой зрелости сегодняшнего движения, в частности, по вопросу о насилии, является массовость его участников, студентов и старших школьников. Известно, что в этом возрасте девушки в целом проявляют больше серьезности, чем юноши. И понятно, что женщин гораздо труднее вовлечь в насильственные акции, чем мужчин. В 1968 году студентки также приняли участие в борьбе, однако когда символом последней стала баррикада, их роль свелась к помощницам «героев», стоявших на вершине кучи камней, медсестрам, ухаживавшим за ранеными, и разносчицам бутербродов, подкреплявшим силы борцов с CRS. Ничего подобного в нынешнем движении. В пикетах у дверей вузов оказалось немало студенток, и их поведение явилось весьма показательным: они стремились не «махаться» с теми, кто хочет пройти на занятия, а разъяснять и убеждать. На общих собраниях и в различных комиссиях, даже если девушки меньше говорили и были не так вовлечены в политические организации, как ребята, именно на них держались организация и дисциплина, коллективная выработка решений. История борьбы пролетариата показала, что о серьезности движения можно судить по количеству вовлеченных в него работниц. В «обычное время» женщины из пролетариата не так активно участвуют в социальных конфликтах, как пролетарии-мужчины, поскольку подвергаются еще большему угнетению. Лишь в тот момент, когда конфликты значительно усугубляются, самые угнетенные слои пролетариата, а именно работницы, бросаются в бой, обретают классовую сознательность. Очень активное участие студенток и школьниц в нынешнем движении, роль первого плана, которую они играли, лишний раз показывают не только подлинно пролетарский характер, но и развитость движения.

18)             Как мы видели, нынешнее движение студентов во Франции представляет собой важнейшее проявление нового подъема мирового пролетариата, которое наблюдается в последние 3 года и сопровождается ростом классовой сознательности. Очевидно, буржуазия сделает все возможное, чтобы максимально принизить значение этой борьбы для будущего. Даже если у нее имеются такая возможность, она не пойдет на уступки основным требованиям студентов, чтобы поддерживать во французском рабочем классе чувство бессилия, которое ей удалось внушить ему в 2003 году. Во всяком случае, она сделает все, чтобы рабочий класс не сумел извлечь серьезных уроков из этого подъема, например, использует приостановление борьбы как фактор деморализации или подчинит движение профсоюзам и левым партиям. Но, несмотря на все маневры буржуазии, рабочий класс никогда не сможет утратить весь опыт, накопленный за недели десятками тысяч будущих трудящихся, их политическое пробуждение и  обретение сознательности. В этом – их подлинная ценность для грядущей борьбы пролетариата на его пути к коммунистической революции. Революционеры должны всеми силами участвовать как в обобщении этого опыта, так и в использовании его в грядущей борьбе.

3 апреля 2006 г.

Перед вами первый номер газеты Интернационального Коммунистического течения на русском языке. Мы будем издавать ее по мере поступления русскоязычных материалов, таким образом, пока она будет выходить нерегулярно.

Для чего нужно это издание?

Октябрьская революция 1917 года породила огромные надежды в мировом рабочем классе и вызвала столь же огромный ужас у буржуазии всех стран. Буржуазия заставила пролетариат дорого заплатить за свой страх, развязав самую ужасную контрреволюцию в истории, особенно в двух странах, где рабочие продвинулись особенно далеко: в России и Германии. Потому сталинизм и фашизм стали самыми варварскими формами контрреволюции. Повсюду революционные течения, группы левых коммунистов оказались в незначительном меньшинстве, но ситуация в России была самой тяжелой: немногие выжившие после долгих десятилетий террора революционеры были полностью изолированы как от рабочего класса, так и от подлинных коммунистов на Западе.

Сегодня ситуация изменилась. С историческим возрождением мощной классовой борьбы в конце 1960-х гг. пролетариату удалось одолеть контрреволюцию, и это привело к развитию левого коммунизма в западных странах. А после краха так называемых «коммунистических» режимов на рубеже 80-90-х гг. революционные идеи смогли обрести новое выражение в России – в то время как повсюду в мире им приходилось противостоять массированным идеологическим кампаниям, возвещавшим «окончательную победу капитализма», «смерть коммунизма» - кампаниям, которые нанесли серьезный ущерб борьбе и сознательности рабочего класса. Но воздействие этих кампаний сегодня застопорилось: во многих странах пролетарии вновь встали на путь классовой борьбы, новые активисты начинают интересоваться подлинно революционными позициями и пытаются установить между собой связи.

В подобной ситуации насущной задачей товарищей в России является преодоление изоляции. Для этого необходимо усвоение уроков, которые левые коммунисты сумели извлечь из революционного опыта не только России, но и Германии, Италии, Голландии и других стран. Это требует и лучшего изучения революционерами на Западе тех идей, которые развиваются в России.

Уже несколько лет свой вклад в этот процесс пытается внести наша веб-страница на русском языке. Те, кто имеет доступ в Интернет, могут также ознакомиться с нашими брошюрами (см. на обороте). Мы надеемся, что «Интернационализм» сможет также стать существенным и более доступным вкладом в идейное развитие рабочего класса в России.

Почему «Интернационализм»?

Потому что пролетарский интернационализм как ответ на империалистическую войну является основным, фундаментальным принципом левокоммунистической пролетарской традиции. Именно интернационализм отличает левых коммунистов от тех, кто называет себя «социалистами» или «коммунистами», но на деле вербует рабочий класс в тот или иной буржуазный лагерь. Это мы и пытаемся объяснить в опубликованной на этой странице статье, которая является ответом написавшему нам российскому товарищу.

Товарищи! Чтобы существовать, революционная печать нуждается в читателях. Пишите нам, присылайте свою критику, новости, предложения. И поскольку языковой барьер – дело достаточно серьезное, мы будем рады, если вы сможете делать переводы.

 

 

 Знать прошлое, чтобы строить будущее

XVI конгресс ИКТ совпал по времени с тридцатилетним юбилеем организации. Как и в связи с десятой и двадцатой ее годовщиной, мы подводим итоги ее деятельности за истекший период. Речь вовсе не идет о проявлении нарциссизма: коммунистические организации существуют не сами по себе и не ради самих себя; они служат орудиями рабочего класса, и ему принадлежит их опыт. И, как при всякой проверке мандата, необходимо выяснить, оставалась ли наша организация на уровне ответственности, возложенной ею на себя во время ее создания. Вот почему мы начнем с рассмотрения того, в чем заключались задачи революционеров в условиях тридцатилетней давности и как изменения последних воздействовали на эти задачи.

Задачи революционеров

Условия, в которых создавался ИКТ, определившие задачи первых лет его деятельности, были отмечены преодолением широкомасштабной контрреволюции, обрушившейся на мировой пролетариат после поражения массовых революционных выступлений 1917-1923 гг. Мощная стачка мая 68-го во Франции, «ползучий май» осени 69-го в Италии, забастовки на Балтийском побережье Польши зимой 1970-1971 гг. и многие другие движения показали, что пролетариат приподнял свинцовую плиту, давившую его более четырех десятилетий. Этот исторический подъем пролетариата нашел выражение не только в возобновлении борьбы рабочих, но и в том, что они начали освобождаться от уз, которыми их десятилетия сковывали левые партии и особенно профсоюзы (как это, в частности, произошло в ходе «диких» забастовок «жаркой» итальянской осенью 69-го года). Одним из самых убедительных показателей того, что рабочий класс наконец преодолел контрреволюцию, было появление целого поколения активистов и небольших групп, стремившихся прийти к подлинно пролетарским революционным позициям, подвергая сомнению монопольное право на саму идею коммунистической революции, которое присвоили себе сталинистские партии и их левацкие придатки (троцкисты и маоисты). Этот процесс и привел к созданию ИКТ, которое образовалось в результате объединения ряда групп, возникших во Франции, США, Великобритании, Италии и Испании. Они сблизились на основе позиций, отстаиваемых с 1964 года группой «Интернационализм» из Венесуэлы, вдохновителем которой был ветеран левого коммунизма М.Ш., с 1952 года проживавший в этой стране.

В течение определенного периода времени основная деятельность ИКТ была направлена на выполнение трех основных задач:

• глубокое изучение позиций, анализа и учений коммунистических организаций прошлого, поскольку контрреволюция привела к потере памяти либо исчезновению последних;
• участие в международном подъеме рабочей борьбы, начавшемся в мае 68-го во Франции;
• содействие объединению новых коммунистических сил, первым этапом которого являлось образование ИКТ.

 Однако распад Восточного блока и сталинистских режимов в Европе в 1989 году создал новую ситуацию для рабочего класса, который сполна испытал на себе последствия всех кампаний «торжества демократии», «смерти коммунизма», «исчезновения классовой борьбы» и даже самого рабочего класса. Эта ситуация вызвала значительное отступление рабочего класса, в плане как его боевитости, так и сознательности.

Таким образом, тридцать лет существования ИКТ можно подразделить на два равных, но сильно различающихся между собой периода, по пятнадцать лет каждый. Если в первый период необходимо было сопровождать прогрессивное движение рабочего класса в процессе развития его боевитости и сознательности, в частности, принимая активное участие в его борьбе, то одной из главных задач нашей организации во второй период было противостояние глубокой растерянности, охватившей мировой рабочий класс. Это стало испытанием для ИКТ, как и для всех коммунистических организаций, ибо на них не могла не повлиять общая атмосфера, сложившаяся вокруг их класса в целом. Поразившие его деморализация и неверие в себя неизбежно отразились и на нашей организации. Эту опасность еще более увеличивало то, что поколение основателей ИКТ начало политическую деятельность в 1968-м и в начале 1970-х гг., на подъеме массовой рабочей борьбы, и это могло вызвать у них мысль, будто коммунистическая революция уже не за горами.

Следовательно, подведение итогов тридцати лет деятельности ИКТ означает, в числе прочего, изучение того, насколько наша организация оказалась способной действовать в условиях реалий этих двух периодов в жизни общества и борьбы рабочего класса. В частности, предстоит рассмотреть, каким образом она преодолела трудности исторического периода, предшествовавшего ее созданию, и при этом выделить ее сильные стороны, позволяющие подвести положительный итог тридцати годам ее существования.

Положительный итог

Действительно, прежде чем двинуться дальше, нам уже сейчас следует констатировать, что итог тридцати лет деятельности ИКТ в целом положительный. Правда, размеры нашей организации и ее влияние крайне скромны. Как мы писали в статье, посвященной двадцатилетнему юбилею ИКТ: «Если ИКТ сравнить с организациями, наложившими отпечаток на историю рабочего движения, в частности, с Интернационалами, может слегка закружиться голова: в то время как в эти организации входили или испытывали на себе их влияние миллионы и десятки миллионов рабочих, ИКТ представляет лишь очень незначительное меньшинство мирового рабочего класса» («Ревю энтернасьональ», № 80). Положение по сути остается таковым и сегодня и объясняется, как мы не раз писали в наших статьях, новыми, неведомыми прежде обстоятельствами, в которых рабочий класс продолжает свой долгий путь к революции:

• замедленный темп экономической дезинтеграции капитализма, первые проявления которой в конце 60-х гг. послужили детонатором исторического возрождения пролетариата;
• длительность и масштабность контрреволюции, обрушившейся на рабочий класс в конце 20-х гг. и оторвавшей новые поколения пролетариев и революционеров от опыта поколений, которые вели мощную борьбу в начале ХХ века, в частности, от революционного подъема 1917-1923 гг.;
• крайнее недоверие рабочих, отвергающих засилье профсоюзов и так называемых «рабочих», «социалистических» или «коммунистических» партий, ко всякой пролетарской политической организации;
• усиление неверия в себя и деморализации вследствие распада мнимых «коммунистических режимов».

Теперь следует рассказать о проделанном пути. В 1968 году наша политическая тенденция состояла лишь из небольшой ячейки в Венесуэле и формировавшейся в одном французском провинциальном городе совсем маленькой группы, способной лишь два-три раза в год выпускать размноженный на ротаторе журнал. Сегодня наша организация хорошо известна тем, кто близок к революционным позициям:

• местные издания в 12 странах на 7 языках (английском, испанском, немецком, французском, итальянском, голландском и шведском);
• более сотни брошюр и других документов, опубликованных на этих языках, а также на русском, португальском, бенгали, хинди, фарси и корейском;
• более 420 номеров нашего теоретического органа «Интернациональное обозрение», выходящего раз в квартал на английском, испанском и французском, а также (с меньшей периодичностью) на немецком, итальянском, голландском и шведском.

С самого своего возникновения ИКТ издает в среднем одну публикацию за пять дней, а сейчас мы выходим на темп одна публикация за четыре дня. К этому следует добавить наш сайт www.internationalism.org с разделами на 13 языках. На сайте публикуются статьи из местных изданий, «Интернационального обозрения», брошюры и листовки, а также имеется специальная веб-страница «ICConline», что позволяет нам оперативно знакомить пользователей с нашими позициями по самым ключевым событиям.

Кроме издательской деятельности, необходимо отметить также тысячи собраний и встреч, проводимых ИКТ в 15 странах, что позволяет нашим сторонникам и контактам обсуждать наши позиции и анализ. Не следует забывать также об устных выступлениях, продаже прессы и распространении листовок на собраниях, форумах и слетах других организаций, уличных демонстрациях, у проходных предприятий, на рынках, вокзалах и, главное, там, где ведется рабочая борьба.

Конечно, все это очень немного по сравнению, например, с деятельностью секций Коммунистического Интернационала в начале 20-х гг., чьи революционные позиции освещались в ежедневных изданиях. Однако, как мы видели, можно сравнивать лишь то, что сопоставимо, и в подлинной мере «успехи» ИКТ можно оценить лишь в том, что отличает его от других организаций левых коммунистов, которые уже существовали в 1968 году, когда наше течение еще только зарождалось.

Группы левых коммунистов после 1968 года

 

В то время существовало несколько организаций, считавших себя левыми коммунистами. С одной стороны, это были группы, придерживавшиеся традиции голландских левых, «коммунизма советов», представленные, главным образом, в Голландии «Союзом Спартака» и «Дад эн Гедахте», во Франции «Объединенной группой за действие трудящихся» (ОГДТ) и «Рабочей информацией и корреспонденцией» (РИК), в Великобритании «Солидерити», которая в особенности опиралась на опыт «Социализма или варварства», прекратившего существование в 1964 году и возникшего в результате раскола в IV Интернационале после второй мировой войны.

Кроме коммунистов советов, во Франции имелась еще одна группа, вышедшая из «Социализма или варварства», «Рабочая власть», а также небольшая ячейка вокруг Грандисо Муниса (бывшего лидера испанской секции IV Интернационала), «Революционный рабочий фермент» (РРФ), издание которой называлось «Аларм» («Аларма» на испанском).

Другое течение левых коммунистов, существовавшее в 1968 году, было близко к итальянским левым и включало в себя две тенденции, которые возникли в 1952 году в результате раскола в Интернационалистской Коммунистической партии Италии, основанной в 1945 году, в конце войны. С одной стороны, это были Интернациональная Коммунистическая партия «бордигистов», издававшая «Программа Комуниста», в Италии и группа «Пролетарий» (издание «Программ Коммюнист») во Франции; с другой, течение большинства, выпускавшее «Батталья Комуниста» и «Прометео».

В определенный момент некоторые из этих групп достигли бесспорных успехов в том, что касается их численности. Например, группы «коммунистов советов» вроде РИК, куда вступил ряд активистов, заинтересовавшихся политикой после Мая 1968 года. В 1969-1970 гг. эта группа смогла организовать немало встреч регионального, национального и даже международного (Брюссель, 1969 г.) масштаба, где участвовало значительное число активистов и групп (в том числе наша). Но в начале 1970-х гг. РИК распался. Это течение возродилось после 1975 года с изданием ежеквартального бюллетеня «Эшанж», в котором участвовали представители разных стран, но выходил он только на французском. Что касается других групп «коммунистов советов», они либо прекратили существование, как ОГДТ в 70-е гг., «Солидерити» в 1988-м и голландский «Союз Спартака», который не пережил кончины своего вдохновителя Стана Поппе в 1991 году, либо перестали вести издательскую деятельность, как «Дад эн Гедахте» в конце 90-х.

Другие вышеупомянутые группы также исчезли, как «Рабочая власть» в 70-е и РРФ в 90-е гг.

Что касается объединений, близких к итальянским левым, нельзя сказать, что их судьба сложилась удачнее нашей.

«Бордигистское» движение вскоре после смерти Бордиги, в 1970 г., пережило несколько расколов, один из которых привел к созданию новой «Интернациональной Коммунистической партии», издающей «Партито Комуниста». Тем не менее, тенденция большинства, издававшая «Программа Комуниста», в конце 70-х гг. успешно развивалась в нескольких странах, так что одно время являлась даже основной международной организацией, считавшей себя левокоммунистической. Но этим успехом она в значительной степени обязана своему левацкому уклону и ставке на Третий мир. В итоге Интернациональная Коммунистическая партия в 1982 году просто-напросто развалилась. Международная организация рухнула как карточный домик, каждый тащил одеяло на себя. Французская секция исчезла за несколько лет, в то время как в Италии, к сожалению, активисты, сохранившие верность «ортодоксальному» бордигизму, через некоторое время начали сотрудничать в двух изданиях, «Программа Комуниста» и «Комуниста». Сегодня бордигистское течение ведет кое-какую издательскую деятельность в Италии с тремя изданиями, выходящими примерно раз в месяц, но очень слабо представлено на мировом уровне. Тенденция, издающая «Комуниста», издает во Франции лишь ежеквартальный «Пролетер». Течение, котораое выпускает «Программа Комуниста» на итальянском, публикует раз в год или в два года «Интернэшенал Пейперс» на английском и, еще реже, «Кайе энтернасьоналист» на французском. Третья тенденция, издающая на итальянском «Партито Комуниста» («ежемесячник», выходящий 7 раз в год) и «Комунисмо» (раз в полгода), выпускает также один-два раза в год «Искьерда Комуниста» и «Коммьюнист Лефт», соответственно на испанском и английском.

Что же касается тенденции, получившей большинство во время раскола 1952 года и сохранившей за собой, кроме периодических изданий, название «Интернационалистская Коммунистическая партия» (ИнтКП), мы уже показали в статье «Оппортунистическая политика объединения, которая обречена на неудачи» («Ревю энтернасьональ», № 121) ее злоключения при попытке расширить свою международную аудиторию. В 1984 году ИнтКП объединилась с Коммунистической рабочей организацией (КРО), издававшей «Революшенари Перспектив», и создала Интернациональное Бюро за Революционную Партию (ИБРП). По прошествии почти 15 лет, в конце 1990-х – начале 2000-х гг., этой организации в конечном итоге удалось создать несколько маленьких ячеек и в других странах, кроме Италии и Англии, наиболее активная из которых в Канаде издает «Нот энтернасьоналист – Интернэшеналист ноутс» раз в квартал, «Билан» и «Перспектив» во Франции выходят менее одного раза в год, а Латиноамериканский Кружок (группа «сторонников» ИБРП) не имеет периодического издания и довольствуется тем, что перепечатывает заявления ИБРП и делает страницу на испанском на ее сайте. Созданный более 20 лет назад (а Интернационалистская Коммунистическая партия существует уже более 60 лет), ИБРП достиг наибольшего развития в международном масштабе из всех групп – преемниц ИнтКП 1945 года.[1] Но этой организации сегодня явно далеко до ИКТ в момент ее создания.

И вообще, одно ИКТ издает в год больше периодических изданий на большем числе языков, чем все другие организации вместе взятые (одно издание за пять дней). В частности, сегодня ни одна из этих организаций не имеет периодического органа на немецком языке, что, очевидно, говорит об их определенной слабости, учитывая важное значение немецкого пролетариата в истории международного рабочего движения и в его будущем.

Мы провели это сравнение между ростом нашей организации и другими группами, считающими себя левокоммунистическими, руководствуясь исключительно духом соревнования. Вопреки утверждениям представителей некоторых из этих групп, ИКТ никогда не пыталась развиваться за их счет, наоборот. В дискуссиях с нашими контактами мы всегда рассказываем им о существовании подобных объединений и советуем ознакомиться с их публикациями.[2] Мы также приглашали представителей других организаций выступать на наших собраниях и представлять там свою прессу (и даже предлагали разместить у себя их активистов, приезжавших в города и страны, где они не представлены[3]) и сами распространяли их литературу с их согласия. Наконец, мы никогда не проводили политику «вербовки» активистов других организаций, у которых возникали разногласия с точкой зрения их групп. Напротив. Мы неизменно побуждали их оставаться в своих организациях, чтобы в дискуссиях прояснять позиции.[4]

На самом деле, в отличие от других упомянутых групп, каждая из которых считает себя единственно способной подготовить создание будущей партии коммунистической революции, мы полагаем, что существует лагерь левых коммунистов, который отстаивает пролетарские позиции в самом рабочем классе, и развитие этих сил послужит лишь к вящей пользе последнего. Разумеется, мы по мере необходимости критикуем позиции и анализ этих организаций, которые считаем ошибочными. Но наша полемика является составной частью необходимых дискуссий в середе пролетариата, ибо, как Маркс и Энгельс, мы считаем, что, помимо собственного опыта, лишь дискуссия и сопоставление позиций позволит пролетариям успешно обрести классовую сознательность.[5]

На самом деле основной целью этого сравнения деятельности ИКТ с другими организациями является демонстрация того, насколько слабо еще  влияние революционных позиций в рабочем классе по причине определенных исторических условий и препятствий на его пути к обретению классового сознания. Но подобное сопоставление позволяет нам понять, что ограниченность влияния ИКТ сегодня ни в коем случае нельзя рассматривать как поражение или неверную направленность его политики. Наоборот, с учетом нынешних исторических обстоятельств то, что нам удалось проделать за тридцать лет, следует считать весьма позитивным. И это свидетельствует о верности наших целей, которые мы ставили перед собой на протяжении истекшего периода. Таким образом, нам необходимо более подробно рассмотреть, каким образом эти цели способствовали позитивному разрешению различных проблем, которые возникали со времени основания нашей организации. В первую очередь, необходимо напомнить (поскольку мы уже писали об этом в статьях, посвященных десятой и двадцатой годовщинам ИКТ), какие основополагающие принципы лежат в основе нашей деятельности.

Основополагающие принципы строительства организации

 

Первый момент, который следует решительно подчеркнуть, заключается в том, что принципы эти отнюдь не были придуманы ИКТ. Они постепенно вырабатывались в процессе накопления опыта всего рабочего движения. Вот почему в «Основных позициях ИКТ», которые перепечатываются на последней странице всех наших изданий, совершенно определенно говорится:

«Позиции и деятельность революционных организаций являются продуктом опыта, накопленного в прошлом рабочим классом, и уроков, извлеченных из истории его политическими организациями. ИКТ ведет свое происхождение от Союза коммунистов Маркса и Энгельса (1847-1852 гг.), трех Интернационалов (Международного Товарищества Рабочих, 1864-1872 гг., Социалистического Интернационала, 1889-1914 гг., Коммунистического Интернационала, 1919-1928 гг.) и левых фракций, отколовшихся в 20-30-х гг. от вырождавшегося Коминтерна, в частности, германских, голландских и итальянских левых коммунистов.»

Хотя мы признаем вклад различных левых фракций III Интернационала, в том, что касается строительства организации, нам наиболее близки концепции Левой фракции Коммунистической партии Италии, выражавшиеся в журнале «Билан» в 30-е гг. Именно большая ясность позиций, которой достигла эта организация, сыграла решающую роль в том, что она не только сохранилась как таковая, но и придала значительный импульс коммунистической мысли.

Мы не можем в этой статье подробно изложить все позиции Итальянской фракции (ИФ). Ограничимся лишь изложением их основных аспектов.

Первое, что сближает нас и ИФ, это подход к проблеме исторического развития. На гибельный кризис капиталистической экономики каждый из основных общественных классов, буржуазия и пролетариат, дает свой ответ. Для первого это империалистическая война, для второго – революция. То, чем все завершится в итоге, будет обусловлено межклассовым соотношением сил. Если буржуазии удалось развязать первую мировую войну, то лишь потому, что она перед тем нанесла политическое поражение своему противнику – пролетариату, в основных партиях II Интернационала восторжествовал оппортунизм. Однако империалистическая война со всем своим варварством развеяла иллюзии о способности капитализма принести обществу мир и процветание, улучшить условия жизни рабочего класса. Она пробудила пролетариат. Он выступил против войны в 1917 году в России и в 1918-м в Германии и начал борьбу за свержение капитализма. Поражение  революции в Германии, на самом решающем участке, открыло путь к торжеству контрреволюции, которая распространилась на весь мир, в частности, охватила Европу с победой сталинизма в России, фашизма в Германии и «антифашистской» идеологии в «демократических» странах. Одной из заслуг ИФ в 30-е гг. стало понимание того, что из-за разгрома рабочего класса начавшийся в 1929 году острый кризис капитализма может завершиться лишь новой мировой войной. Именно на основе анализа этого периода, показавшего, что историческое развитие вело не к революции и радикализации рабочей борьбы, а к мировой войне, ИФ сумела понять характер событий в Испании в 1936 году и не впасть в роковое заблуждение вместе с троцкистами, которые сочли это началом пролетарской революции. На самом деле готовилась вторая империалистическая бойня.

Способность ИФ четко определить подлинный характер соотношения сил между буржуазией и пролетариатом сопровождалась ясным пониманием роли коммунистических организаций в каждый период истории. Основываясь на опыте различных левых фракций в истории рабочего движения, в частности, фракции большевиков в Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП), а также деятельности Маркса и Энгельса после 1847 года, ИФ в статьях в «Билане» проводила четкое различие между партийной и фракционной формой коммунистической организации. Партия – орган, создаваемый классом в период напряженной борьбы, когда отстаиваемые революционерами позиции оказывают реальное влияние на ход этой борьбы. Когда соотношение сил становится неблагоприятным для пролетариата, партия либо вообще исчезает, либо переживает оппортунистическое перерождение, которое ведет ее к предательству в интересах антагонистического класса. Тогда дело защиты революционных позиций переходит к не столь многочисленной и влиятельной организации – к  фракции. Роль ее состоит в борьбе за возрождение партии, чтобы та смогла выполнить свои задачи в момент классового подъема, или, если таковое невозможно, за наведение программных и организационных «мостов» к будущей партии, которая сможет сформироваться лишь при двух условиях:

• фракция извлекла все уроки из предшествующего опыта, как побед, так и поражений;
• межклассовое соотношение сил вновь складывается в пользу пролетариата.

Еще один урок, извлеченный итальянскими левыми и вытекающий из того, о чем говорилось выше, заключается в отказе от «революционной» торопливости, от сужения горизонтов активности, когда не принимается в расчет долговременный характер борьбы и деятельности революционных организаций в среде самого пролетариата. Ленин считал терпение основным качеством большевиков. Он лишь продолжил борьбу Маркса и Энгельса против этой напасти,[6] которая (в силу постоянного проникновения в среду рабочего класса идеологии мелкой буржуазии, то есть социального слоя, не имеющего будущего) представляется собой постоянную угрозу для движения рабочего класса.

Стержнем борьбы против ограничения своей деятельности непосредственными перспективами, в которой блестяще проявила себя ИФ, является строгое следование программным принципам в работе по объединению революционных сил. В отличие от троцкистского течения, которое предпочитает поспешные объединения, основывающиеся, в частности, на согласии между «личностями», ИФ придавала первостепенное значение глубокой дискуссии о программных принципах, которая должна предшествовать объединению с другими течениями.

При этом подобная принципиальность вовсе не исключала готовности дискутировать с другими группами. Те, кто твердо придерживаются своих убеждений, не боятся столкновения с теми, кто думает иначе. Напротив, сектантство, чувство собственной «уникальности» и отказ от всякого контакта с другими пролетарскими группами, как правило, свидетельствует о недостаточной убежденности в отстаиваемой точке зрения. В частности, именно твердая опора на завоевания и опыт рабочего движения позволила ИФ со всей решимостью тщательно проанализировать этот опыт, хотя это могло привести к пересмотру некоторых позиций, рассматриваемых как догмы другими течениями.[7] Так, в отличие от германо-голландских левых, которые перед лицом перерождения революции в России и контрреволюционной роли, взятой на себя партией большевиков, вместе с водой выплеснули и ребенка, придя к выводу о буржуазном характере Октябрьской революции и этой партии, ИФ неизменно заявляла о пролетарском характере той и другой. При этом она боролась с «коммунизмом советов» (на позиции которого скатились голландские левые), утверждая о необходимости партии для победы коммунистической революции. Однако, в отличие от троцкизма, который полностью одобрял решения четырех первых конгрессов Коминтерна, ИФ вслед за Коммунистической партии Италии начала 20-х гг. отвергла те положения этих конгрессов, которые сочла ошибочными, в частности, политику «единого фронта». Она пошла еще дальше, поставив под сомнение позицию Ленина и II конгресса Коммунистического Интернационала и поддержке борьбы за национальное освобождение, разделив таким образом точку зрения, отстаиваемую Розой Люксембург.

На основе этих учений в целом, систематизированных Левыми коммунистами Франции (ЛКФ) в 1945-1952 гг., и было создано ИКТ, что позволило ему успешно преодолеть различные трудности, вызванные, в частности, слабостью пролетариата и его революционного меньшинства в момент исторического подъема 1968 года.

Принципы итальянских левых: проверка историей

 

Первая проблема, которую следовало осознать в связи с этим классовым подъемом, была проблема хода истории. Ее плохо поняли другие группы, считавшие себя последователями итальянских левых. Создав партию в 1945 году, когда класс еще был подавлен контрреволюцией, и впоследствии не подвергнув критике этот преждевременный акт, данные группы (продолжавшие называть себя «партией») оказались не способны провести различие между контрреволюцией и ее преодолением. В движении мая 1968 и горячей итальянской осени 1969-го они не разглядели ничего значительного для рабочего класса и приписали эти события студенческой агитации. Напротив, осознав, что межклассовое соотношение сил изменилось, наши товарищи из группы «Интернационализм» (в частности, М.Ш., бывший активист ИФ и ЛКФ) осознали необходимость начать дискуссию и процесс объединения с группами, вызванными к жизни изменением хода истории. Не раз эти товарищи просили ИнтКП (поскольку эту организацию по своему значению было не сравнить с нашей маленькой ячейкой в Венесуэле) обратиться с призывом начать дискуссию между подобными группами и провести международную конференцию. И каждый раз ИнтКП отвергала это предложение, утверждая, что ничего нового не происходит. В итоге первый цикл конференций удалось провести лишь начиная с 1973 г. по инициативе «Интернационализма», группы, образовавшейся в США, чьи позиции были близки венесуэльскому «Интернационализму» и «Интернациональной революции», созданной во Франции в 1968 году. Во многом благодаря конференциям, которые способствовали серьезной кристаллизации позиций целого ряда групп и активистов, пришедших в политику после мая 1968-го, в январе 1975 года было создано ИКТ. Очевидно, что систематическое стремление к дискуссиям (свойственное также и ИФ) с даже не определившимися активистами, которые, однако, имели революционные устремления, являло собой определяющий элемент на первом этапе.

Несмотря на энтузиазм молодых людей, создавших ИКТ и присоединившихся к нему в первые годы его существования, оно страдало и от ряда существенных слабостей:

• влияние студенческого движения, отмеченного печатью мелкобуржуазных концепций, в частности, индивидуализма и стремления немедленно получить желаемое (одним из лозунгов студентов 1968 года был «Революция сейчас!»);
• недоверие ко всякой форме организации революционеров, участвующих в деятельности класса, по причине контрреволюционной роли сталинистских партий; иными словами, влияние коммунизма советов.

Эти слабости были присущи не только тем, кто объединился в ИКТ. В гораздо большей степени они наблюдались у групп и активистов, не вошедших в нашу организацию, которая во многом сформировалась в борьбе с подобными проявлениями. Ими объясняется и эфемерный успех движения коммунистов советов после 1968 года. Эфемерный, ибо когда собственная бесполезность для классовой борьбы возводится в теорию, мало шансов просуществовать длительное время.. Эти слабости позволяют также понять успех и последующий распад «Программа комуниста»»: после того, как это течение абсолютно не поняло важности событий 1968 года, при виде развития международной рабочей борьбы его неожиданно охватило такое головокружение, что оно полностью утратило благоразумие и организационную принципиальность, свойственные ему в течение определенного периода времени. В частности, изначально присущее ему сектантство и заявленная «монолитность» трансформировались в «открытость» во все стороны (кроме нашей организации, которую оно продолжало считать «мелкобуржуазной»), в том числе, по отношению к ряду активистов, недавно бывших леваками и не полностью отказавшихся от таких идей, как ставка на Третий мир. Катастрофа, постигшая «Программа Комуниста» в 1982 году, явилась логическим следствием забвения основных положений учения итальянских левых, о приверженности которому эта организация, однако, не переставала заявлять.

Не замедлили эти слабости проявиться и в ИКТ, несмотря на отсутствие поспешности в деле привлечения новых членов. Так, в 1981 году наша организация пережила очень серьезный кризис, в результате которого лишилась половины британской секции. В основном этому кризису способствовала нетерпеливость ряда активистов, особенно в странах, где в это время происходила самая массовая рабочая борьба в их истории (с 29 миллионами бастующих в 1979 году Великобритания заняла второе место по численности и боевитости рабочих после Франции 1968-го). Это стремление к «революции здесь и сейчас» привело их к переоценке потенциала классовой борьбы и к признанию пролетарскими низовых профсоюзных органов, возникновению которых буржуазия способствовала, когда борьба вышла за рамки официальных профсоюзных структур. Одновременно ярко выраженный индивидуализм привел к отказу от единого и централизованного характера организации: каждая местная секция и даже каждый активист мог нарушить организационную дисциплину, если считал неверным общее направление действий. Опасность «революционной» нетерпеливости осуждалась в «Докладе о функции революционной организации» («Ревю энтернасьональ», № 29), одобренном чрезвычайной конференцией, состоявшейся в январе 1982 года и призванной вернуть ИКТ на правильный путь.

Целью «Доклада о структуре и функционировании организации революционеров» («Ревю энтернасьональ», № 33) стала борьба с индивидуализмом и защита централизованной и дисциплинированной организации (при одновременной необходимости вести в ней самые глубокие и открытые дискуссии).

Хотя успешная борьба против «революционной» нетерпеливости и индивидуализма спасла организацию в 1981 году, она не смогла полностью устранить нависших над ней угроз: в особенности, влияния коммунизма советов, то есть недооценки роли коммунистической организации, что нашло свое проявление в 1984 году с формированием «тенденции», поднявшей стяг противников «охоты на ведьм», когда мы повели борьбу против пережитков коммунизма советов в наших рядах. В итоге эта «тенденция» покинула ИКТ на его VI конгрессе в конце 1985 года и создала Внешнюю фракцию ИКТ (французская аббревиатура FECCI), решившую защищать «подлинную платформу» нашей организации от мнимого «сталинистского перерождения» (то же самое обвинение выдвигали те, кто покинул ИКТ в 1981 году).

Все это позволило нашей организации осознать весь комплекс своих задач в условиях борьбы рабочего класса, происходившей в то время: стачки шахтеров в Великобритании в 1984-м, всеобщей стачки в Дании в 1985-м, мощной забастовки бюджетников в Бельгии в 1986-м, забастовки железнодорожников и медиков в 1986-м и 1988-м во Франции, забастовки работников образования в Италии в 1987 гг.[8]

Это активное участие в рабочей борьбе 1980-х гг. не мешало нашей организации делать то, что в свое время представляло первостепенную важность для ИФ, - извлекать уроки из поражений прошлого. Так, очень тщательно проанализировав борьбу рабочих Польши в 1980 г.,[9] для понимания ее поражения ИКТ значительное внимание уделило изучению специфических особенностей сталинистских режимов Восточной Европы.[10] Именно такой анализ позволил нашей организации почти за два месяца до падения Берлинской стены предсказать распад Восточного блока Советского Союза, в то время как многие группы рассматривали происходящее в СССР и зоне его влияния («перестройку», «гласность» и приход «Солидарности» к власти в Польше летом 1989 г.) как политику укрепления этого блока.[11]

Именно способность трезво оценивать классовые поражения, которой в высшей степени обладали ИФ и ЛКФ, позволила нам предвидеть, что события осени 1989 года вызовут значительный регресс сознательности пролетариата: «Даже в своей смерти сталинизм оказывает последнюю услугу господству капитализма: его разлагающийся труп продолжает отравлять атмосферу, которой дышит пролетариат… Так что речь идет о временном регрессе сознательности пролетариата…, который следует ожидать… Учитывая историческое значение вызывающих его факторов, нынешнее отступление пролетариата, хотя и не ставит под сомнение ход истории и общую перспективу классовых столкновений, представляется значительно более широкомасштабным, чем то, к которому привело поражение 1981 года в Польше».[12]

Однако подобные позиции разделялись не всеми в лагере левых коммунистов. Многие полагали, что исчезновение сталинизма, который служил ударной силой контрреволюции, откроет путь к дальнейшему развитию сознательности и боевитости пролетариата. Например, в материале ИБРП, посвященном перевороту против Чаушеску в конце 1989 года, говорилось:

«Румыния – первая страна промышленного региона, в которой мировой экономический кризис привел к реальному и подлинному народному восстанию, результатом чего явилось свержение правительства… В Румынии сочетание всех объективных и почти всех субъективных условий привело к превращению восстания в реальную и подлинную социальную революцию» («Батталья Комуниста», январь 1990 г., «Чаушеску умер, но капитализм еще жив!»).

Наконец, распад Восточного блока и сталинизма, а также те трудности, которые он мог создать для борьбы рабочего класса, были осмыслены нашей организацией в полной мере лишь потому, что она заранее сумела определить: упадок капитализма вступил в новую стадию – его распада:

«До настоящего времени классовая борьба, которая последние двадцать лет развивалась на всех континентах, была в силах помешать упадочному капитализму отреагировать на экономический тупик по-своему: развязать новую мировую войну, крайнюю форму варварства. При этом рабочий класс пока еще не способен в ходе революционной борьбы реализовать свой собственный проект общественного устройства и даже представить остальному обществу свое видение будущего. Именно такая ситуация временного тупика, когда не могут полностью реализоваться ни буржуазная, ни пролетарская альтернатива (как это происходит сейчас), стоит у истоков загнивания на корню капиталистического общества, объясняющего высочайший уровень варварства, свойственного упадку этой системы. И загнивание приводит к еще большему углублению экономического кризиса» («Распад капитализма», «Ревю энтернасьональ», № 57).

«В действительности нынешний раскол Восточного блока представляет собой одно из проявлений общего распада капиталистического общества, истоки которого… в неспособности буржуазии навязать свое решение несомненного кризиса мировой экономики - всеобщую войну» («Распад – последняя стадия упадка капитализма», «Ревю энтернасьональ» № 62, перепечатано в № 107).

И здесь ИКТ вдохновлялось методикой ИФ, которая полагала, что «знание не терпит никаких запретов, никакого остракизма». ИКТ разрабатывала эту точку зрения в стремлении, по примеру ИФ, бороться с рутиной, леностью мысли, идеей о том, что «нет ничего нового под солнцем» и что «позиции пролетариата с 1848 года не меняются» (как утверждают бордигисты). Восприняв у Фракции стремление постоянно отслеживать исторические реалии, хотя бы это даже заставило усомниться в том, что раньше привычно виделось незыблемым, наша организация предсказала распад Восточного блока и последующее исчезновение блока Западного, а также значительное отступление рабочего класса после 1989 года. На самом деле методика ИФ, которую переняло ИКТ, была разработана не столько Фракцией, хотя именно последняя наиболее успешно ее использовала. Это – методы Маркса и Энгельса, неизменно без колебаний подвергавших сомнению свои прежние позиции, если того требовала действительность. Это – методы Розы Люксембург, которая имела мужество на конгрессе Социалистического Интернационала в 1896 году призвать к отказу от позиции, ставшей знаковой для рабочего движения: от требования независимости Польши и борьбы за национальную независимость вообще. О приверженности этому методу свидетельствует позиция Ленина, когда, столкнувшись с оппозицией меньшевиков и «старых большевиков», он заявил о необходимости переработать программу партии, принятую в 1903 г., и уточнил: «Суха теория, мой друг, а древо жизни вечно зеленеет».

ИКТ стремится откликаться на всякое новое событие не только в области международного положения, но и в том, что касается внутренней жизни нашей организации. И здесь мы не были первооткрывателями. Нашим учителем опять же стала ИФ, которая, в свою очередь, вдохновлялась примером большевиков, Маркса и Энгельса, в частности, их деятельностью в Международном Товариществе Рабочих. В период, последовавший за распадом Восточного блока, который составляет, как мы видели, почти половину времени существования ИКТ, наша организация столкнулась с очередными испытаниями. Как в 80-е гг., ей пришлось противостоять новым кризисам. Так, начиная с 1993 г. она была вынуждена вести борьбу против «духа кружковщины», если воспользоваться словами Ленина, сказанными на съезде РСДРП 1903 года. Этот дух был присущ практически изначально маленьким группам в составе ИКТ, в которых наряду с политическими убеждениями большую роль играли личные взаимоотношения. Кружковщина казалась неискоренимой и в условиях распада капитализма способствовала тенденции к формированию кланов в рамках ИКТ, что угрожало его единству и самому существованию как организации. Точно так же, как в РСДРП наиболее проникнутые этим духом ее члены, в том стоявшие у ее истоков Плеханов, Аксельрод, Засулич, Потресов и Мартов, выступили против большевиков и отдалились от них, сформировав меньшевистскую фракцию после II съезда партии, ряд «видных деятелей» ИКТ (если опять-таки использовать выражение Ленина) не выдержали схватки и покинули организацию в 1995-1996 гг. Однако борьба против кружковщины и клановости была проведена не до конца, и эти вредные явления вновь заявили о себе в 2000-2001 гг. Составляющие кризиса 2001 года были теми же, что в 1993-м, но к ним следует добавить также ослабление коммунистических убеждений у ряда активистов, вызванное длительным отступлением рабочего класса и распадом капитализма. Этим объясняется то, что некоторые ветераны ИКТ либо вообще ушли из политики, либо превратились в шантажистов, хулиганов и даже добровольных стукачей.[13] Когда незадолго до своей кончины в 1990 году наш товарищ  М.Ш. подчеркивал значение отступления, которое предстояло пережить рабочему классу, он говорил, что именно в этих обстоятельствах проявят себя настоящие активисты, не способные отказаться от своих убеждений в трудный момент. Те, кто в 2001 г. подали в отставку или образовали FICCI, тем самым продемонстрировали, что их убеждения изменились. И вновь ИКТ пришлось вести борьбу в защиту организации, с той же решимостью, какую она выказывала и прежде. И на эту решимость нас вдохновил в том числе пример Итальянской фракции. В условиях самой оголтелой контрреволюции она выдвинула лозунг «Не предавать». Со своей стороны, поскольку классовое отступление не означает возвращения контрреволюции, ИКТ приняло лозунг «Держаться». Некоторые дошли до предательства, но большинство организации выстояло, и она даже укрепилась благодаря, в частности, стремлению со всей возможной теоретической глубиной поставить организационные вопросы, подобно Марксу, Ленину и ИФ. Об этом теоретическом подходе к организационным вопросам свидетельствуют два текста, опубликованные в нашем журнале «Ревю энтернасьональ»: «Вопрос функционирования организации в ИКТ» (№ 109) и «Значение доверия и солидарности в борьбе пролетариата» (№ 111 и 112).

Одновременно ИКТ дало решительный ответ тем, кто утверждал, будто многочисленные кризисы, с которыми столкнулась наша организация, доказывают ее банкротство:

«Именно потому, что ИКТ борется против всякого проникновения оппортунизма в его ряды, его существование представляется неспокойным по причине повторяющихся кризисов. Именно потому, что ИКТ бескомпромиссно отстаивает свои позиции и выраженный в них пролетарский дух, оно навлекает на себя гнев меньшинства, охваченного разнузданным оппортунизмом, который означает полный отказ от организационным принципов. В этом плане ИКТ продолжает борьбу рабочего движения, в частности, Ленина и большевистской партии, хулители которых не преминули упоминать повторявшиеся кризисы и организационную борьбу. В ту же эпоху жизнь немецкой социал-демократической партии была гораздо менее бурной, однако характерное для нее оппортунистическое спокойствие (нарушаемое лишь левыми «смутьянами» вроде Розы Люксембург) предвещало ее предательство 1914 года. А большевистская партия выходила из кризисов только сильнее, что сделало возможной революцию 1917 года» («XV конгресс ИКТ: крепить ряды организации в нынешней ситуации», «Ревю энтернасьональ», № 114).

Таким образом, способностью ИКТ оставаться на уровне своих задач на протяжении 30 лет мы во многом обязаны Итальянской фракции и Левым Коммунистам Франции. Секрет положительного итога деятельности нашей организации за этот период кроется в нашей верности учению ИФ и вообще методологии и духу марксизма, которые она полностью восприняла.[14]

ИФ оказалась застигнута врасплох и разоружена перед лицом разразившейся второй мировой войны. Потому что ее большинство под руководством Верчези в тот момент отказалась от принципов, ранее составлявших ее силу, в частности, во время войны в Испании. Именно опираясь на эти принципы, маленькая ячейка в Марселе сумела возродить Фракцию во время войны, ведя серьезную политическую и теоретическую работу. Но и эта «сохраненная» Фракция в конце войны отреклась, в свою очередь, от базовых принципов, когда ее большинство приняло решение распустить организацию и вступить в качестве индивидуальных членов в Интернационалистскую Коммунистическую партию, образовавшуюся в 1945 году. Тогда учение ИФ было подхвачено Левыми Коммунистами Франции, продолжилась его разработка, что создало политические предпосылки для создания и успешной деятельности ИКТ. В этом смысле всей своей тридцатилетней деятельностью наша организация как бы отдает исторический долг этой маленькой группе активистов-изгнанников, проделавшей замечательную работу по поддержанию пламени коммунистической мысли в самый черной период истории. Работа эта, хотя и мало известна сегодня, в том числе тем, кто заявляет о своей приверженности наследию итальянских левых, будет оказывать все более определяющее воздействие на конечную победу пролетариата.

Новое поколение борцов за коммунизм

 

Во многом благодаря учению, унаследованному нами от ИФ и ЛКФ, разработку и распространение которого до самой своей смерти неустанно продолжал наш товарищ М.Ш., ИКТ сегодня готово принять в свои ряды новое поколение революционеров, близких к нашей организации, которое будет только расти и исполняться энтузиазмом с подъемом классовой борьбы, начавшемся в 2003 году. Наш последний международный конгресс констатировал: в настоящий момент ощутимо увеличивается количество новых членов и контактов ИКТ. «И замечательно то, что значительное число вступивших в нашу организацию составляет молодежь, не отмеченная печатью пребывания в левацких организациях. Активность и энтузиазм этих молодых членов стократно восполнят потерю покинувших нас утомленных и истощенных активистов» («XVI конгресс ИКТ: быть готовыми к классовым боям и возникновению новых революционных сил», «Ревю энтернасьональ», № 122).

Для человеческого рода тридцать лет – это время одного поколения. Те, кто могли быть детьми (а некоторые действительно ими являются) активистов, основавших ИКТ, сегодня стали нашими сторонниками или уже вступили к нам.

На практике осуществляется то, о чем мы говорили в Докладе о международном положении на VIII конгрессе ИКТ:

«Надо, чтобы поколения, на которые наложила отпечаток контрреволюция 30-60-х гг., уступили место тем, кто не знал ее, и тогда мировой пролетариат обретет силу для ее преодоления. Точно так же (хотя подобное сравнение можно проводить лишь с учетом того, что между поколением 68-го года и предыдущими существовал исторический разрыв, а между ним и последующими имеется преемственность) поколение, которое совершит революцию, не может быть тем, которое выполнило важнейшую историческую задачу, открыв перед мировым пролетариатом новые перспективы после самой широкомасштабной контрреволюции в его истории».

Все, что имеет ценность для рабочего класса, значимо и для его революционного меньшинства. Однако большинство «стариков» по-прежнему с нами, хотя их волосы поседели (если вообще сохранились!). Поколение, основавшее ИКТ в 1975 году, готово передать «молодым» учение, унаследованное им от своих предшественников, а также опыт, который оно обрело за тридцать лет своей деятельности, чтобы ИКТ и в дальнейшем вносил все более важный вклад в создание будущей партии коммунистической революции.

 

 

 

Фабьенна